Поздно ночью вернувшийся с конной рекогносцировки генерал Коленкур сообщил, что Москва горит уже в нескольких местах. Огонь от окраинных предместий с ужасающей быстротой распространяется в сторону Кремлевского дворца. Сильный ветер разносит дождь искр и горящие головни на расстояние более ста туазов (193 метра), поджигая все новые и новые дома. Остановить лавину огня выше человеческих сил. Этого не смог и не сможет уже сделать, располагая тысячами солдат, маршал Мортье, которому император приказал «охранять Москву». Сообщение Коленкура и яркий лимонно-красный свет, словно днем озаривший внутренние покои дворца, повергли присутствующих в полное отчаяние. Невозмутимо спокойными оставались только два арабских воина-мамелюка, охранявших ночной покой императора. В белых тюрбанах с перьями, в красных куртках, они, подобно черным деревянным истуканам, замерли перед раззолоченной дверью императорской спальни, не позволяя нарушить сон своего повелителя.
Дверь спальни неожиданно распахнулась, и из нее стремительно вышел невысокий, плотный человек с желтым одутловатым лицом. Это был Наполеон. Он проснулся от нестерпимо яркого света, ворвавшегося в спальню. То, что за окнами увидел император, было потрясающе и ужасно. Гибельная пучина огня бушевала совсем близко от Кремля. За рекой, по всему Замосковоречью, катились волны испепеляющего бледно-желтого, почти прозрачного пламени, над которым лишь кое-где пунктирно вырисовывались остовы сгоревших домов и церквей. Мгновениями из моря бушующего огня и клубов дыма вихрем устремлялись в ночное небо гигантские языки пламени, озаряя все вокруг.
Не обращая ни на кого внимания, возбужденный Наполеон быстрыми шагами переходил от одного окна к другому. Везде он видел одну и ту же страшную картину: огонь и дым со всех сторон окружали Кремль. Горели Ильинка и Никольская, столбы пламени поднимались на Тверской, Арбате и Остоженке, у Каменного моста. Вправо от Грановитой палаты за Кремлевской стеной в небе распростерлось густое темно-красное облако дыма, откуда уносились гул и треск рушившихся в огне построек. То горело Зарядье в Китай-городе с его москательными лавками.
Резкие порывы ветра то и дело направляли волны огня на кремлевские стены. Осыпаемый огненным градом искр, Кремль освещался иногда таким ослепительно-сверкающим светом, что казалось, будто в его стенах уже бушует пожар и всему живому, находящемуся в нем, суждено погибнуть.
Позже один из тех французских офицеров, кто беззаветно верил в счастливую звезду Наполеона, с беспристрастностью очевидца поведает, в какой невыразимый трепет был повергнут их кумир, подавленный видом пылающей Москвы. «Страшное, никогда прежде не случавшееся волнение овладело императором при виде ужасающего пожара. Он еще не знал, не мог предвидеть всех последствий, к которым приведет пожар Москвы.
Первым его порывом был гнев, он хотел приказывать этой огненной стихии, но вскоре смирился, покорившись невозможности. Изумленный тем, что он натолкнулся на другие чувства, чем покорность и страх, Наполеон увидел себя побежденным. На этот раз его превзошли в решительности.
Победа, которой он все принес в жертву, гоняясь за ней, как за призраком, и уже готовый схватить ее, вдруг исчезла на его глазах, в вихрях дыма и пламени!
Им овладело такое сильное волнение, словно его пожирал тот самый огонь, который окружал его со всех сторон. Он не находил себе места, каждую минуту вскакивал и опять садился. Он быстрыми шагами бегал по комнатам, и во всех его жестах, в беспорядке его одежды выражалось жестокое беспокойство. Из его стесненной груди вырывались по временам короткие резкие восклицания: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы...» 15
С рассвета 4 сентября ветер начал бушевать с такой силой, что все изолированные очаги пожара на улицах и в кварталах слились в одно необозримое огненное море, истребляющее все на своем пути. Над Замоскворечьем и другими частями города возникли бешено пляшущие смерчи огня. В воздухе стоял зловещий гул. С наступлением дня пожар не утих. Находящиеся в Кремле Наполеон, его свита и гвардия стали пленниками бушующей кругом огненной стихии. Стекла окон Кремлевского дворца накалились до такой степени, что к ним едва можно было прикоснуться. От дыма и гари, проникающих в помещения, становилось трудно дышать. Солдаты на кровле дворца едва успевали тушить искры и сбрасывать на землю занесенные бурей тлеющие головни. Завывание ветра было так зловеще и сильно, что порой заглушало треск рушившихся зданий и гул бушующего пламени.
К середине дня тревога гвардии и окружения Наполеона возросла еще больше. Перед невиданным буйством огненной стихии они испытывали почти панический страх. Пламя вплотную приблизилось к стенам Кремля: горели дворцы и строения по Тверской, Моховой и прилегающим к ним улицам, служащим главным соединительным звеном между силами Наполеона в Кремле и войсками маршалов Нея и Даву, размещавшимися в районе Смоленской и Петербургской застав. Ветер, набравший ураганную силу, менял направление то на север, то на северо- запад, замыкая гигантское кольцо огня вокруг кремлевских стен. Пожар достиг чудовищной силы, и нельзя было предугадать, где и когда остановится его испепеляющая мощь. Кремль уже не был для иноземных пришельцев надежным убежищем, а стал западней, которая, казалось, вот-вот должна захлопнуться.
Солдаты и офицеры гвардии с нетерпением ждали сигнала покинуть Кремль. Одни из них тушили падающие головни, другие стояли в походной форме, наготове, с оружием. Лошади были оседланы, повозки запряжены. Все, от маршалов до последнего солдата, приготовились к немедленному выступлению. Но Наполеон не спешил оставить Кремль. Его покинула обычная самоуверенность и решительность; он безучастно относился к многочисленным просьбам о выступлении.
Тем не менее, ветер не стихал. Послышались громкие крики: «Кремль горит! Кремль горит!». Огонь проник в кремлевские башни. От падающих искр и высокой температуры загорелись деревянные балки и обрешетка железной крыши здания Арсенала, расположенного позади дворцов и соборов Кремля. Наполеон приказал гвардии тушить начавшийся в Арсенале пожар. Сам он, бледный и подавленный, стоял в окружении свиты на Сенатской площади и молча смотрел на Кремль, на бушующее крутом пламя, на вихревые потоки дыма и раскаленного воздуха, несущие массу ослепительно сверкающих искр, поджигавших даже меховые шапки гренадеров.
Маршалы и свита единодушно возобновили просьбы о необходимости безотлагательного выступления и бессмысленности дальнейшего пребывания в Кремле. Они говорили о страшной опасности, которая угрожает им всем: в стенах Кремля находится артиллерийский парк французской армии, здесь же русские оставили большой пороховой склад, так что достаточно малейшей искры, и может произойти страшная катастрофа. Наконец, они твердо убеждены: русские покинули и подожгли свою столицу, чтобы погубить его, Наполеона, всю французскую армию, вступившую в Москву.
Вице-король Италии Евгений Богарне — пасынок и любимец Наполеона, маршал Бертье пали на колени, умоляя императора немедленно покинуть Кремль. Наконец Наполеон внял просьбам и отдал приказ о выступлении. Ставкой был избран Петровский Дворец, стоявший тогда вне городской черты. Прямой путь к нему был отрезан огнем. Башни и проездные ворота, через которые французские войска вошли в Кремль, теперь подвергались действию такой испепеляющей жары, что выход через них неминуемо привел бы к гибели.
После долгих поисков путей спасения удалось обнаружить незамурованный подземный ход, точнее, узкую каменную щель. По этому тесному, темному коридору Наполеон, вице-король, Мюрат, Бертье, Сегюр и сопровождающие их выбрались из Кремля на набережную Москвы-реки. Старая гвардия была оставлена в Кремле тушить пожар. Выйдя из кремлевских стен, Наполеон и его свита вступили в царство огня и дыма. Куда идти? Где безопасный путь?
Провожатые с трудом ориентировались среди горящих домов. Они намеревались беспрепятственно пройти через опустошенную пожаром западную часть города к северным окраинам. Но улицы потеряли знакомые очертания и превратились в огненные реки. Назад, в Кремль, пути уже не было. Адъютант Наполеона Сегюр описал позднее путь Наполеона и его спутников, едва не окончившийся их гибелью на улицах горящей Москвы. Только случай спас императора французов и его свиту от участи сгореть в пылающем городе. «Единственная узкая, извилистая и все еще горящая улица скорее казалась входом в этот огненный ад, нежели выходом из него. Император, пеший, не колеблясь, бросился через этот опасный проход. Он шел среди треска пламени горящих сводов и грохота рушащихся стен и падающих раскаленных железных крыш. Горящие бревна и обломки поверженных зданий затрудняли путь. Пламя, с яростным гулом пожирающее здания, среди которых мы шли, и раздуваемое ветром, то взвивалось к небу, то почти касалось наших голов.
Мы шли по земле, охваченной огнем, под пламенеющим небом и между двумя стенами огня! Жар обжигал нам глаза, а между тем мы должны держать их открытыми, чтобы видеть опасность. Жгучий воздух, горячий пепел, огненные искры-все это затрудняло дыхание. Мы почти задыхались в дыму и обжигали себе руки, закрывая ими свое лицо от жара и сбрасывая искры, которые ежеминутно осыпали нас и прожигали одежду»16.
Провожатые, потеряв ориентировку в путанице горящих улиц, завели Наполеона и его спутников в огненный лабиринт и теперь не знали, куда и как из него выбраться. «Здесь окончилась бы наша жизнь, — говорит Сегюр, — если бы случайное обстоятельство не вывело императора Наполеона из этого грозного положения. Солдаты из корпуса Даву и Нея, грабившие дома в этой части города, натолкнулись на императора Наполеона и его свиту, узнали и спасли от неизбежной, быть может, гибели»13. Грабители-солдаты французской армии, уже изучившие ранее улицы Москвы, сумели провести Наполеона по пожарищам к Москве-реке у Дорогомиловского моста.
Но путь Наполеона еще не был закончен. От Дорогомиловского моста он и свита следовали берегом Москвы-реки до села Хорошева, переправились через реку по плавучему мосту и выбрались в поле. Измученные страшными впечатлениями этого дня, они только при наступлении темноты достигли Петровского дворца, где размещался главный штаб французской армии. За Наполеоном и его свитой из горящего города бежали и некоторые войска.
Утром, после беспокойной ночи в Петровском дворце, Наполеон, глядя на яркое зарево пожара, стоящее над Москвой, скажет: «Это предвещает нам великое бедствие». Пожар Москвы, как и Бородинская битва, стали днями заката «великой армии», крушения честолюбивых планов Наполеона, утраты надежд на близкое окончание войны и заключение мира с Россией.
Город сильно горел весь день 5 сентября. Огромное зарево над Москвой было видно за сотни верст. К вечеру небо покрылось тучами, ночью пошел сильный дождь, ветер начал стихать. Пожар постепенно уменьшился и полностью прекратился в воскресенье 8 сентября, длившись, таким образом, шесть дней.
Только 12 сентября французы отважились вернуться по холодной и топкой грязи в опустошенную пожаром Москву. Город представлял собой гигантское пепелище с одиноко торчавшими печными трубами, грудами битого кирпича, искореженного огнем железа, кучами обгоревших бревен и досок. «Москвы — одного из красивейших и богатейших городов мира — больше не существует», — сообщалось в двадцатом бюллетене французской армии.
«Ко времени нашествия Наполеона Москва являлась общественным и культурным центром России, в котором проживали 261 884 человека. С нагорного берега Кремля на город открывался великолепный вид с выразительными силуэтами многочисленных храмов и церквей, дворцов и домов, утопающих в зелени садов и парков, синей лентой реки. Во всем облике древней столицы пленительно сочеталась городская жизнь с сельским привольем»42.
В торговых рядах, на Кузнецком мосту, Арбате, Никольской, Тверской улицах шла оживленная торговля более чем в 8500 магазинах и лавках, в которых можно было найти любой товар — начиная от дорогих карет, заморских вин и кончая книгами, гравюрами и лубками. Москва не только торговала привозимыми товарами, но и сама производила массу изделий на 464 фабриках и заводах. Город поставлял действующей русской армии порох, снаряды, патроны, фуры, продовольствие, обмундирование.
Украшением и гордостью Москвы являлись университет с большой библиотекой и музеем, театры, ботанические сады, великолепные собрания картин, скульптур и «редкостей», веками накапливающихся в дворцах и особняках.
В то же время допожарная Москва — это прежде всего дворянский город, в котором на малочисленную прослойку дворян и зажиточную часть горожан день и ночь трудились 80 540 дворовых людей, 106 945 ремесленников и прочего простого народа. Дворянство, на которое приходилось менее 7 процентов населения города, жило в роскошных особняках, проводило время в праздности и увеселениях, расточая богатства, нажитые тяжелым трудом крепостных. Дворянину и богатому горожанину подавали на серебре десятки изысканных кушаний, а дворня и простолюдины ели хлеб пополам с лебедой, ютились в тесных «людских», спали вповалку прямо на полу или на брошеной овчине. Жестокая расправа грозила слуге, дворовому человеку и любому простолюдину, не угодившему барину или высказавшему недовольство своим положением. Всем, кто не обладал титулом, властью и деньгами, уготованы были розги, палки и кулачная расправа за малейшую провинность.
Но перед лицом иноземного нашествия и угрозы порабощения врагом в русском народе пробудилось единство, национальное самосознание, любовь к Родине, выразившиеся во всенародном сопротивлении армии Наполеона. Кутузов, принимая на военном совете в Филях решение оставить Москву, выражал сокровенное желание армии и народа — любой ценой спасти Родину.
Армия Наполеона вступила в безлюдный, мертвый город, в котором из двухсот шестидесятитысячного населения осталось не более десяти тысяч человек. После пожара жителей в Москве стало еще меньше. На их долю выпали страшные тяготы иноземного нашествия — грабежи, насилия, убийства. Толпы французских солдат, вернувшихся в город после пожара, подобно красным червям, копошились в полусгоревших домах в поисках уцелевших сокровищ. Они врывались в уцелевшие жилища, ища продовольствие и ценности. На улицах под свист холодного осеннего ветра, в облаках черной гари раздавались выстрели иноземных солдат, стоны и вопли несчастных жертв. Среди хаоса обгоревших и разрушенных домов валялись гниющие трупы людей и животных. С каждым днем пребывания в сгоревшей Москве офицеры и солдаты наполеоновской армии превращались в сборище пьяниц и грабителей. Падение дисциплины, воровство и грабеж приняли неслыханные размеры. Это вынужден был признать и сам Наполеон:
«Император с негодованием обращает внимание на то, что, вопреки его приказу положить конец грабежу, мародеры толпами входят в Кремль, нагруженные своей добычей...»7. Но уже никто из некогда дисциплинированной армии и не думал выполнять приказы Наполеона.
А вокруг Москвы уже полыхало пламя всенародной войны против иноземного нашествия. Попытки неприятельских команд достать продовольствие не приносят успеха. Отряды и разъезды русской армии перекрыли дороги, ведущие в город. Оставшись без зимних квартир и провианта, под угрозой полного разложения армии, Наполеон на 35-е сутки покинул разоренный город. Последние французы, произведя взрыв в Кремле, бежали из Москвы 11 октября 1812 г. Тотчас же на землю древней столицы вступил отряд русской армии генерал-майора Иловайского.
Но той пленительной Москвы, которая жила в сердце каждого русского человека, уже не существовало. Пожар истребил лучшую часть города, а то, что уцелело от огня, подверглось беспощадному разорению и уничтожению солдатами и офицерами армии Наполеона. В каком удручающе-плачевном состоянии предстала русским людям после бегства французской армии некогда прекрасная Москва, свидетельствует современник: «...Москва потерпела от нашествия французов не меньше, чем Лиссабон некогда от землетрясения. Теперь столица представляет обширное пожарище, на коем торчат одни печные трубы, кучи камней, развалин и глыб земли, обрушенных взрывами, и сие зрелище приводит каждого в содрогание и трепет.
Кремль после бегства из Москвы французов, которые подорвали его, представляет печальную картину. Колокольня Ивана Великого, или, лучше сказать, пристройка к высокой башне, на коей висели самые большие колокола, вся взорвана на воздух и представляет печальный остаток разрушения. Арсенал от самых Никольских ворот также подорван, причем железная крыша арсенала до самых Троицких ворот сорвана. Кремлевская стена от Москворецкого моста, вдоль по набережной, взорвана в трех местах; угольная же башня к Каменному мосту, так называемая Водовозная, взорвана совершенно, и большая часть обрушилась в реку. Грановитая палата и дворец, где жил Бонапарт, сожжены...»50.
До пожара в Москве числился 9151 жилой дом, из них 6584 деревянных и 2567 каменных. В результате пожара оказались уничтоженными 6596 домов и сохранились от огня 2555 домов, причем большинство их было разграблено французской армией. Некоторые источники указывают, что в городе из имеющихся 30 тысяч домов после пожара осталось менее 5 тысяч28.
Пожар нанес очень большой урон торговле города: из 8520 лавок уцелело только 1368. Лишь в некоторых пунктах, преимущественно на окраинах столицы, остались случайно не поврежденные дома и сохранились отдельные улицы. Меньше других пострадали от пожара Покровская, Пресненская, Мясницкая, Сущевская и Мещанская части города. „
В бюллетенях французской армии общая сумма убытка, напоенного пожаром, была исчислена в несколько миллиардов рублей. Эта цифра, видимо, близка к истине. Однако имеются и другие данные. «По вычислению специальной комиссии,- говорит Растопчин в своей брошюре «Правда о московском пожаре», — убытки, понесенные населением как от пожара, так и от войны, не только в столице, но и во всей Московской губернии, не превышали 321 миллиона рублей».
Стоимость погибшей в огне недвижимости, может быть, и приближалась к этой сумме. Но как оценить колоссальный духовный ущерб, причиненный нашествием Наполеона русской культуре, науке?! Какой суммой можно определить навсегда погибшие в огне и уничтоженные руками варваров предметы искусства, научные коллекции, сокровища, являющиеся национальным достоянием и гордостью русского народа?!
Одна только московская библиотека графа Бутурлина, директора императорского Эрмитажа, насчитывала свыше 30000 томов, из которых 379 названий принадлежали к чрезвычайно редким, выпущенным до 1500 г. Английский путешественник Кларк, посетивший усадьбу Бутурлина на Яузе в Немецкой слободе, писал:
«Библиотека, ботанический сад и музей графа Бутурлина замечательны не только в России, но и во всей Европе». От этого уникального собрания не осталось ни одного листа. Та же участь постигла собрание чрезвычайно редких книг и рукописей Голицина и Мятлева. В дыму и пламени московского пожара навсегда потерялся след подлинного описка рукописи «Слова о полку Игореве», находившегося среди памятников древности в доме графа Мусина-Пушкина на Разгуляе. У Донского монастыря в груде углей и пепла тлели остатки дорогих резных рам — все, что осталось от картин великих мастеров из собрания графа Орлова. Пожар не пощадил естественноисторического музея и библиотеки Московского университета. На Арбатской площади дотла сгорел театр невиданной красоты, построенный знаменитым зодчим Росси'.
Пожар Москвы резко повлиял на настроение русских войск. Народом овладела потребность отмщения за сожженную и разграбленную столицу. Волна ненависти поднялась к иноземному врагу, принесшему России столько горя. Теперь, после уничтожения Москвы, отвергалась с негодованием всякая мысль о возможности мирных переговоров с ненавистным захватчиком. Будучи не готов к зимней кампании, Наполеон после пожара Москвы окончательно убедился в бесперспективности продолжения войны с Россией. Он трижды безуспешно направлял русским предложения о мире.
После бегства из Москвы Наполеон повел свою армию по Калужской дороге, но, получив отпор от русских при Тарутине и
Малоярославце, вынужден был повернуть и отступать по разоренной Смоленской дороге, где его некогда «непобедимую армию» ожидала гибель от русских войск и уничтожающей «дубины народной войны».
Почему пожар Москвы принял столь катастрофические размеры? Что было причиной его возникновения? Едва ли о каком- либо пожаре высказано столько мнений и проведено столько исторических исследований, порой противоречивых, написано столько мемуаров и создано так много художественных произведений, как о пожаре Москвы 1812 г.
Русские современники пожара Москвы справедливо и единодушно отождествляли его с вторжением в Россию иноземной армии, преследующей захватнические цели. Не вступи иноземная армия «двунадесяти языков» в пределы России, не было бы пожаров и опустошения Москвы, Смоленска, Вязьмы и других городов.
Однако о причине возникновения московского пожара существуют различные версии. Однозначный ответ на этот вопрос дать очень трудно.
Вступившие 2 сентября в опустевший и объятый мрачным молчанием город французские войска к начавшимся пожарам отнеслись более чем легкомысленно. Приказ Наполеона маршалу Мортье «Чтобы совершенно не было грабежей! Охраняйте Москву со всех сторон и против кого бы то ни было» остался на деле не более чем пустым звуком. Грабежи, мародерство, а с ними пожары начались незамедлительно. Коленкур пишет, что «в восемь часов вечера 2 сентября начался пожар в одном из предместий. Туда послали людей и забыли об этом пожаре, так как его приписали неблагоразумию каких-либо солдат и офицеров». Многие офицеры отказывались принимать меры к тушению пожаров, считая, что это не является их обязанностью. Солдаты французской армии больше думали о расхищении покинутых жителями домов и лавок, чем об их сохранности. Отдельные мародеры прибегали к поджогам, особенно богатых домов, как к средству сокрытия воровства и прямого грабежа.
Отражая официальную точку зрения окружения Наполеона, Шницлер пишет, что «французы не принимали никакого участия в московском пожаре». Если солдаты и офицеры французской армии не принимали организованного участия в поджогах, то они в то же время ничего не делали и для того, чтобы попытаться потушить пожары в начальной стадии их возникновения. Даже пожар, возникший вблизи Кремля, где размещалась штаб- квартира Наполеона, не побудил генералов принять какие-либо меры к его тушению. Современник так живописует картину этого пожара:
«Громадное здание Гостиного двора пылало со всех сторон и походило на исполинскую печь, из которой вырывались густые клубы дыма и языки пламени. Еще возможно было ходить по наружной галерее, где находилось множество лавок. Солдаты и какие-то оборванцы грабили лавки. Одни тащили на плечах тюки сукон и различных материй, другие катили перед собою бочки с вином и маслом, третьи таскали головы сахара и другие предметы. Вся площадь и соседние улицы усеяны были товарами, которые брошены были французскими солдатами, как негодные. При ужасном пожарище не было слышно ни восклицаний, ни шума; каждый находил возможность с избытком удовлетворить свою алчность. Слышался только треск огня, стук разбиваемых у лавок дверей и иногда страшный шум от рушившихся обгоревших сводов. Из горящих погребов, из подземных складов сахара, масла и других смолистых и спиртовых товаров вырывались потоки пламени с густым дымом».
С пожарами еще можно было бороться 2 и утром 3 сентября, когда стояла очень тихая, безветренная погода. Но в городе не было силы, способной противостоять огню. Конечно же, многотысячная французская армия, даже не располагая техническими средствами борьбы с огнем, могла многое сделать для локализации отдельных пожаров. Но солдаты и офицеры занимались не тушением, а грабежом города. Положение резко изменилось к худшему вечером 3 сентября, когда подул северо-восточный ветер, сменившийся вскоре на западный.
Раздуваемый ветром пожар, не встречая препятствий, разросся До угрожающих, не поддающихся тушению размеров. Очевидец пишет, что «пожар столь сделался ужасным, что никак описать невозможно». Наибольшее развитие пожар получил с ночи 3 до полудня 4 сентября, когда изолированные очаги сомкнулись в сплошное море огня. Французские источники не усматривают вины армии Наполеона в уничтожении Москвы, утверждая, что город подожжен русскими.
В письме к Александру 120 сентября 1812 г. Наполеон писал: «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует. Растопчин его сжег. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции. 21 бюллетень французской армии сообщает о расстреле 300 русских поджигателей».
Приводимые во французских источниках цифры 300 и 400 поджигателей малодостоверны. Вероятно, к числу поджигателей французские военные власти скоропалительно относили всех без исключения мало-мальски подозреваемых жителей, оставшихся в Москве, а также тех из них, у которых находили в домах паклю и фитили, являющиеся не средствами поджогов, а привычными предметами обихода москвичей.
Вместе с тем в работах Е. В. Тарле, М. В. Нечкиной, В. М. Холодковского приводятся убедительные доводы о том, что пожар Москвы явился для самих русских актом военной необходимости, выражением патриотического стремления жителей города не отдавать его целым на поругание иноземным пришельцам, а также формой прямой борьбы русских людей с французской армией.
Тарле приводит официальное донесение пристава Вороненки в Московскую управу благочиния: «2 сентября в 5 часов пополудни (граф Растопчин) поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в комиссариат и в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истребить все огнем, что мною исполнено было в разных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 часов вечера»80. Вместе с тем независимо от распоряжения Растопчина, несомненно, могли найтись люди, которые остались в Москве и с риском для жизни решили уничтожить все, лишь бы ничего в городе не досталось врагу. Так, Коленкур сообщает о двух поджигателях-будочниках, которых привели в Кремль для расправы. Подвергнутые допросу в присутствии Наполеона, они подтвердили через переводчиков, что поджигали дома.
В протоколе военной комиссии от 4 сентября, подписанном французским генералом Лауером, перечисляется состав задержанных московских жителей по подозрению в совершении поджогов: пономарь, дворянин, два кузнеца, солдат, живописец, сиделец винной лавки, обойщик, работник, лакей, портной.
По свидетельству Сегюра, «многие оставшиеся в городе лица простого звания пробегали по улицам, объятым огнем, их заставали с факелами в руках, старающимися распространить пожар. Приходилось саблей рубить им руки, чтобы заставить их выпустить факелы»15. Сегюр приходит к категорическому выводу о том, что решение о поджоге Москвы самими оставшимися жителями «могло быть принято ими только из чувства патриотизма». Многие исторические источники неопровержимо свидетельствуют о том, что сожжение Москвы было прежде всего актом героического народного патриотизма.
Но причины возникновения пожаров и обстоятельства, приведшие к уничтожению всего города, — понятия различные, отождествлять их не следует. В предшествующие годы в Москве летом и осенью не раз стояла сухая и ветреная погода, способствующая распространению пожаров. Пожары были, они и не могли не возникать в большом городе при наличии деревянных построек с печным отоплением, при массовом применении жителями свечей, ламп, лучины, лампад. Зарево пожаров довольно часто полыхало как в лачугах бедняков, домах обывателей, так и в особняках знати. Но эти пожары не развивались до гигантских размеров, не приводили к уничтожению сотен и тысяч строений. Население города, кровно заинтересованное в сохранении своих жилищ, научилось успешно справляться с пожарами. Стоило только раздаться над Москвой тревожному звуку набата, как тысячи жителей с ведрами воды и метлами устремлялись на крыши своих домов, зорко наблюдая за возникшим пожаром, гася немудреными средствами разносимые ветром пылающие головни и искры. Если в квартале загоралось небольшое строение, то в ход шли крючья и топоры, с помощью которых оно растаскивалось соседями в считанные минуты еще до прибытия пожарных частей. В особняках и правительственных зданиях, в торговых рядах и некоторых домах еще со времен пожарной повинности сохранились заливные трубы, воду к которым при пожарах подносили и подвозили сами жители, владельцы домов и лавок.
Вода — основное огнетушащее средство — всегда была под рукой в многочисленных колодцах и кадках каждого московского двора. Еще в 1702 г. издается строгий правительственный указ, в котором говорилось, «чтобы в каждом доме колодцы в лучшем состоянии и довольной глубины, со изобилием волы были». В указе содержится строгое предупреждение тем жителям, кто не выполнит этого противопожарного мероприятия: «А если кто из здешних обывателей, какого бы звания они ни были, в двухнедельное время колодцы в своем доме не сделает, тот должен в наказание денежный штраф понести».
В 1804 г. в городе вводится строгий порядок, согласно которому летом во всех дворах находилось бы не менее двух-трех кадок с водой. В случае пожара на крыше каждого дома должен был стоять человек, готовый заливать огонь водойп. К этому надо добавить, что в 1804 г. в Москве было окончено строительство самотечного Мытищинского водопровода, водоразборы которого использовались для тушения пожаров.
В борьбе с пожарами все большее значение приобретала профессиональная пожарная охрана, пришедшая на смену обязательной пожарной повинности. С 1804 г. московские обыватели были освобождены от оплаты расходов на содержание «пожарных служителей» и от обязательной явки на пожары. Владельцы домой и строений теперь несли ответственность за сбережение от пожаров только собственных владений, что они и выполняли с большой рачительностью.
Указом от 31 мая 1804 г. в Москве предписывалось «для отправления ночной стражи и содержания пожарных служителей составить особенную из отставных солдат, к фрунтовой службе неспособных, команду, на содержание коей, по сделанным в Комитете штатам и положению, производить ежегодно по 169 089 рублей 54 копейки»52. Таким образом, 31 мая 1804 г. считается днем создания в городе профессиональной пожарной охраны. Организация пожарной охраны вызывалась главным образом ростом города и особенно необходимостью освоения более сложной пожарной техники — больших пожарных труб и лестниц, использование которых при тушении пожаров требовало определенных навыков.
К началу 1812 г. в Москве имелось 20 пожарных частей, в каждой из которых постоянно дежурили пожарные служители и конный обоз пожарных труб и бочек. На пожарных была возложена помимо тушения пожаров очистка дымовых труб от сажи, а также уход за уличным освещением — фонарями, которых было более 7000. Общая численность профессиональной пожарной охраны города превышала 1500 человек. Пожарных сигналов на каланчах тогда еще не существовало, а при пожарных частях всегда находилось по несколько пожарных (с оседланными лошадьми), которые в случае пожара давали знать о нем в соседние части. Лошади для пожарной охраны набирались довольно оригинальным способом. В те времена действовал не то закон, не то обычай у всех отбирать лошадей за неосторожную езду по улицам Москвы и отдавать их в пожарную команду без всякого судебного разбирательства
В типовом штате для каждой части предусматривались брандмейстер и его ученик. Все пожарные части города объединялись в одну пожарную команду, во главе которой стоял брандмайор, подчиненный полиции. В то время в московской пожарной охране отсутствовали специалисты пожарного дела, и должности брандмейстеров и их помощников полиция замещала случайными людьми (бывшими чиновниками или офицерами, отчисленными из армии).
Основным средством тушения пожаров являлись заливные трубы. Они не имели приспособлений для всасывания воды из естественных водоисточников, а снабжались специальными наливными ящиками (коробами), куда заливалась вода ведрами или из бочек. Нагнетательный механизм (насос), помещенный в жестко закрепленный наливной ящик, подавал воду к месту пожара по рукавам. Подача воды на пожар с помощью заливных пожарных труб требовала больших затрат ручного труда для ее перекачки по рукавам и непрерывного подвоза конно-бочечными ходами. Так в конце XVIII в. для обслуживания одной заливной пожарной трубы назначалось около 50 человек, из них 12 человек в две смены качали коромысла нагнетательного механизма (насосы), 8 обслуживали выкидные рукава и ствол, а 30 человек, выстроившись в один или два ряда, подносили к трубе воду ведрами и ушатами. Дальность действия водяной струи составляла 12—14 аршин (8—10 метров) при максимальной производительности трубы около 20 ведер в минуту (3 литра в секунду).
Заливные трубы были большими, средними и малыми, в зависимости от количества воды, подаваемой ими на пожар. При пожаре в здании малую трубу, которую могли перенести два-три человека, устанавливали вблизи очага горения и*в наливной ящик качали воду средней или большой трубой. Большие и средние заливные трубы во всех случаях были жестко закреплены на конной повозке, которую размещали вблизи здания. К началу XIX в. в России имелись фабрики, изготовляющие пожарные трубы, в том числе большие трубы, дающие струю воды высотой около 10 сажен (более 20 метров). Разработкой оригинальных конструкций пожарных насосов занимались русские изобретатели и умельцы Л. Собакин, М. Казаманов, И. Бондаренко, П. Зарубин, Ф. Блинов. В 1812 г. в Москве и Санкт-Петербурге были учреждены специальные мастерские-пожарные депо для «делания огнегасительного инструмента и рассылки его по всем губерниям».
На вооружении пожарных частей Москвы в момент нашествия Наполеона имелось 96 больших и малых пожарных труб. Как уже говорилось, малые трубы были также и у населения. Известно, например, что, используя две малые трубы, подручные средства, а главным образом воду из колодцев, надзиратель московского воспитательного дома И. В. Тутолмин и его многочисленные подчиненные сумели отстоять от огня здание, когда кругом 4 сентября бушевал пожар. В то же время солдаты и офицеры французской армии в Кремле не смогли воспользоваться оставленными там пожарными трубами из-за неумения обращаться с ними.
За несколько часов до вступления наполеоновских войск в Москву личный состав пожарной команды и весь пожарный обоз выехали из города, забрав все имеющиеся «огнегасительные инструменты». Отсутствие в городе профессиональной пожарной охраны и средств борьбы с огнем не могло не сказаться на развитии пожара, особенно в начальной стадии, когда горели только отдельные строения. Вместе с тем даже при наличии в городе 96 пожарных труб, находившихся на вооружении пожарных частей города, нельзя было предотвратить стихийного характера пожара Москвы, которому способствовала также сухая и ветреная погода. Но самое главное, что с того момента, когда жители города вместе с русской армией Кутузова покинули громадный город, в нем перестала функционировать веками выработанная народом эффективная система борьбы с пожарами.
* * *
Пожар Москвы 1812 г. в сердце каждого русского человека отозвался болью и горечью. Вместе с тем многие современники отождествляли сожжение Москвы с проявлением патриотизма русского народа, сознательно пожертвовавшего древней столицей во имя спасения Родины от иноземного захватчика. Лермонтов, Байрон, Лев Толстой и многие другие известные писатели, а также историки, художники с разных позиций оценивали обстоятельства сожжения Москвы. Но несомненно одно: перед опасностью иноземного вторжения московские жители предпочли покинуть город, предав его пламени. Опустевший город, преимущественно с деревянной застройкой, легко стал жертвой огненной стихии. Только сила народа могла успешно противостоять массовым пожарам, а этой силы в покинутом городе не было.
Спустя 129 лет, в 1941 г., Гитлер бросил на Москву армады «юнкерсов». На город были сброшены тысячи фугасных и зажигательных авиабомб. Бомбардировками с воздуха гитлеровцы стремились подавить волю жителей и защитников города, вызвать массовые пожары, как они это сделали в городах Англии. Но расчеты фашистских стратегов потерпели крах.
Пожары и загорания от зажигательных и фугасных авиабомб в городе возникали, но все они были успешно ликвидированы пожарными частями и самим населением, благодаря чему не приняли массового характера и не привели к возникновению огненной бури, как рассчитывали фашистские воздушные пираты. И когда отмечалось 800-летие Москвы, пожарная охрана столицы за мужество и доблесть, проявленные в борьбе с пожарами, была награждена орденом Ленина.