Никто из присутствующих в театре не ожидал, что финал пышного представления окажется совершенно неожиданным, а события этой ночи взбудоражат весь Петербург.
Балет был в самом разгаре, когда к театру прискакал посланец из Зимнего дворца. Он сообщил дежурному флигель-адъютанту Лужину, что во дворце неладно, дым заполнил Фельдмаршальский зал, беда грозит царским покоям. Не смея верить случившемуся, Лужин приказал никому не сообщать о пожаре, а сам на флигель-адъютантской тройке полетел по заснеженным улицам к Зимнему.
В пути Лужин вспомнил некоторые странные обстоятельства этого дня. Сегодня вечером на исходе седьмого часа, когда Николай I был занят надеванием мундира для поездки в театр, к Лужину во флигель-адъютантскую пришел испуганный старый камердинер и сказал, что в его комнате пахнет гарью. Лужин тотчас пошел в камердйнерскую и обнаружил там дым. Заглянув за печку, он увидел тонкую голубоватую струйку дыма, идущую из Щели пола. Лужин немедленно послал человека за начальником Дворцовой пожарной команды, а сам побежал на нижний этаж, чтобы посмотреть, нет ли там более опасных признаков. Внизу, под камердинерской, размещался архив, дверь которого оказалась запертой. Лужин приказал дверь выбить, что с радостью исполнили застоявшиеся на посту дюжие гвардейцы. В архиве пахло сыростью, пылью и мышами, а признаков пожара не оказалось. Тогда флигель-адъютант опустился в подвал, где в одной из комнат дворцовые лейб-медики соорудили лабораторию для приготовления лекарств, которыми пользовались особы его императорского величества для исцеления недугов и болезней. Младшие медики с утра и до ночи толкли здесь различные вещества и коренья, приготовляя на раскаленной плите чудодейственные порошки и микстуры. Над плитой установили большой железный зонт, пробили отверстие в дымоход, куда вместе с дымом и копотью вытягивался дурной запах лекарств. Вместе с дымом и испарениями из комнаты уносилось и тепло, так что спавшие ночью в этой комнате служители Эскулапа немилосердно страдали от холода. Наконец они догадались дыру в дымоходе заткнуть рогожей. Она-то и провалилась в дымоход и вместе с сажей загорелась.
Подобные случаи были и раньше, и особого внимания на них не обращалось. Лужин учинил разнос младшим медикам. Дымоход вычистили, отверстие заделали. Дым в комнатах рассеялся. Успокоенный флигель-адъютант поднялся наверх в дежурную комнату. Царя во дворце уже не было, он уехал в театр...
Тройка быстро несла Лужина к Зимнему дворцу. В эти минуты его больше всего беспокоила мысль о том, что о загорании он не сумел доложить государю ни во дворце, ни в театре. Это было совершенно непозволительное упущение со стороны флигель-адъютанта. Самодержец всероссийский строжайшим образом требовал от офицеров свиты, как и от других подданных, неукоснительного повиновения и дисциплины. Тех, кто допускал оплошность, а паче чаяния противился воле монарха или роптал на своевластие, ждало суровое наказание. Система наказаний была разработана до мельчайших деталей. Вольнодумцев, а с ними просто провинившихся беспощадно секли розгами, били шпицрутенами, кнутами и плетями, прятали в сырые бастионы Петропавловской крепости, гноили на каторге. Только сегодня утром Лужин сам имел возможность познакомиться с «великодушием» и «милосердием» обожаемого монарха: ему был нере- дан для срочной отправки в Сенат приговор двум «злодеям», приговоренным к смертной казни. На приговоре, коей был дан на утверждение монарха, Николай I твердым почерком начертал: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава богу, смертной казни у нас не было, и не мне ее вводить». От этих «милостивых» царских слов Лужина бросило в жар: такое наказание ни один смертный выдержать не в силах! Конечно, ни дворян, ни чиновников, ни духовенство и ни его, Лужина, такой экзекуции не подвергнешь — как-никак, они опора трона и самодержавной власти. Но лишиться чинов, потерять флигель-адъютантский мундир за упущение по службе во дворце — это в положении Лужина не исключалось.
Худшие опасения Лужина подтвердились, когда его взору открылись необычайное оживление и беготня дворцовой прислуги у подъездов Зимнего. Приказав кучеру ждать, Лужин выскочил из саней, пулей влетел в помещение дворца и закашлялся от едкого дыма. Откуда появился дым, никто не знал. Особенно много его было в Фельдмаршальском зале. Не оставалось никаких сомнений, что «пожар скоро достигнет обширнейшего развитая». Не медля ни минуты, Лужин бросился на улицу, вскочил в ожидавшие его сани и снова помчался в театр. Если царь узнает о пожаре в Зимнем дворце от кого-либо, помимо Лужина, то его флигель-адъютантской карьере пришел конец.
К счастью, весть о пожаре еще не достигла царя. Он сидел в ложе все в той же картинной позе, наблюдая в бинокль за происходящим на сцене. Выслушав доклад, Николай I приказал Лужину ехать в ближайшую пожарную часть и дать сигнал о сборе на пожар резервов всех частей столицы. Сам он удалился из театра. Вслед за ним стали уходить и его приближенные. Вскоре театр совсем опустел. По городу разнеслась молва: горит Зимний дворец — местопребывание императора России. Из уст в уста передавалась тревожная весть, что несравненному творению великого Растрелли, построенному «для единой славы всероссийской», грозит гибель от огня.
Юноше Бартоломео Франческо Растрелли было шестнадцать лет, когда, покинув веселый Париж, он вместе с отцом — скульптором Карло Растрелли отправился в далекую северную столицу. Город на Неве стал их второй родиной. Отец прославился как известный скульптор. Талант сына проявился в прекрасных творениях архитектуры. По его проекту построены Екатерининский дворец в Царском Селе, Большой дворец в Петергофе, Смольный монастырь в Петербурге. Но ничего грандиознее и величественнее Зимнего дворца гений Растрелли не создал.
Вступившая в 1741 г. на престол Елизавета Петровна, а также петербургская аристократия стремились пышностью и блеском новых построек поразить современников, утвердить незыблемость самодержавия и дворянства. По поводу новой зимней резиденции русских царей Елизавета направила в Сенат указ, в котором говорилось: «Понеже в Санкт-Петербурге наш Зимний дворец не токмо для приему иностранных Министров и отправлений при дворе во уроненные дни праздничных обрядов по великости нашего императорского достоинства, но и для умещения нам с потребными служителями и вещами, доволен быть не может, для чего мы вознамерились оный наш Зимний дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить»72.
Пятидесятилетний уже прославленный «обер-архитектор, генерал-майор и кавалер граф де Растрелли», на русский манер именуемый Варфоломеем Варфоломеевичем Растрелли, составил проект грандиозного здания и на выполнение работ исчислил смету в 859 559 рублей. Сенат утвердил испрашиваемую зодчим колоссальную сумму. Однако в ходе строительства расходы на сооружение дворца в несколько раз перекрыли первоначальную сметную стоимость, и на строительство было затрачено 2,5 миллиона рублей.
Сооружение царского дворца легло тяжелым бременем на государство и потребовало введения дополнительных налогов на крестьян, ремесленников и торговых людей. Были повышены цены на водку и соль, монопольная торговля которыми находилась в руках казны. Найти в столице требуемое количество мастеровых для строительства грандиозного дворца оказалось невозможным. Дворяне, заботясь об украшении собственных поместий, не торопились отпускать умельцев-крепостных на государственные работы в Петербург. Тогда Сенат предписал во все губернии и крупные города «добрых каменщиков, плотников, кузнецов, слесарей, столяров, к медным работам мастеров литейных и чеканщиков, резчиков, золотарей по дерезу, живописцев, квадраторов, штукатуров и гончаров, какие есть... собрать нарядом и выслать отовсюду, где бы они ни были»72. Велено также командировать в столицу «3000 солдат и 100 человек солдатских детей, обученных грамоте, читать и писать, и арифметике — в науку разным мастерам».
Со всех уголков России потянулись умельцы и мастеровой люд на берега Невы, чтобы украсить столицу империи невиданным доселе дворцом. На площади перед строящимся зданием и на прилегающей территории раскинулся гигантский табор, в котором в наспех сколоченных хибарках, избушках, лачугах и просто в шалашах поселились более 4 тысяч человек. С восходом солнца в жару и в холод, под дождем и снегом поднимались они, ели скудный казенный харч и работали, работали до поздней ночи, получая за свой труд мизерную плату. Многие строители в престольные праздники и после рабочего дня ходили по миру, выпрашивая у горожан милостыню на пропитание.
Руками этих безвестных русских строителей претворялись в жизнь замыслы зодчего. Ими возводились высокие стены, искусно лепились из алебастра и толченого кирпича пышные декоративные маски и причудливые растения, чеканились бронзовые украшения, покрывались амальгамой зеркала, резались и полировались мраморные колонны, золотились металлические решетки и резные светильники, выводилось кружево наборных паркетов.
Изразцы для печей, изготовленные русскими мастерами на невских заводах Тимонова и Корнева, поражали глаз яркостью красок. Почти двумя тысячами окон смотрело выстроенное здание в бледное северное небо, и не было на окнах и двух совершенно одинаковых наличников.
Могучей и причудливой, как сказка, зелено-белой громадой высился дворец над Невой. Скульптуры и золоченые лепные украшения придавали его фасаду пышность и торжественность.
Но особой роскошью поражала внутренняя отделка более чем 1000 помещений и комнат. Ослепительные парадные лестницы, бесконечные анфилады сверкающих золотом и паркетом зал, галерей и переходов создавали неповторимую картину «величайшего и тончайшего вкуса его создателей». Сам Растрелли говорил, что в Зимнем дворце «все украшено с величайшим великолепием». Но Растрелли не пришлось довести до конца отделку внутренних покоев. Знаменитый архитектор покинул Россию в 1762 г. В дальнейшем на протяжении почти 50 лет дворец достраивали и украшали архитекторы Квасов, Чевакинский, Фельтен, Старов и другие. Последним, кто производил переделки в Зимнем дворце, был Монферран.
* * *
Теперь над прекрасным творением Растрелли нависла беда. Лужину не раз приходилось видеть, к каким последствиям приводят петербургские пожары, превращая в развалины дворцы вельмож и лачуги бедноты. Он торопился быстрее выполнить приказ царя,
В Рождественской части дежурный дневальный доложил ему, что брандмейстер и конно-бочечные ходы уже выехали на пожар. На каланче подняли сигнал о сборе всех частей. Из пожарной части тройка опять понесла Лужина по заснеженным улицам к Зимнему. Когда он приблизился к дворцу, то увидел, что из многих окон вырывались языки пламени, со звоном сыпались стекла, клубы багрового дыма поднимались в темное декабрьское небо.
А на освещенной огнем Дворцовой площади царило немыслимое столпотворение. Из горящих помещений полуодетые дворцовые служители тащили мебель, ковры, картины, посуду и в беспорядке бросали их на снег. Пронзительно трезвонили мчавшиеся за водой конно-бочечные повозки пожарных. Под барабанный бой маршировали колонны солдат лейб-гвардии Преображенского, Павловского и Семеновского полков. Раздавались оглушительные команды. Весть о пожаре собрала тысячи жителей столицы на Дворцовой, Исаакиевской и Адмиралтейской площадях. Цепи солдат с руганью и криком оттесняли любопытных от горящего здания.
Разыскать царя в лабиринтах дворца среди массы растерянно снующих придворных, генералов, офицеров и дворцовых служителей оказалось совсем не просто. Одни утверждали, что государь в Петровском зале, другие указывали на Эрмитаж, а третьи уверяли, что он уехал со своими детьми в Аничков дворец.
Наконец, в Салтыковском подъезде Лужин наткнулся на обер-полицмейстера генерала Кокошкина и брандмайора полковника Орловского. Мимо них то и дело проносились чиновники государственной канцелярии с кипами документов. Они спасали архив Государственного совета. Брандмайор просил разрешения Кокошкина перевести пожарные части на защиту Эрмитажа, в сторону которого ветер гнал огонь. «На это, батенька, надо испросить разрешения государя, — отвечал Кокошкин.-Он сейчас распоряжается тушением пожара, без его ведома ничего делать нельзя.
— А где найти его величество?-спросил Лужин обер-полицмейстера.
— Где-то там!-ответил Кокошкин, неопределенно махнув рукой в сторону горящих комнат».
Царя в окружении растерянных придворных Лужин увидел а опочивальне царицы. Целый взвод гвардейских егерей силился оторвать вделанное в стену огромное зеркало. Уже дело близилось к успешному завершению. Неожиданно царь приказал егерям прекратить работу, затем, размахнувшись, бросил в дорогое зеркало свой театральный бинокль, от которого стекло разлетелось вдребезги. «Вы видите, ребята,- изрек Николай,- что ваша жизнь для меня дороже зеркала, приказываю вам расходиться». Он победоносно оглядел окружающих его придворных. Шепот их восхищения достиг царских ушей. В дальнейшем этот поступок самодержца станет главной темой при обсуждении петербургским светом пожара в Зимнем.
Увидев своего флигель-адъютанта, Николай приказал ему немедленно взять батальон Павловского полка, подняться на крышу дворца и попытаться там остановить огонь.
Проникнув с солдатами на крышу, Лужин убедился, как сложно выполнить отданный ему приказ. По обледенелому железному покрытию было трудно передвигаться. Солдаты скользили, падали. Второпях взяли с собой тупые топоры. Вскрывать крышу было нечем. Все же удалось отодрать несколько железных листов над концертным залом. Через пролом вырвались наружу дым и языки пламени. Оказалось, что чердак уже в огне и крыша вот-вот рухнет. Лужин вынужден был приказать солдатам сойти вниз. Теперь он не стремился появиться на глаза царю, понимая, что дворец обречен и противостоять огню невозможно. Видимо, прав был брандмайор, требовавший все силы сосредоточить на защите Эрмитажа.
На лестнице Лужин встретился со шталмейстером двора Мирбахом, который передал солдатам Павловского полка новый царский приказ — приступить немедленно к выносу из комнат и залов всего, что можно еще спасти. Гремя сапогами, солдаты рассыпались по помещениям, хватая и вынося наружу все, что попадалось под руку.
Вскоре площадь главного штаба оказалась заваленной стульями, диванами, столами, картинами, скульптурами и даже иконами из дворцовой церкви. Изысканные туалеты придворной знати перемешались здесь с убогим скарбом лакеев, поваров, истопников, живущих во дворце. Среди этих беспорядочно разбросанных вещей сиротливо высился императорский трон. Неожиданно площадь огласилась веселой арией — это заиграли музыкальные часы, небрежно брошенные на землю.
От Мирбаха Лужин узнал, что с того момента, как царь прибыл из театра, он лично распоряжается тушением пожара. Многие ждали, что с приездом самодержца удастся справиться с пожаром, однако все получилось наоборот. Впоследствии о первых действиях, предпринятых Николаем I на пожаре, Мирбах напишет так: «Около 9 часов я увидел государя и услышал его металлический голос, так врезавшийся в память. С ним по залу шли великий князь и наследник: все в надетых по форме шляпах и с биноклями в руках, как приехали из театра. Я в коротких словах передал все о случившемся во дворце. Государь подошел к дверям Фельдмаршальской залы и при хлынувшем оттуда густом дыме очень громко закричал: «Разбить окна!» В ту же минуту послышался звук разбиваемых гренадерами стекол. Пахнувший со двора свежий воздух привел дым в движение. Ветер со двора произвел сильный сквозняк, и в том месте, где прежде была зеркальная дверь, сверкнул огромный огненный змей, в одну минуту точно молния осветила всю залу».
Дворцовые гренадеры так усердствовали, выполняя команду царя, что в течение нескольких минут все окна Фельдмаршальского зала лишились стекол. Образовавшийся сквозняк быстро погнал огонь к Петровскому и Гербовому залам, уничтожая все на своем пути. Теперь уже никакая сила не могла противостоять стихии. Яростно горели сухие вощеные паркеты, окрашенные масляной краской двери и наличники, золоченная по левкасу резьба дорогих светильников, гобелены, украшавшие стены, высохшие доски, балки, стропила перекрытий и чердака. Едкий дым заполнил помещения.
Присутствие духа сумели сохранить лишь служители дворцовой пожарной команды, укомплектованной солдатами-инвалидами. В Петровском зале можно было увидеть двух пожарных, которые, действуя ручной пожарной трубой, пытались потушить тлеющие бархатные обои, усыпанные золотыми орлами. Потолок зала уже горел, на храбрецов сыпались искры, а они продолжали заливать обои водой. Им приказано было немедленно прекратить свое бесполезное занятие. С сожалением пожарные служители покинули пылающий зал, унося, как драгоценность, свой «огнегасительный» инструмент.
Вместе с дворцовой пожарной командой в тушении пожара участвовали все 12 пожарных частей городской пожарной команды: Адмиралтейские 1, 2, 3 и 4, Нарвская, Московская, Каретная, Рождественская, Литейная, Васильевская, Петербургская и Выборгская.
Население Петербурга было освобождено от обязательной повинности являться на тушение пожара 24 июня 1803 г., когда по указу сформировалась при полицейских частях профессиональная пожарная команда из солдат, неспособных к строевой службе, общей численностью 1602 человека. «Из указанного числа 1602 чинов полицейской стражи 786 предназначались для тушения пожаров и зажигания уличных фонарей, а остальные 816 человек — для дежурства у будок»63.
По сигналу тревоги в Зимний дворец прибыло на конных ходах около 500 пожарных. Этого количества было совсем немного с учетом трудоемкости тушения пожаров. На вооружении пожарных частей находились в то время громоздкие и неудобные в обращении ручные насосы. Чтобы получить от такого насоса струю воды, требовались усилия не менее 50 человек. В заливной ящик насоса надо было непрерывно подливать воду, подвоз которой производился из прорубей на Неве специальными конно-бочечными ходами.
С самого начала пожара как служители пожарной охраны дворца, так и городские пожарные части действовали разрозненно и их усилия по борьбе с огнем не приносили успеха. Царь, по существу, никаких распоряжений в отношении пожарных не давал. Он безуспешно пытался остановить развитие пожара силами воинских частей. В самом дворце и на площади находилось более 20 тысяч солдат. Управлять такой армией в задымленных помещениях оказалось чрезвычайно сложно. К тому же офицеры и солдаты не обладали навыками тушения пожаров и не имели средств борьбы с огнем.
Обер-полицмейстер и брандмайор, видя, что потушить пожар в помещениях дворца не удастся, приняли решение о переводе всех пожарных частей города на защиту сокровищ Эрмитажа. На рубеже брандмауэра и переходов, соединяющих дворец с Эрмитажем, и был остановлен огонь. Но борьба за спасение Эрмитажа развернулась глубокой ночью, а до этого царь, не отказавшийся от мысли спасти Зимний дворец, отдал еще ряд скоропалительных приказов, усугубивших и без того тяжелую обстановку на пожаре. Генерал-адъютанту Клейнмихелю он поручил построить кирпичную стену, чтобы остановить распространение огня со стороны Петровского зала. Лейб-гвардии егерский полк с большим усердием принялся за работу, и скоро прямо на полу выросла стена до самого потолка. Но огонь беспрепятственно прошел по чердаку, и пламя появилось позади наспех выстроенной стены. И еще в трех местах дворца царь приказал возвести такие кирпичные стены. Сотни солдат в невероятной спешке трудились над сооружением преград. Но результат оказался самым плачевным: огонь по чердаку, по пустотам пола и через оконные проемы распространялся по громадному зданию, уничтожая одно помещение за другим. *
Тогда на крышу дворца снова был направлен батальон солдат, теперь уже Семеновского полка. Командовал батальоном генерал Ушаков. Ему было приказано во что бы то ни стало вскрыть крышу, не дать огню распространиться по чердаку на половину дворца, где размещались царские апартаменты. Сделать это, не имея ни инструментов, ни воды, солдаты были не в состоянии. Крики и ругань Ушакова делу помогали мало. Посланный в помощь Ушакову граф Орлов, с трудом поднявшись на крышу, убедился в тщетности усилий батальона потушить пожар. Под железными листами бушевал огонь, дольше оставаться на крыше становилось опасно.
— Я поспешил донести Государю, — пишет впоследствии граф Орлов, — что приведение его мысли в исполнение грозит погибелью множеству людей, без всякой надежды остановить огонь, раздуваемый порывистым ледяным ветром. Ввиду неодолимых трудностей Государь приказал все работы на крыше прекратить, а батальону сойти вниз».
После этого конфуза Николай уже не вмешивался в ход тушения пожара. Защита Эрмитажа происходила без его участия.
Устранившись от дел, царь проявил большую озабоченность по поводу розыска картин, драгоценностей и других принадлежавших царской семье сокровищ, в спешке вынесенных из дворца. Его испугало сообщение, что какой-то гвардейский солдат похитил массивный серебряный кофейник. Любопытно свидетельство барона Мирбаха, находившегося во время пожара в царской свите: «Горько тоже было видеть много драгоценных вещей испорченными или перебитыми, что было неизбежно при быстроте выноса их из горящего дворца. У бесподобной статуи Кановы — Парки, прядущей золотую нить, отломлена была рука. Затем я заметил Государя, осторожно пробиравшегося с приподнятыми полами шинели между раскиданными на снегу перед дворцом мелочами: «Не знаешь ли,-спросил он у меня, — где императрицыны картины?» Я указал на три места, где они были положены. «Пойдем со мной, дружок, поискать ее любимую картину». И вот при свете пожара мы отправились вдвоем искать картину...». Сцена более чем символичная: самодержец России на фоне пылающего дворца копается в груде имущества и тряпок, пытаясь найти то, что принадлежит лично ему.
А между тем «пожар продолжал свирепствовать с возрастающей силой, и никакие человеческие средства уже не могли его не только прекратить, но и остановить. Весь дворец с одного конца до другого представлял пылающее море огня, огромный костер... Вся местность вокруг Зимнего дворца была освещена, как днем». «Вся громада дворца, — рассказывает поэт В. А. Жуковский, — представляла огромный костер, с которого пламя то восходило к небу высоким столбом под темными тучами черного дыма, то волновалось, как море, коего волны вскакивали огромными зубчатыми языками, то вспыхивало снопами бесчисленных ракет, которые сыпали огненный дождь на все окрестные здания»64.
К рассвету, когда царь и все приближенные уехали с пожара, развернулась тяжелая битва за спасение Эрмитажа, где находились богатейшие коллекции бесценных произведений искусства. Оба существовавших в то время перехода из дворца в Эрмитаж были разобраны, дверные проемы в брандмауэре наглухо заложены кирпичом. Созданную таким образом глухую кирпичную стену, за которой находились сокровища, непрерывно поливали водой из пожарных стволов. С помощью ручных пожарных насосов сбивали пламя в горящих помещениях дворца, примыкающих к Эрмитажу. Обожженные, измученные многочасовой работой в жаре и дыме пожарные и солдаты гвардии были основной силой, которая в конце концов сумела преградить путь стихии. Они качали тяжелые пожарные насосы, подвозили воду в обледенелых бочках, тушили искры и головни, заделывали кирпичом оконные проемы. Именно благодаря стойкости «серых героев» удалось спасти Эрмитаж.
Пожар Зимнего дворца продолжался более 30 часов. Отдельные очаги дымились почти трое суток. От величественного здания остались только закопченные стены да полуразрушенные лестницы. «Невозвратимой утратой явилась гибель в пламени архитектурно-декоративного убранства помещений, отделанных выдающимися зодчими. С гибелью дворца потускнела и память тех людей, которые были связаны с Зимним дворцом. Ведь в его залах звучали голоса М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, А. В. Суворова, М. И. Кутузова»97.
После пожара были образованы две комиссии по определению причины его возникновения. Большинство членов комиссии пришло к выводу, что причиной пожара явилось неправильное устройство печного отопления. Во время кладки дымоход не был изолирован от деревянных конструкций. Загорание сажи в дымоходе привело к воспламенению деревянной балки и распространению огня по пустотам сгораемого перекрытия.
Монферран в письме к графу С. П. Потемкину указывал: «Пожар в Зимнем дворце произошел ни от чего другого, как от огня в дымоходе, начавшегося в лаборатории аптеки, которой пользовались 3500 лиц, живших во дворце. Вот все, что мне пожелал сообщить министр двора по поводу катастрофы». В этом письме Монферран ничего не сообщал о тех условиях, в которых ему пришлось производить переделки в Зимнем дворце за пять лет до пожара. Николай I, считавший себя знатоком архитектуры, входил во все подробности дворцового строительства, без его монаршего слова ничего не делалось. Поручая Монферрапу реконструкцию Фельдмаршальского и Петровского залов, он требовал, чтобы работы были завершены в пять месяцев. Копоткие сроки, установленные монархом для строительства, вызывали необходимость применения легкосгораемых конструкций, быстрой кладки печей, дымоходы которых поэтому не всегда надежно изолировались от балок и других деревянных конструкций. Чрезмерная спешка имела в последующем самые пагубные последствия.
Восстановление Зимнего дворца началось сразу же после пожара. На реставрационных и отделочных работах было занято до 10 тысяч каменщиков, плотников, резчиков, камнерезов, живописцев и других мастеров самых различных профессий. Теперь уже дворец отстраивали с учетом требований пожарной безопасности. До минимума было ограничено использование дерева. Для сооружения свода и внутренних стен, перегородок использовались несгораемые материалы и конструкции, в том числе специально изготовленные горшки, скрепленные вяжущим раствором.
В марте 1839 г. Зимний дворец с его 1050 комнатами был восстановлен в том виде, как его задумал Растрелли. Переделке и новой планировке подверглись все внутренние залы и покои, а внешний вид сохранили таким, какой он был до пожара. Архитекторы В. Г1. Стасов, А. П. Брюллов, А. Е. Штауберт воссоздали уникальный памятник зодчества мирового значения.
Многим современникам пожар Зимнего дворца напомнил о катастрофе в балагане Лемана, происшедшей в Петербурге 2 февраля 1836 г. В тот воскресный день на Адмиралтейской площади проходило народное гулянье. Вся обширная площадь была застроена балаганами, лавочками, ларьками. Шла бойкая торговля сбитнем, квасом, сладостями и горячей снедью. Празднично одетые горожане от души веселились, смотрели на ученых медведей, слушали пронзительную музыку шарманки, катались на каруселях и качелях. В большом дощатом, покрытом парусиной балагане Лемана разыгрывалось комедийное представление с карликами и шутами. Более 400 зрителей, забивших до отказа балаган, весело смеялись над ужимками и шутками клоунов.
Было начало пятого часа, когда на сцене неожиданно появился старший сын Лемана, игравший роль Пьеро, и закричал: «Пожар! Пожар!» Народ встретил его слова громким хохотом. Смех продолжался до тех пор, пока на сцену не проникло пламя. Тогда все зрители одновременно устремились к выходу. Но двери балагана отворялись внутрь помещения, и под натиском испуганных людей их невозможно было открыть. Через несколько минут весь балаган был объят пламенем. Крики и стоны гибнувших огласили площадь.
К горящему балагану прибежали солдаты Конногвардейского полка, прибыла Первая Адмиралтейская пожарная часть. Топорами начали прорубать стены. Через проломы часть людей удалось спасти. Спустя некоторое время балаган рухнул, похоронив не успевших выйти наружу. Всю ночь при свете факелов производились разборка обуглившихся бревен и извлечение.останков погибших. На месте пожара было найдено 126 трупов взрослых людей. О сгоревших детях и количестве пострадавших официальные ведомости того времени умалчивают.
На другой день на улицах Петербурга появилось объявление полиции, в котором сообщалось, что «все те, к которым в прошлую ночь родные и знакомые не вернулись, приглашаются для отыскания их трупов в Адмиралтейство в особое помещение и в Обуховскую больницу в летние бараки, где тела сгоревших отыскать можно». Это сообщение привело в трепет многих жителей столицы, близкие которых в ту ночь домой не пришли. Известен и трагикомический случай, происшедший в связи с этим объявлением. Жена одного купца, прочитав объявление, явилась в Обуховскую больницу, где «нашла» труп своего мужа. Его перевезли в дом для похорон. Когда производилось отпевание умершего, неожиданно явился муж — живой и здоровый. Оказалось, что пропавший весело проводил время в Царском Селе. Радости семьи не было конца. Покойника же сдали в полицию.
После трагической гибели людей в балагане Лемана в Петербурге, Москве и других больших городах был установлен порядок, согласно которому вводилось обязательное дежурство пожарных частей во время народных гуляний.
Пожар в балагане на Адмиралтейской площади явился прологом театрально-зрелищных катастроф второй половины столетия. Из них в России наиболее известен пожар Большого театра в Москве.
Большой московский театр, построенный на месте сгоревшего в 1805 г. Петровского театра Медокса, был открыт торжественным спектаклем 6 января 1825 г. Величественное здание театра реконструировано по проекту архитекторов А. А. Михайлова и О. И. Бове. Театр этот, по словам С. Т. Аксакова, «поражал своим великолепием и грандиозностью и пленял глаз соразмерностью частей, в которых легкость соединялась с величием». Он удивлял современников не только красотой и законченностью архитектурных форм, но и изысканностью внутренней отделки, удобством для зрителей. «Во всех пяти ярусах не было ни одного места, откуда сцена не была бы видна во всей полности».
Для москвичей Большой театр был бесконечно дорог. В его стенах утверждалась слава русской вокальной и балетной школ. В нем ставились первые русские оперы и балеты. Здесь звучала также музыка известных композиторов, выступали знаменитые дирижеры, музыканты, певцы и балерины. И этому шедевру суждено было погибнуть от пожара, который произошел 11 марта 1853 г.
Первое сообщение о пожаре Большого театра в печати появилось на страницах 32-го номера «Московских ведомостей» 14 марта 1853 г. Оно гласило: «11 марта в половине 10-го часа уТра с каланчи Тверского частного дома[1] усмотрен был сильный дым, выходящий из здания императорского Большого театра, почему тотчас же отправилась туда пожарная команда Тверской части и был выкинут на каланче сигнал для сбора пожарных команд всех частей города. По прибытии на место найдено, что театр горит внутри и пламя, быстро распространившееся по всем направлениям внутренности театра, вылетает громадной массой в окна и на крышу оного и, несмотря на все усилия действий пожарных команд, собравшихся на место пожара, прекратить огонь и даже ослабить его силу не было никакой возможности и вся внутренность здания театра, кроме боковых зал в бельэтаже и комнат в нижнем этаже, в каких помещались контора, касса и буфет, полностью сгорела».
Итак, из сообщения ясно, что, когда пожарные команды города прибыли к театру, огонь охватил все громадное его здание. Тогда пожарные Москвы не располагали ни достаточным количеством сил, ни техникой, чтобы противостоять пожару такого масштаба. Уже в те годы градостроительство намного опережало темпы развития технических средств борьбы с огнем. Имеющимися на вооружении пожарных частей заливными трубами можно было потушить пожар лишь в зданиях в один-два этажа, да и то если он не достиг больших размеров. Если пожар возникал в высоких зданиях и значительно развивался, как это произошло в Большом театре, то тушение пожара малопроизводительными насосами, приводимыми в действие усилиями нескольких качалыциков, редко заканчивалось успехом. К тому же воду к пожарным насосам приходилось доставлять ведрами или подвозить с Москвы-реки бочками.
Очевидец пожара — известный писатель и мастер устных рассказов из народного быта И. Ф. Горбунов оставил живописную зарисовку сцен у горящего здания Большого театра: «Постом 11 марта 1853 г. сгорел Большой Московский театр. Пожар начался утром. Шел маленький снежок. Я был на этом пожаре. Смелого и великодушного подвига кровельщика Марина, взобравшегося по водосточной трубе под самую крышу для спасения театрального плотника, — не видал. Зрелище пожара было внушительно. Странно было смотреть, как около этого объятого пламенем гиганта вертелись пожарные со своими «спринцовками». Брандмайор, брандмейстеры, пожарные неистово кричали осиплыми, звериными голосами: «Мещанская, качай!»
Труба Мещанской части начинает пускать из своего рукава струю толщиною в указательный палец. Две-три минуты покачает — воды нет.
— Воды! — кричит брандмейстер. — Сидоренко! В гроб заколочу!.. Сидоренко, черный, как уголь, вылупив глаза, поворачивает бочку.
— Сретенская!.. Берегись!..
— Публика, осадите назад!
— Господа, осадите назад! — кричит частный пристав. Никто не трогается с места, да и некуда было тронуться: все стоят у стен Малого театра. Частный пристав это так скомандовал, для собственного развлечения. Стоял, стоял, да и думает:
«Дай крикну». И крикнул... Все лучше...
— Назад, назад! Осадите назад!— вежливо-презрительным тоном покрикивает, принимая на себя роль полицейского, изящно одетый адъютант графа Закревского.
Все стоят молча. Адъютант начинает сердиться.
— Я прикажу сейчас всех водой заливать!— горячится адъютант.
— Вода-то теперича сто целковых ведро! Киятру лучше прикажите заливать,— слышится из толпы. Хохот.
— Два фантала поблизости, из них не начерпаешься. На Москву-реку за водой-то гоняют. Скоро ли такой огонь ублаготворишь?
— Смотри, смотри! Ух!
Крыша рухнула, подняв кверху мириады искр и облако густого дыма.
А гигант все горит и горит, выставляя из окон огромные пламенные языки, как бы подразнивая московскую пожарную команду с ее «спринцовками». К восьми часам вечера и начальство, и пожарные, и лошади — все выбились из сил и стояли» 13.
В рассказе Ивана Федоровича Горбунова упоминается о подвиге Марина, спасшего во время пожара театрального плотника.
Василий Гаврилович Марин, крестьянин Ярославской губернии, находился в Москве проездом из Петербурга, где занимался кровельными работами. Он стал очевидцем того, как три плотника театра, спасаясь от огня, выскочили на крышу. Двое из них бросились вниз и «убились об мостовую до смерти», а третий — плотник Дмитрий Петров — остался на крыше, где ему угрожала неминуемая гибель. У пожарных команд не было средств, чтобы оказать ему помощь. Марин, выйдя из толпы, вызвался спасти погибающего. По лестнице, тотчас поданной ему пожарными, Марин поднялся до капителей колонн главного входа, далее он перелез на водосточную трубу и с нее на шесте подал погибающему веревку. Петров, закрепив на крыше конец веревки, спустился по ней на водосток, а затем по лестнице вниз, на землю.
В отдаленных уголках России о пожаре театра стало известно из многочисленных афишек и лубочных издании, в которых в сентиментальных тонах описывался «подвиг простого русского человека, крестьянина государственных имуществ, Ярославской губернии, Ростовского уезда, деревни Евсеевой Василия Гавриловича Марина, оказавшего самоотвержение при пожаре Большого Московского театра». Была даже сочинена и поставлена на сцене Московского театра пьеса «Подвиг Марина». Но этот нелепый опус никакого успеха у публики не имел.
Было произведено самое строгое расследование «первопричины» пожара. Большинство свидетелей показали, что загорание возникло в чулане, устроенном с правой стороны сцены, под лестницей, ведущей в женские уборные. В чулане хранились разные инструменты и вещи театральных плотников и столяров. В этом же чулане помощник машиниста сцены Дмитрий Тимофеев прятал свою теплую одежду. Утром вдень пожара, готовясь к концерту, он отворил дверь чулана, чтобы положить тулуп, и увидел в нем огонь. Закричав «Пожар! Пожар!», Тимофеев бросился на сцену. На его крик сбежалось несколько рабочих, но потушить огонь они не сумели.
Менее чем за 2 минуты пламя охватило легкогорючие декорации, загорелись верхние галереи. Все, кто находился в театре, с трудом вышли из объятых огнем помещений. О тушении пожара никто не помышлял, настолько стремительно он распространился со сцены на зрительный зал и другие помещения театра.
Из следственных материалов по делу о пожаре видно, что в театре имелись средства противопожарной защиты, но воспользоваться ими не удалось. В частности, при допросе «15 марта смотритель Большого театра Талызин показал, что он 11 марта осматривал сцену и резервуар в седьмом часу утром вместе с унтер-офицером Василием Тимофеевым. Резервуар был полон воды, и на сцене работали столяры, но сколько их было — он не заметил. По окончании сего отправился в водолечебное заведение, где он до сего пользовался от болезни, и, пробыв там час, возвратился домой в 8 часов. Чердаки не осматривал, ибо никто туда не ходил и они были заперты, а в чуланах на сцене хранились только инструменты столяров. Пробыв дома до 9 часов, он отправился в кассу, но вдруг в коридоре неизвестно кто закричал, что театр горит, почему он бросился на сцену, но, дойдя до входа, увидал, что на сцену уже войти нельзя и по сей причине нельзя было распорядиться и действием пожарных рукавов. Железный занавес спустить не было никакой возможности, ибо для сего надо несколько человек столяров, а они все разбежались; впрочем, огонь проник в зало для зрителей прежде всего не через это место, где занавес закрывает, а с боков через бенуары и ложи, которые быстро загорались.
На сцене было довольно большое количество декораций, но убрать их зависело не от Талызина, а от машиниста, в распоряжении коего находятся столяры и рабочие люди.
Пожар начался в чулане у лестницы с правой стороны сцены, причины не знает и ни на кого подозрения не имеет.
Во время спектаклей для действия пожарными рукавами присылались солдаты пожарной команды, которые всегда стояли на рукавах и после спектакля оставались тут даже и на ночь, и по этому случаю, он, Талызин, не находил никакой надобности иметь особых для того людей. В свободное же от спектаклей время таковые команды не присылались».
Показания Талызина свидетельствуют, что в театре имелась достаточно надежная для того времени система противопожарной защиты: противопожарный занавес, внутренний противопожарный водопровод, дежурство пожарных. Но эта система, к сожалению, функционировала только во время спектаклей, а пожар начался утром, когда в театре находилось сравнительно мало людей.
Касаясь причин возникновения пожара, управляющий московскими императорскими театрами известный композитор А. Н. Верстовский в частном письме писал: «Печи топились в пять часов утра, и к восьми часам утра все трубы были закрыты и осмотрены. По закрытии труб печники ушли завтракать, почему и, наверное, полагать должно, что не печи причиной первого огня стали, тем более, что, осматривая оные на месте пожара, и сколько возможно было видеть печи, трубы и боровы не треснули». Обращаясь к сохранившимся документам, видим, что, несмотря на самое строгое расследование, установить истинную причину пожара не удалось. Пожар был расценен как стихийное бедствие, «в коем виновных не оказалось, и дело предано забвению».
Убыток казне, причиненный пожаром, был исчислен в сумме 8 миллионов рублей. Вместе с прекрасным зданием театра сгорел драгоценный гардероб, в том числе богатейшая коллекция дорогих французских костюмов. О погибших во время пожара семи мастеровых мало кто вспоминал.
В течение более трех лет жители Москвы были лишены радостен театральной жизни, ранее приносимых им артистами Большого театра. Только в 1856 г. в возрожденном архитектором А. А. Кавосом театре распахнулись двери, открыв перед зрителями ослепительное великолепие нового театрального шедевра.
[1] Так в николаевское время назывались полицейские участки, при которых состояли городские пожарные команды.