Коммерсанты помельче и поплоше, не обзаведшиеся собственными выездами или поскупившиеся на извозчика, явились на гулянье пешими с семьями и домочадцами.
По широким, усыпанным желтым песком аллеям, под купами зеленеющих деревьев неторопливо, размеренно фланировала богато разодетая публика. Яркими пятнами среди темных мужских сюртуков и поддевок выделялисьженские наряды. В бархате и парче, атласе и шелке, в редкостных кашемировых шалях, цветастых платках, увешанные драгоценностями, павами проплывали жены и невесты именитого купечества. Модные компаньонки негоциантов щеголяли в дорогих парижских туалетах.
Гремела музыка, шумела нарядная толпа, слышался веселый говор и смех. И вдруг случилось неожиданное: в одной из аллей, где скопилось особенно много гуляющих, раздались истошные крики: «Пожар! Пожар! Толкучка горит!». Эти отчаянные выкрики, сопровождающиеся воплями «Спасайся! Горим!», посеяли среди публики панику. Умолк оркестр. Испуганные люди, толкая друг друга, устремились из сада, роняя на дорожки модные парижские шляпки, цилиндры, трости. Паника охватила всех присутствующих — как женщин, так и недавно невозмутимых, спокойных отцов семейств.
Кто сумел сохранить спокойствие, тот хорошо видел, что никакой опасности для гуляющих в томных аллеях сада не было. Только сквозь просветы деревьев можно было с трудом разглядеть, что далеко за садом, в районе Апраксина двора, поднимается небольшое серое облачко дыма, медленно заволакивающее весеннюю голубизну неба.
А на аллеях творилось нечто невообразимое. Каждый стремился как можно скорее выбраться на волю. У выхода из сада образовалась давка. Этим воспользовались некие невесть откуда появившиеся ловкие молодцы, которые стали срывать с женщин накидки и бурнусы (плащи с капюшоном), дорогие платки и кашемировые шали, вырывать из ушей серьги. Грабители безза-
стенчиво выворачивали содержимое карманов, отнимали кошельки, бумажники, часы, кольца. Тщетно жертвы взывали о помощи. Ни одного полицейского в саду не оказалось.
Испуганные, в растерзанных костюмах, участники гулянья, вырвавшись из страшных аллей Летнего сада, моментально разнесли по городу весть об учиненной над купечеством столицы расправе, рассказывая каждому встречному жуткие подробности ограбления.
Свидетелем такого рассказа одной из жертв ограбления стала А. Я. Панаева. «Я вышла на подъезд и в самом деле поразилась сумятицей, которая происходила на улице... Мимо нашего дома две женщины вели под руки необычайной толщины купчиху; по ее красному заплывшему жиром лицу текли ручьи пота; она пыхтела, как тендер, и стонала; туалет этого мастодонта был в беспорядке, косынка на голове сбилась набок, ворот у горла расстегнут; сзади шли две молоденькие девушки с измятыми шляпками и заплаканными глазками, а за ними плелась поджарая купчиха и голосила, словно провожая покойников, причитая: «Святые угодники, взмилуйтесь надо мной, несчастной». У нашего подъезда кто-то остановил голосившую купчиху расспросами, купчиха как бы обрадовалась, что может излить свое горе, и жалобным голосом отвечала:
— Милые мои благодетели,— стонала она,— ковровый платок с меня, ведь пятьдесят рублей стоит, стянули!— И купчиха начала рассказывать, что творилось в Летнем саду, где в этот день было гулянье, когда узнала, что горит Апраксин рынок.
— И, милушка, точнехонько свету преставление приключилось. Мужской пол как бросился из саду, а за ним и наша сестра. В воротах такая стояла давка, что смерть, а мошенники-душегубцы и ну тащить с нас, что попало. С меня сволокли ковровый платок, а с Марьи Саввишны — тысячную шаль с брошкой сорвали. Кричали мы кричали, да кому было нас, слабых женщин, защитить! С дочерей Марьи Саввишны с шеи насильно сорвали жемчуг. Вот в какое разорение все купечество попало»39. Как видно, грабители действовали в Летнем саду совершенно безбоязненно.
Теперь вернемся к главному событию этого трагического дня — пожару на Апраксином дворе, так неожиданно прервавшему купеческий праздник в аллеях Летнего сада.
Апраксин двор был построен почти в центре города в первой половине XVII в. вместо пришедших в ветхость старых деревянных лавок, в которых, как жаловались купцы, «кровли во многих местах обвалились и невозможно больше сидеть от мучной пыли и порчи мышами». Двор занимал громадный прямоугольник размером «длиннику 180 и поперечнику 107 сажен». В нем размещалось около 180 магазинов и лавок. Каждое строение «в один апартамент на каменных погребах, с наружными и внутренними галереями». Торговые и складские «апартаменты» строились добротно, из камня, с прочными дверьми и окнами на «железных затворах», с кирпичными полами и крышами, покрыты- ми железом и черепицей.
В середине каменного двора площадью почти в полверсты разместился так называемый Толкучий рынок, сплошь застроенный деревянными лабазами, лавчонками и навесами. Сюда со всех концов города свозились всякий хлам и подержанная домашняя рухлядь. С утра до ночи шла здесь в лавках и с рук бойкая торговля самыми разнообразными предметами: мебелью, ношеным платьем, обувью, перинами и подушками, книгами, картинами, иконами, посудой, корзинами и сундуками, коврами, тканями. Все эти товары не умещались в лавках и хранились в проходах и даже на крышах деревянных строений. В ограниченном и тесном пространстве толкучки почти не было разрывов. Многие лавчонки вплотную примыкали к каменным строениям Апраксина двора.
В день пожара обычной суеты и многолюдности на Толкучем рынке не наблюдалось: большая часть лавок по случаю праздничного дня была закрыта. Впрочем, кое-кто торговал. В женском ряду, где обыкновенно производился оживленный торг льняными и ситцевыми тканями, даже находились покупатели. Около 5 часов, когда легкий ветерок стал заметно крепчать, неожиданно загорелась в центре рынка одна из многочисленных лавчонок. Хозяина лавки на месте не оказалось, народу вблизи было мало, и потушить начавшийся пожар не удалось. Пламя распространилось на соседние лабазы, владельцы которых в тот день не торговали. Деревянные высохшие строения, к тому же выкрашенные масляной краской, моментально воспламенились. Поднявшимся ветром огонь перебросило на лавки и навесы иконного, мебельного и книжного рядов. Облако клубящегося темного дыма поднялось ввысь над строениями рынка.
Огонь был замечен постовым с высокой каланчи Адмиралтейской пожарной части. По тревоге конный обоз пожарных устремился к месту бедствия. Следует сказать, что за последнюю неделю мая пожарные части столицы потеряли счет выездам по тревоге и солдаты-пожарные были измотаны многодневным тушением многочисленных пожаров. Миновав проезд Апраксина двора, они увидели, что пожар на Толкучем рынке принял большие размеры. Ярко горели десятки лабазов и лавок, дымились переплеты окон и двери каменных строений, ветер разносил тучи искр, от палящей жары трудно было дышать. Какое-то время пожарным удавалось сдерживать распространение огня, но, израсходовав запас воды в бочках, теснимые пламенем, задыхаясь в дыму и изнемогая от нестерпимой жары, они вынуждены были отступить. Тем временем ветер набрал силу и перерос в настоящую бурю. Теперь уже ничто не противостояло пожару.
Пламя проникло в каменные строения Апраксина двора, запылали лавки, магазины, а затем и жилые дома, выходящие на Садовую улицу. В примыкающих к Апраксину двору переулках и проездах стоял невообразимый хаос. Перепуганные владельцы, приказчики и мальчики на посылках метались в магазинах и лавках, выбрасывая на улицу все, что попадало под руку. На булыжные мостовые летели мебель и дорогая посуда, кипы мануфактуры и одежда, коробки с заморскими товарами.
Жители окрестных домов спасали домашний скарб, волоком тащили узлы и мешки, стремясь скорее уйти от неумолимо надвигающейся беды. Стоны и причитания женщин, пронзительный плач детей, крики и ругань мужчин, грохот повозок, на которых кто-то пытался увезти пожитки,— все это слилось в клокочущий поток человеческого страдания. Порывы ветра засыпали все вокруг тучами искр, едкий дым проникал в дома, заполняя тесные проезды и переулки, от жары нечем было дышать. Огненный поток ширился и рос, поглощая все новые и новые строения.
Пламя забушевало в Троицком и Щербаковском переулках. В каменных москательных лавках воспламенились запасы воска, свечей, лампадного масла и серы. Из окон и дверей лавок с силой вулкана выбивались синие языки пламени, поджигая выброшенные на мостовую груды товаров и домашних пожитков, брошенных людьми. Тяжелый черный дым растекался по Чернышеву переулку. Теперь испепеляющий жар и удушающий серный дым не давали возможности даже близко подойти к горящим лавкам, магазинам и строениям.
Неожиданно над пожарищем поднялся ввысь и закружился над городом громадный черный столб дыма, в клубах которого то вспыхивали, то гасли тысячи ослепительно ярких огней-это пожар достиг на рынке лавок перинного ряда. Ураган поднял высоко в небо горящую массу подушек и перин, перьев и пуха. С высоты огненная метель обрушилась на крыши окружающих строений и на большой склад сухих дров, расположенный на набережной Фонтанки. Дровяной склад запылал яростно, огонь быстро перекинулся на соседние строения. Пожар принял катастрофические размеры. Горело в общей сложности пространство по крайней мере на три версты в окружности. На всей громадной площади торговых рядов, в каменных лавках и магазинах Апраксина Двора и дальше в сторону Фонтанки бушевало сплошное море огня и дыма.
К ночи картина пожара приняла зловещий, невероятно фантастический вид. Багровое зарево высветило, как днем, весь город, вселяя в людей ужас. По темному ночному небу ветер гнал космы дыма. Редко кто из петербуржцев уснул в эту ночь. Люди выходили на улицы, стояли во дворах и у домов, пораженные невиданным зрелищем ночного пожара. Богобоязные творили молитвы, предрекая гибель городу и конец миру. Наиболее смелые и любопытные устремились на набережную в район Чернышева моста, с которого просматривалась вся горящая часть города. Отсюда с набережной и с моста хорошо было видно, как за Фонтанкой, на всем пространстве Апраксина двора, в тесных переулках торговых рядов бесновалась бурлящая масса огня и дыма. Иногда небо вдруг озарялось нестерпимо яркими вспышками света, и в воздух поднимались тучи головней и ослепительных искр, и там, где они падали, возникали новые очаги пожаров. Это рушились горящие дома, распространяя вокруг губительную силу огня. В отсветах пламени река переливалась кроваво- красными волнами.
Поздно вечером горожане, смотревшие на пожар с набережной Фонтанки и с Чернышева моста, стали свидетелями необычной картины. Со стороны Невского проспекта к мосту проследовала кавалькада всадников. Впереди в открытом экипаже ехал дородный всадник в высокой фуражке и белом полувоенном пальто. За ним почтительно держалась свита адъютантов и вельмож. То 0ыл царь Александр II, встревоженный заревом, охватившим весь город, и пожелавший лично увидеть, как столичная полиция борется с огнем, спасая северный парадиз[1] империи.
На тесном пространстве моста поднявшийся вихрь дыхнул сильным жаром и смрадным дымом, осыпав всадников градом искр. Испуганные кони шарахнулись и с храпом встали на дыбы. Царь, а за ним сопровождавшие его придворные вынуждены были дальше направиться пешим порядком. Впрочем, царский вояж был очень кратковременным. Увидев на улицах невообразимый хаос, пылающие строения, плачущих погорельцев, выброшенные из лавок и домов горящие на мостовой товары, домашний скарб, и не обнаружив доблестных огнеборцев, его величество император России пожелал поскорее убраться с огненного ристалища. Удрученный и подавленный, наглотавшись дыма, весь в саже, с прожженной фуражкой, царь поспешил ретироваться на Царскосельский вокзал, а оттуда отбыл на покой в Царское Село.
А между тем положение резко ухудшилось. Пожар продолжался с еще большей опустошительностью. На Садовой улице загорелось здание Министерства внутренних дел. Создалась угроза уничтожения огнем важнейших правительственных учреждений, государственного банка, публичной библиотеки, Пажеского корпуса и других строений в районе Садовой улицы и на Невском проспекте. Об организованных мерах борьбы с огнем теперь уже никто не помышлял. Растерянность и беспомощность властей приняли поразительный характер. Об этом свидетельствует П. Кропоткин, в то время юный воспитанник Пажеского корпуса. Он, будучи добровольным участником тушения пожара в районе Апраксина двора, рассказывает так о поведении тогдашнего обер-полицмейстера столицы генерал-лейтенанта Анненкова, на которого была возложена организация тушения пожара: «В толпе ругали начальство за то, что тут не было ни одной пожарной трубы. Всюду слышалось: «Что они там, черти, делают в Министерстве внутренних дел, когда вот-вот загорятся банк и воспитательный дом? Все с ума сошли, что ли? Где обер-полицмейстер? Почему он не посылает пожарную команду к банку?». Оберполицмейстер генерал Анненков в это время бродил бесцельно по Чернышеву переулку. Когда я доложил ему о положении вещей, то он, как ни невероятно, поручил мне, мальчику, перевести одну пожарную команду от здания министерства к банку. Я воскликнул, конечно, что пожарные меня не послушаются, и просил письменного приказа, но у Анненкова не было при себе, или он уверял, что не имеет, ни клочка бумаги. Тогда я попросил одного из наших офицеров пойти со мной и передать приказ. Мы наконец убедили одного брандмейстера, ругавшего весь свет и свое начальство отборными словами, перейти со своей командой на Садовую»31.
Обстановка складывалась так, что пожар из-за полнейшей беспомощности властей грозил уничтожением всей центральной части города. Препятствий на пути распространения огня, по существу, не было.... К счастью, около полуночи ветер неожиданно утих, развитие пожара само собой пошло на убыль, огонь потерял прежнюю силу. А ближе к вечеру следующего дня погода в городе резко изменилась, спала многодневная жара, похолодало, затем пошли дожди, обильно смочившие высохшие строения. Лишившись питательной среды, пожары в городе уже не представляли опасности.
На смену тревожной петербургской ночи пришло тяжелое дымное утро, насыщенное запахами гари и смрада. Малиновокрасный диск утреннего солнца светил над городом тускло и холодно. По улицам, покрытым серым пеплом, усыпанным битым стеклом, заваленным полусгоревшим скарбом, с трудом передвигались погорельцы, стремясь поскорее увидеть свои жилища. Но там, где накануне стояли наполненные жизнью дома, где шла оживленная торговля, там теперь мрачно чернели обгоревшие остовы зданий с пустыми глазницами окон, зияющими дверными проемами, одиноко торчащими печными трубами и голыми закопченными стенами. Внутри выгоревших домов виднелись обуглившиеся балки и доски, кучи битого кирпича и обвалившейся штукатурки. Уничтоженным оказалось все, что способно было гореть.
Толпа лавочников стояла у Апраксина двора, стремясь пройти на Толкучий рынок. Воинские команды оцепили сгоревшие лавки и всех гнали прочь. Впрочем, охранять там было нечего. На месте торговых рядов толкучки остались только 1кучи пепла и искореженного огнем железа. Мрачно выглядели руины сгоревших каменных лавок Апраксина двора.
Катастрофическому пожару в Апраксином дворе предшествовал во второй половине мая 1862 г. ряд других пожаров в различных районах города. Установившаяся с первых дней весны сухая и ветреная погода способствовала их возникновению. Два первых пожара произошли 17 мая. Наиболее значительные размеры принял пожар на Лиговке, где сгорело более 10 жилых деревянных домов. Уже для ликвидации этих пожаров пришлось привлечь весь имеющийся в городе пожарный резерв. 19 и 20 мая снова возникли два пожара. Большого вреда они не причинили, но их тушение потребовало от пожарных больших усилий.
А погода продолжала стоять небывало жаркая, дождей не было, с моря то и дело налетал на город сильный порывистый ветер. Опасность возникновения пожаров возрастала изо дня в день.
21 мая на Большом Охтинском проспекте загорелся дом мещанки Макарихиной, находящийся рядом с Охтинской пожарной частью. Из-за отсутствия воды потушить пожар не удалось. Огонь, гонимый сильным ветром, распространился на жилые дома, расположенные по Георгиевской, Конторской и Оградской улицам. Пожарные части не смогли справиться с этим пожаром. Выгорели полностью все жилые дома до речки Чернавки. Из-за неимоверной быстроты распространения огня жителям не удалось спасти ничего из своего имущества. У охтинских жителей, признанных в городе поставщиков мяса и молока, сгорело много птицы и скота.
22 мая в городе снова вспыхнули два пожара. Наибольшие опустошения причинил пожар на Петровской улице Петербургской стороны. Здесь сгорело более 40 домов со всеми хозяйственными постройками, сараями, дровяниками и сеновалами. Пожарные не смогли бороться с огнем. К этому времени, на седьмой день устоявшейся сухой погоды, городские пожарные части практически уже не были способны сколько-нибудь успешно тушить пожары. Вышла из строя почти половина пожарных насосов, бессменное дежурство и выезды на пожары надломили людей, не было налажено ни питание, ни смена уставших до изнеможения пожарных-солдат. Теперь любое загорание грозило перерасти в катастрофу.
Следующий день оказался особенно знойным и ветреным. Высохшие деревянные жилые дома, окруженные хозяйственными постройками, конюшнями, сараями, поленницами, становились легкой добычей огня. 23 мая в городе возникло в разное время суток пять пожаров. В 2 часа ночи на Малой Охте при очень сильном, почти штормовом ветре сгорело 40 домов в Солдатской слободке. Однако наиболее уничтожающий характер принял пожар, начавшийся вскоре после полудня на Ямской улице и распространившийся на скученные жилые дома по Лиговке. Здесь выгорели все дома и строения, расположенные в четырехугольнике между улицами Кобыльей и Лиговской и от церкви Иоанна Предтечи до Глазова моста. Пожарные оказались бессильными укротить стихию огня.
26 и 27 мая было отмечено несколько пожаров в хозяйственных постройках. Но теперь уже владельцы домов были настороже и собственными силами справлялись с огнем, используя для его тушения ведра с водой и другие подручные средства. Сама обстановка заставляла жителей проявлять осторожность. В эти последние дни мая пожары явно пошли на убыль, но обстановка в городе оставалась напряженной.
Чтобы читатель понял, чем это было вызвано, сделаем небольшой экскурс в историю. Начало 60-х годов характеризуется бурным подъемом демократического движения. Только что позорным поражением царизма закончилась Крымская война. Вскрылись гнилость, политическая отсталость, экономическое бессилие России. Крепостное право стало оковами для производительных сил страны. Чувством протеста и недовольства были охвачены различные слои населения, начался подъем общественной борьбы. Нужда и бедствие крестьянских масс побудили их выступить против крепостного гнета. Движение угнетенных масс встречало полное сочувствие демократической интеллигенции. Сильная оппозиция существующему режиму формировалась среди передового дворянства. В России возникла революционная ситуация: «низы не хотели, а верхи не могли» жить по-старому. 19 февраля 1861 г. Александр II вынужден был подписать «Положение» и манифест об «освобождении» крестьян. В народе эти документы были встречены враждебно, так как большая часть земель, которыми крестьяне пользовались прежде, после реформы перешла к помещикам. Не такой «воли» ожидали крестьяне. Волнения среди них усилились.
События начала 60-х годов глубоко проанализировал В. И. Ленин в работе «Гонители земства и Аннибалы либерализма». По определению В. И. Ленина, этот период «революционного натиска» побудил царизм 19 февраля 1861 г. объявить манифест об отмене крепостного права.
Оценивая революционную ситуацию в России в начале 60-х годов, с которыми совпали майские пожары в Петербурге, В. И. Ленин писал: «...Не надо забывать, что в то время, после тридцатилетия николаевского режима, никто не мог еще предвидеть дальнейшего хода событий, никто не мог определить действительной силы сопротивления у правительства, действительной силы народного возмущения о петербурских пожарах приведем доклд императору Александру II министра внутренних дел Валуева: «Опустошительные пожары, происходившие в Летербурге в последних числах мая 1862 года, послужили поводом к принятию новых мер для ограждения общественной безопасности и вместе с тем произвели сильное нравственное впечатление не только на жителей столицы, но и на всю Россию. Ясно, что пожары происходили от поджогов. Не менее ясной казалась связь между поджигателями, старавшимися распустить смятение и неудовольствие в народе путем материальных опустошений, и теми другими преступниками, которые усиливались возжечь нравственный пожар правительственного и социального переворота. Несмотря на неудачу или неполный успех политических расследований, здравый смысл народа не усомнился в этой связи...». Из этого «всеподданнейшего доклада» можно сделать вывод, что ход политических расследований не подтвердил причастности революционеров к поджогам. Однако сиятельный шеф жандармерии и полиции лицемерно считал необходимым для «нравственного впечатления» считать политических противников виновниками пожаров.
Уже в советское время профессор С. А. Рейсер провел исследования сохранившихся архивных материалов о результатах расследования майских пожаров 1862 г. Из розыскного дела № 3494 «О принятии мер по случаю пожара в Санкт-Петербурге» (архив особой канцелярии Министерства внутренних дел) видно, что арестованных в связи с майскими пожарами на 5 июля 1862 г. было 38 человек. Среди арестованных нет ни одного человека, так или иначе связанного с революционным движением или даже имеющего косвенное к нему отношение. Об этом свидетельствует и пестрый социальный состав подозреваемых в поджогах: крестьян — 12, военных (солдат) — 5, мелких мещан и торговцев — 7, чиновников — 6, учащихся — 3 и иностранных подданных — 5. Видимо, полицейские агенты из-за отсутствия поджигателей задерживали совершенно случайных лиц, чтобы доказать начальству ревностное отношение к службе.
Из всех дел, рассмотренных следственной комиссией за 1862—1863 гг., только одно сопровождалось приговором за поджог, и то в отношении сумасшедшего. Им оказался мелкий чиновник Николай Викторов, совершивший днем в г. Луге три поджога. На суде Викторов рассказал, что следователь полковник С. Квитницкий всячески понуждал его признаться в совершении поджогов «по политическим целям». Викторов был приговорен к расстрелу, но ввиду его невменяемого состояния эту меру в дальнейшем заменили ссылкой на 10 лет.
Второе дело касалось лавочника Киселева, сознавшегося, что он поджег собственную лавку, чтобы получить страховку за сгоревший товар. И еще одно дело в отношении нищего-бро- дяжки из мещан Ивана Петрова окончилось неудачей для полицейских агентов. Его обвинили в совершении поджогов на том основании, что он быстро бежал мимо забора, на котором якобы имелись «зажигательные» знаки. Задержанный дал объяснение, что он, увидев на улице полицейского, бросился бежать из- за боязни быть подвергнутым наказанию за прошение милостыни. Никаких зажигательных средств у него не нашли. По заключению физиков, забор, мимо которого бежал нищий, не был обмазан горючим составом. Петрова, как и других задержанных, отпустили. Больше никаких следов деятельности следственной комиссии по установлению поджигателей С. Рейсером не было найдено.
Среди петербуржцев получило большую известность романтическое дело чиновника Милицина, имевшее косвенное отношение к майским пожарам. В один из майских дней он проезжал на пролетке через Тараканов мост. Когда извозчик был на середине моста, произошел небольшой взрыв, вернее, сильный хлопок. Милицина задержали и препроводили в полицию. На мосту был найден опорожненный от взрыва патрон. Милицина судили и приговорили к смертной казни главным образом на том основании, что он отказался дать объяснения, где он провел три часа...
Этим делом заинтересовался тогдашний генерал-губернатор Санкт-Петербурга Суворов — внук известного полководца^ склонный к демократическим жестам. Суворов вызвал Милицина и стал убеждать его сказать ему, даже не как генерал- губернатору, а просто как внуку Суворова, где он провел три часа, о которых отказался на следствии и на суде дать показания. Милиции твердо стоял на своем: «Этого я Вам сказать не могу, знаю, что должен умереть, но умру со спокойной совестью».
В последующем за недостаточностью улик Милицин был освобожден. Спустя год или два Милицин явился к Суворову: «Теперь я могу Вам все сказать. Я провел три часа у одной женщины. Муж ее теперь умер, я женюсь на ней». Ради чести любимой женщины Милицин готов был отправиться на виселицу.
Всего во второй половине мая 1862 г. в городе было зарегистрировано 18 пожаров. Это совсем немного для города почти с полумиллионным населением. Из них возникновение только одного пожара на Толкучем рынке можно с уверенностью квалифицировать как провокационный поджог, учиненный не без ведома полиции. В подтверждение этой версии можно привести два обстоятельства. Первым является полная бездеятельность, проявленная санкт-петербургским обер-полицмейстером Анненковым по обеспечению охраны Летнего сада в день проведения традиционного купеческого праздника. Видимо, грабители были подкуплены и заранее знали, что могут действовать в саду безнаказанно, без страха быть задержанными на месте преступления полицией. В предыдущие годы на подобных цраздниках обязательно присутствовал сам обер-полицмейстер с усилен-
HbiM нарядом полиции. В его распоряжении имелся специальный полицейский резерв, предназначенный, согласно уставу, «для соблюдения порядка при гуляний и при всяком стечении народа». Этот резерв общей численностью 170 человек днем 28 мая спокойно пребывал в казармах.
Второе обстоятельство — это явная взаимосвязь между началом пожара на Толкучем рынке и одновременными наглыми действиями «неизвестных» грабителей, которые криками о пожаре спровоцировали панику среди гуляющих, а затем учинили и массовое ограбление. Ни один участник ограбления в Летнем саду задержан не был. Следствие о случившемся в силу непонятных обстоятельств не велось. В какой-то момент, однако, этот пожар принял гораздо большие размеры, чем это хотелось его организаторам. Остальные же пожары носят ярко выраженный бытовой характер, и только стараниями полиции и властей им была придана политическая окраска.
Характерно, что более половины всех пожаров, объявленных полицией поджогами, возникло днем в закрытых сараях и подсобных помещениях, где в беспорядке хранились старая мебель, сено, ветошь, пакля, смола и растительные масла. В условиях высокой температуры воздуха произошло самовозгорание промасленной ветоши, которое и явилось во многих случаях причиной пожара. Так, 23 мая около 3 часов дня сгорел двухэтажный жилой дом Яковлева на Гороховой улице. Очевидцы и сам хозяин дома показали, что горение началось в пристройке к жилому дому, в которой хранились сено, столярные материалы, масляные краски, олифа, пакля. Пожары в Лештуковом переулке в доме купца Ушакова и в доме Вилье по Невскому проспекту также возникли в надворных службах, куда чужой незамеченным проникнуть не мог.
Ярким подтверждением тому, что самовозгорание могло стать причиной воспламенения, является один из немногих пожаров, потушенных в самом начале своего развития. 28 мая днем во владении купца Прокофьева на Канонерской улице из запертой на замок кладовой пошел сильный черный дым. Кладовую открыли и увидели, что горит хлам, лежащий на полу у оштукатуренной перегородки. Несколькими ведрами воды очаг пожара ликвидировали, ...но сам пожар был отнесен в актив несуществующих поджигателей.
О стараниях полиции всеми силами выдать любой бытовой пожар как злонамеренные действия мнимых поджигателей свидетельствует и такой случай. В одной из лавок Апраксина двора был обнаружен тлеющий пук пакли. Налицо была явная халатность владельца лавки, бросившего по неосторожности в угол помещения паклю, которой пользовался, чтобы удалить с прилавка остатки пролитого растительного масла. Плюсовая температура воздуха способствовала быстрому процессу самовозгорания и тлению пакли. Несмотря на явно не умышленный характер случившегося, «Ведомости С.-Петербургской городской полиции» поторопились сообщить читателям, что случай в лавке — дело рук поджигателей.
Уже говорилось, что начало майских пожаров совпало по времени с наступлением очень жаркой и ветреной погоды, резко увеличившей опасность возникновения пожаров в городе. После долгой северной зимы жители столицы не особенно заботились о соблюдении мер предосторожности при обращении с огнем. А между тем под лучами яркого весеннего солнца быстро обсохли улицы, дворы и строения, у лавок, конюшен, скотных дворов и близ жилых домов обнажились горы сена, соломы, пакли, древесного угля, щепы и коры. Все, что понемногу накапливалось за зимние холодные дни у лавок, во дворах и в проездах, теперь служило прекрасной пищей для огня. Причин пожаров в большом городе было более чем достаточно. Это видно из правил того времени, предписывающих «в видах предупреждения пожаров под крышами жилых строений не держать дров и других каких-либо удобозагорающихся вещей, не загромождать дворов лесом, экипажами, бочками и другими вещами, а под воротами домов ничего не складывать; в домах и во дворах не складывать масла, дегтю, смолы, селитры, ворванного сала, пеньки и прочих удобозагорающихся веществ; сено же и солому хранить на сенниках; а уголья и рогожи держать в сараях или другом каком-либо нежилом строении и при переносе оных соблюдать крайнюю осторожность, не разогревать самоваров в сенях, на галереях и под лестницами; не курить трубок и сигар в конюшнях, сеновалах, на чердаках и тому подобных опасных местах; не сушить в домовых печах и кухнях пеньки, льну и хлопчатой бумаги, а также не чесать, не чистить и не увязывать сих веществ близ огня; не доверять зажженных свечей, самоваров и жаровен малолетним детям, престарелым, сумасшедшим и слепым людям; не оставлять при образах зажженных свечей, когда никого не будет в комнате; не топить очагов и не разжигать костров при сильном ветре»70. Эти правила жители города не знали или знали плохо, да и контроль за их соблюдением никем не осуществлялся. Они представляют интерес лишь как официальный документ, отражающий повышенную пожарную опасность в домовладениях столицы.
Зимой и в дождливые дни пожарная опасность в городе резко уменьшалась, пожары становились редкими, а если и возникали, то ограничивались одним-двумя строениями. Все выглядело по-иному, когда лето приносило зной и сильный ветер. Тогда не проходило дня, чтобы то в одном, то в другом конце города не полыхало пламя пожара. Официальные отчеты петербургского брандмайора свидетельствуют, что вспышки майских пожаров систематически повторялись в городе через каждые 7—10 лет.
За девять лет до рассматриваемых событий, в 1853 г. весной, в городе были такие же погодные условия и они вызвали также большое число пожаров. Об этом можно прочитать в отчете столичного брандмайора: «...в течение второй половины мая месяца были слишком частые пожары в разных частях столицы; так, 20 мая был особенно крупный пожар, а в ночь на 21 число другой.
21 мая одновременно два пожара, а 25 числа снова два, один поутру, другой после полудня. При столь частых и сильных пожарах брандмейстеры и нижние чины пожарных команд действовали без отдыха в продолжение целых суток, так что некоторые из них, особенно на последнем чрезвычайно сильном пожаре в районе Литейной части, падали без чувств от изнеможения сил и удушливости дыма»70.
В «Ведомостях С.-Петербургской городской полиции» за 1853 г. приводится описание одного из таких пожаров: «25 мая в одиннадцать часов утра произошел пожар в доме купца Федосова, по набережной реки Невы, в 6-м квартале Рождественской части. Пламя первоначально показалось из-под крыши наддвор- ного одноэтажного флигеля и мгновенно, охватив этот флигель, при сильном ветре перебросилось на прочие деревянные строения дома Федосова, а оттуда и на смежные дома купцов Дунду- кова и Дехтерева. При последних во дворах находились жилые строения и кладовые, из которых некоторые были с хлебом. Пожар распространился с необыкновенной быстротой и на другие дома. Действием пожарных всех частей с резервами распространение огня удержано к 3 часам пополудни».
В то время не было ни у кого и в мыслях обвинять в этих частых майских пожарах 1853 г. учащихся. Все перечисленные и другие случаи пожаров объяснялись просто сильной жарой, ветреной погодой, неосторожным обращением с огнем самих жителей города. Почти день в день погодные условия 1853 г. повторились весной 1862 г., но теперь майским пожарам правительство постаралось придать политическую окраску.
Майские пожары 1862 г. показали также и то, в чем власти не намерены были признавать своей вины,— полную беспомощность столичной пожарной команды перед участившимися пожарами. В официальных правительственных кругах и в газетах того времени упорно поддерживалась лживая версия о примерных и достопохвальных действиях санкт-петербургского гарнизона и полиции, проявленных якобы ими в памятный день 28 мая 1862 г.
В печати и в официальных документах всячески затушевывалось бессилие властей в борьбе с пожарами.
Сразу после пожара в газете «Северная пчела» была опубликована заметка Лескова о том, что «обер-полицмейстер вошел в сношение с начальником военных команд о том, чтобы присланные команды явились на пожар для действенной помощи, а не для стояния». В заметке, по существу, осуждалась бездеятельность воинских команд, призванных бороться с пожарами. Разгневанный император на этой заметке начертал: «Не следовало пропускать, тем более что это ложь»35. Об этой грозной резолюции царя министр народного просвещения немедленно сообщил цензурному комитету и всем газетам. Отныне в печати уже нельзя было найти ни слова об упущениях властей и воинских команд при тушении майских пожаров.
Санкт-петербургская полиция, в подчинении которой находилась городская пожарная команда, оказалась неспособной принять сколько-нибудь эффективные меры по борьбе с огнем жаркой и ветреной весной 1862 г. Многие современники справедливо считали, что город поразила очередная эпидемия весенних пожаров «ввиду общего неустройства и запущенности пожарного дела столицы». Особенно зримо это выявилось 28 мая 1862 г., когда огонь забушевал, на Толкучем рынке. «Тринадцать городских пожарных частей с их резервами — все, чем богат в этом отношении город, — были раскинуты на столь громадном протяжении и совершенно терялись в нем. Работа их, по-видимому, была вполне бессильна. Пожарные-солдаты, измученные длинным рядом предшествующих беспрерывных пожаров в течение целых двенадцати дней, лишенные сна и покоя, часто по целым суткам голодные от недостатка свободного времени проглотить какой-нибудь кусок, в настоящую минуту еле двигали руками», — так описывает писатель В. Крестовский тушение пожара в районе Апраксина двора.
В первые дни начавшихся пожаров пожарные части еще стремились не допустить распространения огня. В дальнейшем в ветреную погоду, располагая ограниченным количеством примитивных «огнегасительных инструментов», они не смогли бороться со стихией. Ответственность за неустроенность пожарного дела столицы и за большие материальные потери, понесенные жителями от пожаров, в первую очередь несли Министерство внутренних дел, в ведении которого находилась и полиция, и подчиненная ей пожарная охрана, а также городская Управа благочиния, финансирующая все расходы по содержанию пожарной службы Петербурга.
Выгоревшие улицы и опустошенные огнем торговые ряды явились живым укором властям и доказательством их неспособности оградить жителей столицы от пожаров. Только в результате пожара в районе Апраксина двора сгорело более 6000 лавок и других торговых заведений. Сумма всех убытков от пожаров, происшедших в Петербурге в 1862 г., составила 11 914650 рублей главным образом за счет пожара 28 мая68. При тогдашней численности населения столицы немногим более 500 тысяч человек от майских пожаров материально пострадало примерно j 5 тысяч семей. Это довольно значительная прослойка населе- иИя города — главным образом зажиточные мещане, ремесленники, домовладельцы, лавочники и купцы, лишившиеся в результате пожаров части своего имущества, товаров, лавок, магазинов, доходов от недвижимости. Полиции, конечно же, было выгодно направить недовольство погорельцев и наиболее темную и косную часть населения в нужном ей политическом направлении, указав на молодежь, учащихся, революционеров как якобы на виновников поразившего их несчастья. В этом случае на задний план отодвигалась неустроенность пожарного дела, отпадала ответственность обер-полицмейстера за неподготовленность столичной пожарной команды к борьбе с пожарами.
Если бы пожарная охрана столицы была должным образом организована и оснащена современной по тем временам пожарной техникой, то, несомненно, пожары не приняли бы столь катастрофических последствий. Но за почти шестидесятилетний период, прошедший со времени организации профессиональной пожарной охраны, мало что изменилось в жизни пожарных Петербурга, а численность их, несмотря на рост города, нисколько не увеличилась.
В 1803 г. жителей столицы освободили от обязательной пожарной повинности, вместо которой была организована пожарная команда из солдат, «неспособных к фрунтовой службе», общей численностью 1602 человека. На содержание пожарной команды было ассигновано 131 131 рубль 32 1/2 копейки. К 1862 г. численность столичной пожарной команды уменьшилась до 917 человек, соответственно были сильно урезаны и средства на содержание личного состава.
В пожарных частях незыблемо сохранились жестокие казарменные порядки и муштра николаевского времени. Главное внимание обращалось на строевую выправку пожарных, на блеск касок и сияние амуниции, на громоподобность и зычность строевых команд. Стараниями столичного брандмайора полковника артиллерии К. Эллермана внешнее великолепие и внушительность пожарных обозов были доведены до умопомрачительного совершенства, приводившего в неописуемый восторг петербургских обывателей.
Надо сказать, что выезд пожарных частей по тревоге был действительно впечатляющим и красивым, хотя и небезопасным для горожан зрелищем. Сверкая медью, лавиной неслись к месту пожара конные обозы, сметая все на своем пути. Проспекты и улицы наполнялись гулом и грохотом окованных железом колес, звоном подков, храпом взмыленных лошадей, воплями фурманов, криками и стенаниями прохожих. Горе тому, кто промедлил убраться с пути пожарных, под копытами бешено скачущих коней его ждало увечье или смерть.
Впереди обоза лихо скакал всадник, пронзительным звуком трубы вселяя во встречных тревогу. За ним летела запряженная парой великолепных рысаков открытая пролетка усатого брандмейстера с фурманом на высоких козлах. Следом за брандмейстером четверка разъяренных лошадей галопом несла, будто по воздуху, тяжелую линейку с командой топорников. А дальше, закусив удила, роняя на мостовую белые хлопья пены, могучие кони в сверкающих сбруях мчали вереницу повозок с заливными трубами, лестницами и бочками с водой. На стремительно скачущих повозках невозмутимые, как огненные боги, стояли, вытянувшись во фрунт, пожарные солдаты, одетые в темные затянутые полукафтаны, опоясанные черными глянцевитыми поясами и портупеями. На топорах и медных касках с гребнями победно играло солнце, над головой тревожно развивалось тяжелое вышитое знамя.
После «парадного проезда» по улицам столицы для пожарных наступали тяжелые часы огненных баталий, из которых они редко выходили победителями. Чаще всего после оглушительных команд и залихватской ругани бравых брандмейстеров: «Качай, ломай, не рассуждай!» на месте происшествия оставались пепел и дымящиеся развалины домов, над которыми скорбно горевали погорельцы. Так произошло и в печально знаменитые майские дни 1862 г.
За внешне ошеломляющей картиной мощи и блеска пожарных обозов скрывалась глубокая отсталость столичной пожарной команды. Эта отсталость выражалась и в невежестве бравых брандмейстеров, и особенно в несовершенстве технических средств борьбы с огнем. Пожарная техника начала 60-х годов явно отставала на десятилетия от уровня развития градостроительства. В столице строились многоэтажные дома, росло число заводов и фабрик, появлялись крупные склады, магазины. Территория города и население значительно увеличились за счет присоединения дачной местности и окрестных островов. Неизменными оставались лишь вооружение, тактика тушения пожаров, численность пожарной команды столицы.
В частях пожарной команды столицы имелись только устаревшие, давно не ремонтированные и потому пришедшие в негодность ручные заливные трубы. Более совершенными средствами борьбы с огнем пожарные части не располагали. Техническая отсталость пожарных частей явилась следствием коммерческих махинаций чиновников городской Управы благочиния и обер-полицмейстера, ответственных за городское хозяйство и пожарную охрану столицы. По их распоряжению в начале 50-х годов пожарное депо города, «предназначенное для делания огнегасительных инструментов и механизмов», было передано в руки ловкого дельца — заезжего немца Шварца, который согласно договору обязан был производить ремонт заливных труб, изготовлять новые пожарные насосы и другое вооружение для столичных пожарных частей. Шварц от этой неприбыльной работы уклонился, полностью переключив мастерские пожарного депо на выполнение сторонних, выгодных для него заказов. Петербургская пожарная команда и все входящие в нее пожарные части полностью лишились материально-технической базы. Официальные источники того времени свидетельствуют, что «пожарное депо (мастерская), а с ними и огнегасительные инструменты столичной пожарной команды к началу шестидесятых годов пришли в совершенный и полный упадок» 70.
А между тем на смену устаревшему пожарному насосу ручного действия, более 300 лет являвшемуся основным инструментом для тушения пожаров, пришла паровая машина, в корне изменившая методы борьбы с огнем. Построенные в Англии Брайтуайтом и Эриксоном в 1829 г. пожарные паровые машины быстро нашли применение в пожарных командах Америки, Германии и Франции, так как обеспечивали эффективное тушение пожара и облегчали тяжелый труд многочисленных ка- чалыциков. Каждая паровая пожарная машина заменяла десятки заливных труб.
Паровые пожарные машины создавали давление воды в 8— 10 раз больше, чем ручные насосы, могли забирать воду с водоемов, делая ненужным подвоз воды к месту пожара. Об этом новшестве в Петербурге уже знали. Предприниматель одного из заводов в Колпино приобрел такую пожарную машину. Для столичной пожарной команды были даже закуплены две баржи с паровыми пожарными машинами. Однако новинка рассматривалась столичным брандмайором как совершенно ненужное новшество, тактика использования барж не отрабатывалась и при тушении пожаров они не применялись. Для тушения пожаров предусматривалось, как и в далекую старину, использовать заливные трубы как основной «огнегасительный инструмент».
В рассматриваемый период в пожарной команде столицы положено было иметь брандмайора, 13 брандмейстеров и столько же их помощников, 706 рядовых пожарных служителей, 194 фурмана, письмоводителя и одного коновала. Город, разбитый на районы выезда, охранялся 13 пожарными частями, в которых имелось 55 больших и средних заливных труб, несколько лестниц и 90 конно-бочечных ходов для доставки воды к месту пожара. При кажущейся довольно значительной численности «пожарных служителей» несовершенство пожарных инструментов и механизмов не давало возможности успешно бороться даже с небольшими загораниями.
Только после катастрофических майских пожаров 1862 г. Министерство внутренних дел вынуждено было в срочном порядке приступить к обновлению пожарного обоза и реорганизации пожарной команды города. Депо по изготовлению инструментов и механизмов было изъято у Шварца и передано в ведение самой пожарной команды. Постепенно наладились ремонт и изготовление пожарных насосов, лестниц и конно-бочечных ходов. В начале 1863 г. в Англии была приобретена для столичной пожарной команды первая паровая пожарная машина марки «Шанд-Мейсон». В этом же году в городе был установлен порядок выдачи страховыми обществами награды (10 рублей) тому, кто первый сообщит о возникновении пожара.
Потребовалось еще шесть лет, чтобы к 1868 г. несколько повысить техническую оснащенность столичной пожарной команды. Только в этот срок удалось частично обновить и отремонтировать пожарный обоз. Намного позже (в 1871 г.) на улицах города появились диковинные аппараты для срочного вызова пожарных частей. Это были первые в нашей стране проводные электросигнальные приборы системы «Сименс- Гальске» и «Дидрихсон», с помощью которых передавался сигнал о пожаре на приемный аппарат, установленный в пожарной части. Вызов пожарной помощи значительно ускорялся. Но эту техническую новинку можно было увидеть только в центре города, где располагались правительственные учреждения и особняки знати.
При наметившемся некотором техническом прогрессе в вопросах тушения пожаров очень тяжелые условия службы низших пожарных чинов нисколько не улучшились. Частыми оставались случаи гибели пожарных в огне, получения ими увечий. Редко какой пожар обходился без тяжелых последствий. Правда, начальство «позаботилось» о своих подчиненных-пожарным были выданы тяжелые войлочные щиты, которыми пользоваться на пожарах практически было невозможно.
Возвращаясь с огненных баталий, вымокшие и уставшие, пожарные оказывались в изнурительных условиях казарменной жизни и ежедневной муштры. В тесных и душных казармах проходили долгие годы службы пожарного. Только раз в месяц, если на то было соизволение брандмейстера, пожарный мог отлучиться на несколько часов из казармы. Иметь семью до окончания двадцатилетнего срока службы пожарный не мог. Лишь в 1873 г. пожарную команду столицы стали комплектовать «взамен нижних чинов обязательного срока службы людьми по вольному найму».
С утра до глубокой ночи пожарные были заняты строевой и караульной службой, уборкой помещений, уходом за лошадьми, чисткой касок, поясов, амуниции и заливных труб, колкой дров, топкой печей. Казалось, бесконечно длились утомительные утренние и вечерние молитвы. Особый наряд из двух-трех пожарных ежедневно назначался на квартиру брандмейстера для исполнения обязанностей домашней прислуги. Для пожарных- солдат многолетняя изнурительная и опасная служба в пожарной команде Петербурга, как, впрочем, и других городов империи, была едва ли лучше каторги.
Вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции то один, то другой район северной столицы становился жертвой опустошительных пожаров. Особенно бедствовала от пожаров окраина, населенная рабочими и беднотой. Весной 1882 г. пожары бушевали по всему городу. Только на Крестовском острове сгорело 86 домов и второй Елагин мост. Все постройки и дома Петровского острова были уничтожены огнем в 1912 г. В последующие годы происходили и другие крупные пожары.[1] Здесь обозначает «рай».