Той апрельской ночью в трехкомнатную квартиру Виктора Семеновича Биркуна в городе Припяти, где он счастливо обитал с супругой Надеждой Владимировной и дочерьми Любой и Валей нетерпеливо застучали. Поднял голову, собираясь пойти на стук, но жена опередила:
— Кто?
— Милиция! — он узнал голос помощника дежурного ОВД. Помощник продолжал "стрелять" короткими очередями:
— Виктора на работу! Срочно! Машина у подъезда!
Той апрельской ночью в трехкомнатную квартиру Виктора Семеновича Биркуна в городе Припяти, где он счастливо обитал с супругой Надеждой Владимировной и дочерьми Любой и Валей нетерпеливо застучали. Поднял голову, собираясь пойти на стук, но жена опередила:
— Кто?
— Милиция! — он узнал голос помощника дежурного ОВД. Помощник продолжал "стрелять" короткими очередями:
— Виктора на работу! Срочно! Машина у подъезда!
Не зря, значит, неизъяснимое, недоброе предчувствие с вечера одолевало его. Теперь предчувствие начинало сбываться: "Зачем потребовался ночью? За несколько часов до заступления в наряд?”. Одна неспокойная мысль сменяла другую. Но времени на размышления не оставалось — у пожарных счет идет на секунды. Снаряжаясь, успел глянуть на часы: без двадцати два. Торопливо сбе¬жал вниз, к милицейскому уазику и на миг обомлел: над атомной станцией, которую охраняет их военизированная пожарная часть (ВПЧ), — зарево, дым. Нет, не тот огонь, что видел и перевидел не раз, не в обычном представлении пожарного, а в полнеба сатанинское свечение, ни с чем несравнимое.
Ко всяким мыслимым и немыслимым ситуациям готовили их, пожарных Чернобыльской АЭС. Занятия по темам наряду с руководителями ВПЧ проводили ведущие специалисты станции. Играли в откровенность, говорили про все. Но чтобы про взрыв реактора, упаси Бог, ни-ни. Никогда. Однажды Виктор не утерпел, задал вопрос: "А что, ежели...".
“Типун тебе на язык”, — осуждающе оборвал специалист. По убеждению представителя администрации АЭС такого и быть не может. Руководитель занятий вернул разговор в изначальное русло — об особенностях асфальто-битумного покрытия над машинным залом, то есть о крыше, взметнувшейся на 75-метровую высоту.
Огонь — куда ни шло. Но что значит свечение? Терзаемый догадками Виктор появился на пороге части. Диспетчер назвал номер вызова, по которому на место пожара стягиваются силы из Киева и всей области.
— К четвертому блоку ушли первый и второй ходы, — продолжал, он голосом, усиленным через динамик, — Телятников приказал вызвать тебя.
“Телятников? — Виктор знал, что начальник части догуливал отпуск. — Значит, примчался раньше меня”.
Виктору предлагалось поставить насосную станцию на водовод к четвертому блоку.
Он вывел свою машину на простор, набирая скорость, мысленно подхлестывая себя: "Быстрее, быстрее!". Бросил взгляд на четвертый блок и не узнал его— руины.
Дорога стремительно летела под колеса, а ему казалось — медленно. Попадались бетонные глыбы, металлические конструкции, выброшенные чудовищной силой. Большие объезжал, те, что поменьше, — таранил, подминал. Когда до четвертого блока осталось 60 — 70 метров,- он осадил машину. Подоспели начальники первого и второго караулов — Петр Хмель и Валерий Дацко, инспектор ВПЧ Юрий Хилько, старший лейтенант Петр Шаврий, помогли подключить станцию. Вторую машину — пенного хода — подогнал командир отделения Василий Булава. Спарили обе машины. Наверх, в очаг огня, погнали пену.
Виктор глянул за обшлаг рукава на часы: два с минутами. Станция работала натруженно, ровно. Слушал по рации и тотчас исполнял команды Телятникова: больше, меньше обороты. На 75-метровой высоте блока пожарные подавляли огонь. Улучив момент, подался обойти машину кругом, осмотреть. Увидел между баллонами застрявшие остатки металлических конструкций...
Милые, простодушные люди. В такой-то момент он, старшина Биркун, пожалел машину. Думал ли в те критические минуты, что творится вокруг, чем обернется трагедия, что там, наверху Володя Правик, Витя Кибенок, Телятников, да и он сам, Виктор, здесь, на земле, другие пожарные получают чудовищные дозы облучения? Думал ли он, каким огромным материальным ущербом, какими неисчислимыми жертвами обернется чернобыльская трагедия для страны? Нет. Он в то время жалел машину. Стал вытаскивать железяки, застрявшие между скатами.
Вытаскивал голыми руками. А железяки были в радиоактивной пыли. И ужаснулся второй раз за ночь, когда руки на глазах стали чернеть.
Уже находясь в кабине, еще раз глянул на часы: четыре. Отметил про себя: его насосная станция работает надежно около двух часов.
Тут и подступила к нему безудержная рвота, обессиленно сел, пуще всего боясь, чтобы машина не заглохла. В это время и услышал по рации приказ Телятникова:
— Отбой! Отходите к санпропускнику!
Выполняя приказ, пробовал встать на ноги, но они, словно ватные, не держали его тяжести.
— Не могу!
Больше не вымолвил ни слова. Спасибо Телятникову, не оставил умирать в атомном пекле. Появилась машина "скорой помощи", увезли в санпропускник.
По щитовидке, зрачкам врачи поставили диагноз — лучевая болезнь. Но об этом все они узнают позже. Тогда
были молодые, крепкие. Кибенок (позже он скончался), будучи уже сильно облученным, в больнице сам держал трехлитровую банку с молоком.
В 1988 году Минздрав СССР утвердил "предел индивидуальной дозы в течение жизни, установленный для населения контролируемых районов РСФСР, БССР, УССР, подвергшихся радиоактивному загрязнению в результате аварии на Чернобыльской АЭС", равный 35 бэрам. Заметьте: "в течение жизни".
Сколько бэров облучения получил старшина Биркун? Страшно сказать. В десяток раз больше предела — почти четыреста. За два часа работы в атомном аду.
Спецрейсом самолета Телятникова, Правика, Кибенка, Хмеля, Бутриненко, Биркуна, Тишуру, Игнатенко доставят в Москву. А там...
Смех и грех. Кому не хватило белья, дали женские халаты из гинекологии. И началась борьба за жизни. Почти панацеей от всех бед сочли пересадку костного мозга, положились на американские авторитеты.
Виктору Семеновичу не забыть, как в палату пришла врач, кандидат мед. наук С.Б.Ханина. Сара Борисовна при поступлении принимала Виктора и, похоже, по матерински пожалела его. Наверное, внешностью своей, уравновешенным характером, терпеливостью он ее расположил к себе. Однажды, придя в палату, она призналась:
— Ты мне, как сын. Ты парень крепкий. Ты должен жить! Сейчас к тебе придут за согласием на пересадку костного мозга.
Виктор уловил сомнение Сары Борисовны и отказался от операции. Были минуты отчаяния. Ночами не спал. Кормили с ложки. Вслед за руками стали чернеть ноги. Лежал в бинтах, как в коконе. Одни прорези для глаз и рта. Слезы текут. "Все, пропал, — думал, но тут же: — Хоть бы годик прожить, чтобы семью устроить".
Встречаясь в больнице с товарищами по несчастью, восстанавливали картину пережитого, отмечали, что с первых минут катастрофы усилия были направлены на борьбу с огнем.
Загоревшиеся при взрыве полестиролбутадиеновый утеплитель, рубероид, битум, турбинное масло, пластикат, кабели выделяли большое количество токсичного дыма. Обстоятельства и окружающая среда создавали
ситуацию ада. К тому же приходилось работать на больших высотах, в ночное время, при угрозе обрушения строительных конструкций, но главное, — в мощных полях ионизирующих излучений.
Нужно иметь большое мужество, чтобы рассуждать в таких ситуациях. Солдат, что был приставлен их обслуживать, однажды сказал:
— Правик ваш?
-Да.
— Умер...
Так и пошло. Один за другим.
Как-то солдат хотел порадовать:
— Жена с дочкой к тебе приехали. Не пускают. Во дворе стоят.
Как мог, подошел к окну. Увидел своих и ком поступил к горлу. Жена и дочка нашли его. Но как же он покажется им в таком виде? Запеленутый в бинты. Только прорези для рта и глаз. Выйти еще, наверное, мог бы, да врачи не разрешат. И их не пустят в палату.
Тогда попросил солдата спуститься к ним, расспросить, что и как.
Ждал возвращения i и редника с нетерпением. Минуты казались вечностью. Как там, что они после его ухода из дома делали в ту злопамятную ночь?
Солдат принес худые вести. Семью Виктора, как и всех жителей 50-тысячной Припяти, в одночасье вывезли — кого куда, всех до единого.
— Как? — не вытерпел Виктор.
— Подогнали, по их словам, более тысячи автобусов и грузовых автомашин и — пожалуйте в эвакуацию, в безопасную зону. Кто в чем был, без скарба.
— Сейчас они у родственников в Подмосковье, — солдат почувствовал, как дрогнул голос Биркуна, и поспешил, как мог, его утешить.
“Надо просить старших начальников, — родилась у него в голове яркая мысль, —дать им жилье в Подмосковье, ближе к родным. Так надежнее, ежели что...”
Положение облученных пожарных — пиковое, состояние хуже бы, да некуда. И воля, кажется, на пределе. Но интерес к жизни, к тому, что происходит на воле, теплится, как уголек в притушенном костре. Чуть раздуешь и разгорается мало-помалу.
Солдат принес газету:
В "Известиях” про ваших — про Николая Васильевича Ващука, Василия Ивановича Игнатенкова, Виктора Николаевича Кибенка, Владимира Павловича Правика, Николая Ивановича Тытенка, Владимира Ивановича Тишуру — большой материал с фотоснимками.
— Память им вечная! — едва слышно вымолвил Виктор Семенович.
Солдат продолжал:
— Тут и про Бутрименко, Булаву.
— Прочти!
— А не будет хуже? — усомнился солдат, дрогнувши от неожиданного сознания того, что напомнил больному о пережитом, неосторожно задел его за душевную струну.
— Читай! — уже настойчиво повторил Биркун.
— Да тут про них совсем немного, — еще сопротивлялся воин, но назвался груздем, так полезай в кузов, начал читать про одного, стараясь четче выговаривать каждое слово: — "Получил сообщение прибыть в часть на своем автомобиле. Выехал на место пожара... Там была поставлена задача пробиться в расположение лейтенанта Хмеля... С поставленной задачей справился"
— И все? — удивился Биркун тому, что написано так просто и мало. — А про Бутрименко?
— Про него чуть побольше. Тоже его же словами: "... никто не позволил себе никакого расслабления. А, наоборот, показали свою сплоченность и организованность, умение принять самостоятельное, но единственно правильное в данной ситуации решение. Хотя каждый знал и понимал, на что идет. И я, как командир отделения, депутат горсовета, хочу отметить, что все это зависело от нас и дело мы выполнили честно и добросовестно. Не уроним честь пожарного подразделения, которое охраняло Чернобыльскую атомную электростанцию..."
Последние три строки воспоминания Бутрименко солдат намеренно не стал читать, сердцем понимая, как и без того разволновал Виктора Семеновича.
Биркун тем временем до осязаемого видел перед мысленным взором коллегу И.А.Бутрименко. Чуть успокоившись, негаданно спросил:
— Как Телятников?
— Нормально. Правда, температурка. Но чувствует себя, по всему, лучше. Главное, появился аппетит. — Солдат удовлетворенно перестал говорить, видя, что его подопечный умолк и, похоже, канул в чуткое забытье.
Биркун вдосталь повалялся по больницам и госпиталям. Не сразу почувствовал перелом в своем состоянии, выздоровлении. Едва окреп, запросился на работу. Снова в пожарную охрану. Решение, прямо сказать, непростое. Надо было преодолеть себя. А Виктор пережил такое, чего хватило бы на десяток людей. И все-таки снова решился — в пожарную охрану, где мужество и риск рядом идут. Его рабочее место — в ПЧ-82, охраняющей от огня Лобню. Виктор здесь опять работает шофером...
Тихим голосом старшина вспоминает подробности. И чувствуешь, как жесточает нутром. "Меньше было бы бед, будь мы готовы к трагедии". Опять вспоминает про свой вопрос на занятиях и ответ специалиста о том, что аварии реактора быть не может. Даже, когда ЧП произошло, просчеты следовали один за другим. В Припяти отключили свет, связь — якобы в целях конспирации и благоустройства. Сразу не организовали эвакуацию местных жителей, таили от них размеры беды.
Спрашиваю о семье. (То было при встрече в 1989 году).
— Спасибо, — говорит, — жена работает. Дочки подросли. Старшая кончает одиннадцатый класс, младшая — пятый. Временами скучаем по Припяти. Хороший был город. Жили счастливо. Телятникову присвоили звание Героя. Золотой Звезды удостоены Правик и Кибенок — посмертно.
Виктор же награжден орденом Красного Знамени ... закрытым указом, как и многие другие безвестные герои, спасшие нас от бед нашей же халатности.
Злоключения однако продолжались. Полученную в порядке исключения "Волгу" —черную, в экспортном исполнении, за которой сам ездил на автозавод в Горький, но неосмотрительно поставленную в гараж пожарной части, у него угнали — бесчувственные люди.
И хвороба сделала-таки свое. Из-за лучевой болезни вышел на пенсию. Но по-прежнему живет в Лобне, по возможности навещает пожарную часть и еще бывает на Митинском кладбище, чтобы навестить погибших боевых друзей, с которыми пережил трагедию