Казалось, во многом преуспели тогда, в 1986 году, ликвидаторы последствий атомной катастрофы. Вершили незаурядные дела не за страх, а за совесть — днем и ночью. Но чем дальше, тем больше стала беспокоить всех труба. Да, да та самая — вытяжная, вентиляционная или как хотите назовите еще — 156-метровая у самого разрушенного атомным взрывом реактора 4-го энергоблока, "ростом" в 50-этаж¬ный дом. С какой стороны ни приближайся к станции, видна за добрый десяток километров. Красавица, убранная как невеста под венец, в красно-белых поясах. Любуйся не налюбуешься. Но это до катастрофы.
Казалось, во многом преуспели тогда, в 1986 году, ликвидаторы последствий атомной катастрофы. Вершили незаурядные дела не за страх, а за совесть — днем и ночью. Но чем дальше, тем больше стала беспокоить всех труба. Да, да та самая — вытяжная, вентиляционная или как хотите назовите еще — 156-метровая у самого разрушенного атомным взрывом реактора 4-го энергоблока, "ростом" в 50-этаж¬ный дом. С какой стороны ни приближайся к станции, видна за добрый десяток километров. Красавица, убранная как невеста под венец, в красно-белых поясах. Любуйся не налюбуешься. Но это до катастрофы. После... После взрывом выбросило на площадки, опоясывающие ее, множество радиоактивных обломков и радиационной пыли. Когда в других местах после неоднократной дезактивации положение уже стало менее опасным, к трубе по-прежнему не подступиться: "фонила" радиацией по смертельному. Чрезвычайно разила всех, кто оказывался рядом —ликвидаторов и эксплуатационников. Вертолетчики, "пломбировавшие" жерло разрушенного реактора изолирующими материалами, невооруженным глазом сталкивались с обломками. Но, как говорится, видит око да зуб неймет, поделать никто и ничего не мог. Ясно одно — мириться дальше с такой несправедливой ситуацией нельзя. Как же быть?
Тогда и задумали провести операцию, да такую уникальнейшую, что аналогов которой не знала мировая практика, в том числе и практика пожарного дела — людям подняться на трубу и сбросить обломки — без механизмов, руками. Легко сказать, подняться и сбросить. Но кому такое по плечу? Нужны неординарные храбрецы, в высшей степени сильные, физически и психологически подготовленные.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Начали готовиться издалека. Образовали специальный штаб по проведению операции, продумали все, составили план проведения работ. Осталось за "небольшим" — выбрать из всех ликвидаторов группу смельчаков, способных выполнить небывалую задачу, которая будет поставлена перед ними.
После продолжительных поисков добровольцев положили глаз на группу курсантов Харьковского и Львовского пожарно-технических училищ. Ребята на подбор — молодые орлы. Все не раз испытаны в состязаниях по пожарно-прикладным видам спорта. Побеседовали с ними. Первым "смотрины" прошел командир взвода Харьковского училища Валерий Косогов. Следом пред взыскательные очи начальников предстал гибкий как лоза юноша в ладно сидящей на нем форме, щелкнул каблуками:
— Курсант Гагиев!
Непривычная фамилия и смуглость лица вызвали интерес:
— Имя, отчество?
— Автандил Валикоевич!
Редкие имя и отчество еще более заинтриговали "экзаменаторов".
— Национальность?
— Осетин...
Похоже, у некоторых возник вопрос: "Как быть?" Нашелся один из членов штаба, человек в годах, по всему старый рубака. Нарушил неловкое молчание:
— Осетины-храбрецы. По количеству Героев Советского Союза на душу населения они первые во всей стране. Сам Исса Александрович Плиев — оттуда. Кавалер двух золотых Звезд! И еще третьей — Монгольской Народной Республики!
Имя сравнительно недавно ушедшего из жизни легендарного генерала армии И.А.Плиева было у всех на слуху и, как кажется, перетянуло на чаше весов. При упоминании его и сам Гагиев грудь выпятил колесом, отчего стал как бы выше.
Больше вопросов не было. Члены штаба понадеялись на Гагиева как на сына доблестного осетинского народа, как на самого Иссу Александровича Плиева, во всяком случае на то, что курсант Гагиев не посрамит чести своего известного земляка и героического осетинского народа...
Держали испытание другие товарищи по альма-матер: русские Виктор Сорокин, Анатолий Фролов, мастер спорта Владимир Луконин, Виктор Зубарев, Алексей Лобов, кабардинец Роман Кушихов, судя по фамилиям, украинцы кандидат в мастера спорта Виктор Горденко, Александр Коцюба, белорусе Славик Мишкевич. Дружная многонациональная семья! Рядом коллеги из Львовского пожарно-технического училища В.Авраменко, И.Блашко, Ю.Сауляк... Всего из обоих ПТУ 19 человек.
По окончании собеседования участников предстоящего высотного штурма построили по ранжиру, предупредили:
— Операция воистину боевая, все будет впервые: при высочайшей радиации в считанные минуты подняться на большую высоту, расчистить площадки, отведенные для каждого, и благополучно спуститься вниз. Работа исключительно добровольная. Кому не по себе, лучше отказаться сейчас.
“Неужели они думают, что кто-то из добровольцев и впрямь захочет признать себя слабаком?” — подумалось Г агиеву.
Не выявив "отказников", говоривший удовлетворенно продолжал:
— Если выполните задачу, быть каждому из вас Героем, как воинам, первыми форсировавшими Днепр при освобождении Киева в ноябре 1943 года.
До поры останетесь здесь, чтобы преждевременно не подвергаться радиации, которой, по всему, вы и без того хватите выше головы. Придет час, вертолетом перебросим вас в Чернобыль. Пока займетесь портняжным ремеслом.
Оно и впрямь оказалось портняжным. Ко всему что ни на есть самым необычным, как все необычное в этом чертовом атомном колесе.
Каждому выдали мягкие листы свинца. Столько, чтобы хватило сшить из них защитные доспехи, вплоть, пардон, до трусов, также свинцовых. Не умели кроить — метать? Лиха беда — начало. По принципу: глаза страшатся, а руки делают. Как говорится, научит горюна чужая сторона — и вымучит, и выучит. Скоро, действительно поднаторели в портняжном деле. В довершение сшили даже освинцованные рукавицы.
Штурм трубы назначили на конец сентября — начало октября. Как и было условлено, накануне вертолетом доставили в Чернобыль для рекогносцировки — визуального изучения объекта атаки на месте, уточнения решения, принятого на операцию.
Далее, выражаясь языком военным, подтянули на исходные рубежи.
Только бесчувственный камень может не реагировать на происходящее. Автандил оглядывал округу и сердцем чувствовал приближение необычного, чего не знал, но что должно непременно быть и круто повернуть всю его жизнь. Сердце-вещун, думал он, не обманывает. Безотчетное чувство неопределенности, посетившее его, долго не покидало. Как новоявленный скалолаз, он связывал все с предстоящим "восхождением". Чем ближе час штурма, тем больше росла и развивалась неизъяснимая тревога. "Что будет, что будет?" — бойким голубем билась в голове навязчивая мысль.
Первым на трубу пошел Виктор Сорокин — в разведку. Отяжеленный свинцовыми доспехами, как рыцарь из средневековья. Только рация да дозиметр выдавали его принадлежность к современью.
Задача ему: взобраться на вершину. Поднимаясь, оглядеть каждую площадку, с каждой из них по рации докладывать в штаб обо всем увиденном, что привлечет внимание. Предельный срок на подъем и спуск 25 минут.
На первой же площадке связь с разведчиком оборвалась — сказалась радиация. Осталось за действиями Сорокина наблюдать визуально, надеяться на лучший исход
и благополучное возвращение. И вздох облегчения вырвался из груди всех — членов штаба и курсантов, когда Виктор спустился на землю. Еще не отдышавшись, доложил о результатах разведки — взволнованно и досконально.
Автандил весь превратился в слух, старался не проронить ни единого слова, мотал на ус все, что могло пригодиться и быть полезным ему, Автандилу, в его "восхождении". Он все на одну карту поставил — выиграть победу. Мысленно сказал себе: "Либо пан, либо пропал". И когда пришел черед, Гагиев цепко вцепился руками в освинцованных рукавицах за первую — нижнюю — скобу. Металлическая, она оказалась скользкой. Пальцы плохо сгибались. В коленях — дрожь. Латы сковывали движения. Сказывался вес облачения — 25 килограммов. Мешали рация и дозиметр. Но поднимался скоба за скобой.
Был ли страх? Пожалуй, нет. Все отступило на задний план, все осталось вне ощущения. Всецело владел долг— выполнить задачу! Приказывал себе: во что бы то ни стало! Подняться на заданную высоту, на отведенную площадку! Сбросить обломки, вскинутые на нее взрывом! Справлюсь ли?
И этого мгновения расслабленности было достаточно, чтобы соскользнуть ногой со скобы. Успела синхронно сработать спасительная реакция — потеряв опору, крепче ухватился за верхнюю скобу, завис промеж жизни и смерти — на руках. Длилось это секунду-другую, но мороз пробежал по позвонкам, запечатлелось с фотографической точностью: внизу — крыша машинного зала, будто взлетная полоса, убегающая вдаль — от 4-го к 3-му, далее ко 2-му и еще дальше к 1-му блокам. Все они — первой и второй очереди строительства.
Но, как это и бывало часто, увлеченные гигантоманией, проектировщики и строители с легкой руки власть предержащих в погоне за дешевой электроэнергией "замахнулись" возвести третью очередь атомной станции — 5-й и 6-й энергоблоки. И не только "замахнулись" — возвели. С высоты, с трубы, они также видны, как на ладони, — в стадии готовности. Только катастрофа помешала довести их до ума. И была бы Чернобыльская АЭС не из четырех, более — из шести энергоблоков. Крыши над их
машинными залами также, подобно взлетной полосе, убегали вдаль, к горизонту.
Ветер, бесновавшийся на высоте, напомнил Гагиеву о реалиях. Кольнула мысль о промашке его: "Это только цветочки, ягодки, по всему, будут еще впереди". И не ошибся, взбираясь от площадки к площадке, пока не достиг заданной ему.
Воистину, глаза страшатся, а руки делают. Начал работать он споро. Радиоактивные обломки один за другим летели вниз. Некоторые для него, ослабленного предыдущими усилиями, были столь неподъемные, что едва сдвигал их, чтобы спихнуть и проследить за падением. Долго ли трудился так: не сказать. Время пребывания на высоте, понимал он, предательски таяло. "Успею ли сделать все до конца?" И, естественно, до физического испытал удовлетворение, когда понял, что на своей отметке сделал все. Позволил себе оглядеться окрест с высоты орлиного полета: слева — пожухлый от радиации некогда вечнозеленый сосновый и еловый лес, прямо, будто кадры широкоэкранного цветного фильма — в лучах солнца ослепительное серебро зеркала реки Припяти. Это крупно — на первом плане. Дальше — белые дома- корабли города с одноименным названием, покинутые жителями.
— Отбой! Пора спускаться! Ваше время истекло! — поторопили по рации из штаба проведения операции.
Поднималось и работалось трудно. Но спускаться по скобам еще труднее — сказались усталость и перенесенное напряжение. Да и полученная радиация. Дрожь в руках. Ноги — ватные. Того и гляди, не удержишься, сорвешься вниз. Из последних сил цеплялся за скобы, нащупывал их под собой ногами. Последние метры. Но и слабость в теле — на пределе. Даже не поверилось, когда коснулся твердой почвы. Еще доложил о выполненном задании. Передал, что надо, сменщикам, чья очередь подниматься ввысь. Дальше путь в Киев, в госпиталь. Семь неимоверно долгих месяцев провалялся на больничных койках и по госпиталям. Губительная радиация сделала свое, как хозяйка медной горы не хотела выпускать из плена, равно как и других смельчаков — участников высотного штурма.
Слухами земля полнится. Уже в госпитале узнал, что в заключение высотного штурма на трубе водрузили красное знамя — в знак победы над атомной стихией. Рассказывали, что тех, кто водрузил знамя, действительно удостоили высших государственных наград. Было обидно, по мнению курсантов — участников штурма, торить дорогу первым и делать неизведанное было куда труднее и опаснее, чем их последователям — с флагом.
От сознания несдержанного обещания и состоявшейся несправедливости в душах курсантов-смельчаков становилось муторно. Начальник училища полковник Феденко утешал их:
— Счастье не в награде за доблесть, а в самой доблести.
Говорили, будто он дошел до самого Владимира Васильевича Щербицкого, бывшего в ту пору членом Политбюро ЦК КПСС, первым секретарем ЦК КП Украины, но более, чем почетной грамоты Президиума Верховного Совета Украины участникам штурма трубы на ЧАЭС ничего не выговорил.
... Сейчас капитан Автандил Валикоевич Гагиев — старший инспектор отряда государственной противопожарной службы в подмосковном Калининграде.
Начальник отряда В.Е.Гусев отзывается о нем исключительно положительно: стремителен, практического и профессионального опыта у него черт на печку не взвалит. И скромен до крайности.
Виктор Ефимович рассказал еще:
— Мне самому довелось быть на Чернобыльской атомной станции, видеть результаты неимоверного труда ликвидаторов последствий катастрофы, которым мы должны поклониться до земли за их бескорыстный подвиг.
Но меня буквально потрясло, когда, возвращаясь со станции и посетив музей в Киеве, посвященный чернобыльской эпопее, я столкнулся глазами в экспозиции с карточкой учета полученной радиации своего подчиненного Автандила Валикоевича Гагиева. Это был момент осязаемой связи с трагедий — через хорошо знакомого мне человека — сослуживца, который не заменить никакими даже самыми волнующими устными рассказами о пережитом.
Необычайную скромность Гагиева автор может подтвердить через себя. Когда довелось спросить капитана про нынешнее житье-бытье, Автандил и слова не проронил про жилищные условия. Только позже, стороной, узналось, что квартирует-то он с женой и двумя детьми у тестя, у которого своя семья. Мыкаются вшестером на 24 квадратных метрах! Подумалось: неужели человек, жертвовавший собой в Чернобыле — ради других и отдавший огненной службе больше десятка лет, не заслужил доли иной, людских условий?
Вне сомнения, заслужил.
Так пусть же концовка очерка станет напоминанием кому следует, что выполнить свой долг перед чернобыльцем Гагиевым, предоставить ему и его семье достойное жилье безусловная обязанность.