Цель РУБИН ЦЕНТР БЕЗОПАСНОСТИ - предложение широкого спектра услуг по низким ценам на постоянно высоком качестве.

Сражение за овладение радиационной обстановкой


                                               Г л а в а  4

В опасной ситуации, сложившейся сразу же после взрыва, для принятия верного решения по ликвидации последствий аварии на АЭС непременно нужно было овладеть полной обстановкой как на самой станции, так и на прилегающей территории. Причем нужно было не просто овладеть этой обстановкой, а выявить и оценить радиоактивное заражение местности, объектов, зданий и сооружений, населенных пунктов, почвы, лесов, воздушных бассейнов, атмосферы и прочего. Как и предполагалось после нанесения ракетно-ядерного удара, эту опасную работу должны были проделать наземная и воздушная разведки.

Только они способны при тщательной подготовке и организации добыть нужные сведения. А ведь надо иметь в виду, что в результате аварии радиоактивному заражению была подвергнута значительная территория Украинской и Белорусской ССР, часть областей Российской Федерации. Сколько нужно было иметь разведчиков, приборов, транспортных средств! Это трудно себе представить, особенно тем, кто там не был и не видел всей огромной работы.
27 апреля прибыли и другие воинские части Киевского военного округа, а также специальный отряд химвойск Советской Армии. Они приступили к разведке и выполнению первоочередных работ. Была начата воздушная разведка. 28—29 апреля весь район предполагаемого радиоактивного заражения был пропорционально расчленен на зоны, которые возглавляли генералы. В каждой зоне находились группировки войск, занимавшиеся дезактивацией территории, зданий, сооружений. Была определена и 30-ти километровая зона, к ней добавились так называемые малые зоны, или «цезиевые пятна».

Несколько слов по поводу этих «пятен». Они, по сути дела, стали открытием Чернобыля. До сих пор никто не предполагал, что такое возможно. Мы считали, что в результате ядерного взрыва или аварии, подобной чернобыльской, радиоактивному заражению будет подвержена некая сплошная территория, учились рассчитывать и определять ее конфигурацию, исходя из следа радиоактивного облака. Так пытались оценивать обстановку и в первые дни после чернобыльской катастрофы. Но теория теорией, а жизнь вносила существенные коррективы в нее и заставляла действовать по-новому, уходя от сложившихся стереотипов. Оказалось, что отдельные места, по нашим расчетам зараженные, на самом деле были «чистыми», зато возникли эти самые «цезиевые пятна» за счет того, что радиоактивно зараженные частицы цезия или стронция, перенесенные ветром, выпадали в осадок на больших расстояниях от Чернобыля. Пришлось руководствоваться не схемами, а реальными замерами на больших пространствах, что значительно увеличило объемы работ. «Цезиевые пятна» появлялись и на территории Белоруссии и России.

В результате полученных данных были определены населенные пункты: из одних население срочно эвакуировалось, в других проводилось временное отселение, в третьих, где оставалось население, срочно начиналась дезактивация. Такая сложная, порою опасная и кропотливая работа была организована в Киевской, Житомирской, Могилевской, Гомельской и некоторых российских областях штабами и службами гражданской обороны.

В первые дни ликвидации последствий аварии мне пришлось принимать участие в разработке и проведении ряда операций по взятия проб и выявления радиационной обстановки. Несмотря на некоторое уменьшение интенсивного выброса из аварийного реактора, коварное воздействие радиации через различные факторы оставалось. Поэтому прежде всего ставилась задача определения прямого воздействия радиации от возможного выпадения выбросов, то есть установление гамма-фона и радионуклидного состава в почве, воде и так далее. Вполне понятно, что радиоактивные вещества выпали на землю и возможно облучение с ее поверхности. Немалую опасность представляло наличие радионуклидов в продуктах питания, растительности и животном мире и их соответствующее влияние на человека.

Однажды в июле рано на рассвете с большой группой офицеров мы вылетели на трех вертолетах на территория Белоруссии. Каждый офицер к тому времени в совершенстве овладел методикой замеров уровней радиации, взятия проб почвы, продуктов питания, зеленой массы, воды. Помню, мы прилетели в населенный пункт Пирки, где нас ожидали представители Советской власти и солдаты на бронетранспортерах. В одном строю стояли солдаты, в другом, напротив,— офицеры. Предельно сжато мною была поставлена конкретная задача по выявления радиационной обстановки в ряде населенных пунктов обследуемого нами района. Установил время начала и окончания работ. Через несколько минут подал команду: «По машинам!», а затем: «Вперед!» Словно в боевой обстановке, взревели моторы, специальные разведмашины рванулись на выполнение задания. А задание было нелегким. В условиях радиоактивного заражения нужно было каждому офицеру на карте найти указанный населенный пункт, определить его геометрический центр, взять в нем нужные пробы и замерить уровень радиации, потом по компасу определить азимут с направлением луча на Чернобыльскую АЭС; на этом луче взять три пробы через каждые три километра; потом развернуться на 120 градусов и снова проложить луч и на нем взять также по три пробы; потом еще раз определить такой луч и проделать то же самое. У каждого офицера за спиной металлические кольца для взятия проб, пустые бутылки для воды, пробы, малая саперная лопата и так далее.

Условия выполнения ответственного задания были непростые.

 Нужно было ходить по лесам и болотам, по оврагам и зарослям. Многим старшим офицерам было далеко за сорок, а то и за пятьдесят лет. Но высочайшее чувство ответственности и гражданского долга всякий раз обеспечивало успешное выполнение операции. Не могу не назвать таких офицеров, как Г. А. Кауров, В. М. Гусев, А. М. Матущенко, А. И. Конин, А. П. Сотников, В. А. Давыдов, Б. И. Мартынов, В. П. Фоменко, и многих-многих других.

И вот при очередном выполнении задания, когда вся военная экспедиция убыла к указанным населенным пунктам, я сел в вертолет и решил облететь несколько таких пунктов для контроля. Все шло по науке. В одном селе, из которого было эвакуировано население, я попросил вертолетчика сесть около милицейского поста. Капитан милиции, фамилию теперь не помню, доложил по-военному о своих задачах по контрольно-пропускному режиму. Я спросил капитана, откуда он сам. Тот представился, сказав, что он из Минской высшей школы милиции и работает доцентом кафедры. Я спросил: «А кто заведующий кафедрой?» Он назвал фамилия — полковник В. Ф. Комар. «А где он сейчас?» — «Полковник Комар — наш комбат, находится недалеко, в Хойниках». Моей радости не было предела, так как с Валерием Фомичом мы учились вместе в адъюнктуре Академии имени Куйбышева на одной кафедре, начальником которой был молодой генерал, доктор технических наук, профессор Александр Георгиевич Лобов. После выполнения задания, на обратном пути я нашел Валерия Фомича. Но поговорить нам по душам тогда не довелось. Валерий Фомич по-армейски, очень четко организовал работу контрольно-пропускных пунктов на всей территории Белоруссии. Он был весь в делах и заботах. Кроме того, он отвечал за охрану эвакуированных населенных пунктов. Через полгода, когда Валерий Фомич узнал, что я болен, он прилетел из Минска в шестую больницу Москвы, где мы весь день вспоминали свои лучшие годы учебы, дружбы, ну и, конечно, Чернобыль. Это удивительный товарищ и замечательный человек.

Распрощавшись с капитаном милиции, мы с экипажем вертолета Ми-8 направились к месту посадки. Через несколько минут командир экипажа майор А. И. Рогачев мастерски поднял своя машину, взмыл в небо, и мы полетели в Пирки. Нам предстояло разобраться с результатами замеров, каждый из которых вносил дополнительную информацию в картину радиоактивного заражения, кстати, довольно значительно отличающуюся от прогнозируемой.

26 июля в соответствии с шифровкой, полученной из Генерального штаба, нужно было срочно выяснить радиационную обстановку, сложившуюся в ряде населенных пунктов Брянской области.

Как на грех разразилась неимоверная гроза. Вертолеты отставили. Сели в автобусы и «уазики» и отправились в дальнюю дорогу. Ливень сопровождал нас почти до конца пути. Мы с разведчиком ехали в «УАЗ-469» впереди колонны, регулярно замеряя уровни радиации на маршруте. Гамма-фон почти на всем пути был повышен. Вечерело. Позади Мозырь, Гомельская область, город Гомель. И вот Брянская область.

Вдруг водитель говорит: «Товарищ генерал, что-то один автобус с офицерами затерялся». Разворачиваем машину и мчимся в обратную сторону. Проехали километра три, смотрю и глазам не верю: автобус с офицерами завис над крутым оврагом. Малейшее неосторожное движение — и все полетят в тартарары. Видно, водитель в темноте потерял дорогу.

Вылезаю из машины, осматриваю эту жуткую картину и самым осторожным образом, через дверцу водителя, высаживаю всех офицеров. Потом принимаю решение — копать дерн и таскать его под повисшие над оврагом правые колеса автобуса. Прошло около часа, и пирамида из дерна основательно укрепила крутой скат рядом с дорогой. Но своим ходом автобусу выезжать нельзя, так как возможно, что пирамида при движении автобуса оползет. Останавливаю проходящий автобус с пассажирами и прошу водителя отбуксировать наш автобус потихоньку. Водитель категорически отказывается: видно, испугался парень. В такой обыкновенной обстановке проявилась трусость молодого человека. Я не стал настаивать, хотя мог его заставить.

Но вот на трассе появился молоковоз. За рулем тоже молодой парень,— видно, что только отслужил в армии. Он сразу же понял ситуацию, зацепил приготовленный трос и по моей команде тихонько отбуксировал автобус от обрыва.

Поблагодарив водителя, я спросил его, когда он вернулся из армии и где служил. Быстро и четко юноша ответил: в этом году его демобилизовали из Афганистана. Я крепко пожал ему руку и пожелал счастья. Мы направились по своему маршруту в районный центр — Красную Гору. Было далеко за полночь. Ехали молча. Капитан с прибором ДП-5В на коленях дремал. Мои мысли были невольно обращены к старшему брату Ивану. Ведь для нашей семьи Брянская область связана с особыми воспоминаниями. Здесь в небе Брянщины в июле 1941 года сражался наш Иван, военный летчик. Его давно нет в живых, но память хранит о нем самые добрые воспоминания. Здесь же он получил первую тяжелую контузию в неравном воздушном бою. В таком состоянии он около двух недель выходил из окружения, вышел и выжил. А неподалеку от тех мест в пехоте сражался в это же время отец.

Тяжелые испытания легли на плечи нашего народа. Наверное, до самой смерти сохранятся в памяти ужасы войны, которые пришлось увидеть еще мальчишкой. Земля тогда действительно горела под ногами.

Не обошла война стороной и нашу семью. За месяц до ее начала отца взяли на переподготовку рядового состава. Ему тогда было сорок два года. Мы ждали, вот-вот вернется отец домой. 20 июня 1941 года брат Иван окончил Тамбовское летное училище и тоже известил нас, что скоро приедет в отпуск. Но ни отец, ни Иван так и не вернулись тогда. Более трех лет мы ждали их возвращения.

А наше село Гремячье — центр Гремяченского района — оказалось в 30-ти километровой прифронтовой полосе. 7 июля 1942 года при осуществлении операции «Клаузевиц» 6-я полевая фашистская армия направилась от Воронежа вдоль правого берега Дона через Малышево, Юневку и Гремячье. В село фашисты ворвались утром. Моя память сохранила одну деталь захвата села немцами. В нашем саду уже созревали вишни. День был воскресным. Мама рано встала и собралась на базар, что посредине нашего районного центра, на горе. Я было увязался за ней. Но на этот раз она как будто предчувствовала недоброе и меня на базар с собой не взяла. Я остался у калитки и смотрел ей вслед. Увидел, как к ней на деревянной ноге подошел инвалид дядя Степа. Вдруг со стороны горы на бреющем полете появился фашистский «мессершмитт» и пулеметным огнем полил нашу деревню. Какое-то мгновение — и дядя Степа, перерезанный пулеметной очередью, упал прямо в ноги моей маме. Она вначале от ужаса остолбенела, потом, поняв, что произошло, закричала громко на все село: «Люди, помогите!» Все, кто услышал крик матери, сбежались, в том числе и семья дяди Степы, но он был уже мертв. Это была первая жертва в нашем Гремячьем.

Мама вернулась домой вся в слезах и в страшном испуге. Мы уселись вокруг нее, как цыплята вокруг заботливой наседки, и она тихонько сказала: «Кончилась и наша мирная жизнь, дети». Буквально через час-другой в направлении Калача пошла, отступая, советская танковая колонна. Головной танк остановился прямо против нашего дома. Из него вышел, по всей вероятности, комиссар и обратился к собравшимся жителям. Он громко сказал, что их отступление — это явление временное: «Мы скоро вернемся и разобьем врага». Комиссар стоял у обочины. Я до сих пор не могу понять трагического происшествия на глазах у всех жителей. То ли из конца колонны, то ли где-то из середины вдруг вылетел танк и на всей скорости, объезжая колонну, помчался по левой стороне дороги. Этот танк сбил офицера, и тот упал в кювет замертво. Через несколько минут колонна помчалась дальше на Калач. Жители обезумели от происшедшего, не могли понять, что случилось. Или струсили танкисты, или механик-водитель в узкую щель не заметил офицера и сбил его чисто случайно. Но куда он так торопился? Ведь вся колонна стояла... Скорее всего, это была первая в моей жизни встреча с трагическими последствиями паники.

Как только танки скрылись и пыль маленько осела, мои братья Александр, которому было четырнадцать лет, и Петр по просьбе мамы взяли лопаты и тут же за кюветом начали рыть могилу. Потом подошли бабы и стали помогать. Все документы офицера вместе с сумкой отнесли, кажется, в сельский Совет. Память не сохранила, откуда он и кто. Танкиста завернули в белую простыню, потом закутали в попону и опустили в могилу. Аккуратно засыпали землей. Кто-то успел соорудить крест.

Через некоторое время в село ворвались фашисты на мотоциклах. Они облили хату Хрипушиных бензином и запалили. Семья едва успела повыскакивать в чем есть из дома. Видимо, это был какой-то сигнал, что фашистским войскам можно следовать через этот населенный пункт. Спустя несколько минут на машинах появились моторизованные части 6-й полевой фашистской армии.

Несколько позже часть колонны — примерно машин пятьдесят — остановилась в Гремячьем. Вот тут мы впервые и увидели настоящих фашистов-головорезов. Это были не люди, а какие-то голодные звери. Они бросились по домам и выгребли все продукты. Залетели и к нам несколько фрицев. Забрали хлеб, сало, мясо и даже чугунок с кашей. Все мы онемели, а когда они уходили со двора, то я, не понимая опасности, выхватил из ведра с углями головешку и бросил ее в спину одному. Видно, это его особенно не смутило, однако он повернулся и погрозил кулаком. Зато мама схватила меня и, пожалуй, впервые в жизни дала подзатыльник.

Одновременно ворвались немцы и в райцентр, что на горе. В райотделе милиции дежурил наш сосед милиционер Чернушкин, совсем молодой парень. Заметив приближение немцев, он занял оборону и начал вести стрельбу. Несколько фашистов были убиты. По всей вероятности, когда у него кончились патроны, он попытался убежать в Гремяченский лес, что был неподалеку. Фашисты ранили его и схватили. Там же, на горе, у оврага, состоялась казнь милиционера Чернушкина. Немцы согнали почти всех жителей Гремяченской горы, а кое-кто прибежал снизу. Пришли и его родители. Вначале фашисты вырезали на его груди пятиконечную звезду, потом перевернули и вырезали на спине две полоски кожи, а потом уже, после страшных мук, поставили на колени у оврага и расстреляли. Спустя сутки его похоронили в этой ерушке (так назывались у нас овраги). Фашисты не искали семью истерзанного милиционера, но мать и старшая сестра его в тот же день тронулись умом. Сестра и племянник по сей день живут одни на этой усадьбе Чернушкиных.

Лютая ненависть к фашистам рождала неистовую жажду мщения в сердцах односельчан. Ни одного дня не обходилось в Гремячьем без происшествий, вплоть до нашей эвакуации. Ночью после казни милиционера Чернушкина были подожжены фашистские продовольственные временные склады и несколько автомашин. Подпольная комсомольская организация во главе с Иваном Баутиным действовала с первого дня и активно мстила за своих погибших земляков и унижения жителей.

Участились воздушные налеты на Гремячье. Мама распорядилась срочно отрыть в саду две глубокие землянки наподобие бомбоубежищ. Старшие братья и сама она отрывали землянки по всем правилам военной науки — Г-образной формы. Расчет на оборудование двух бомбоубежищ у мамы был прост: если в одно из них попадет бомба, то в другом в живых останется хотя бы полсемьи. Так поступали и другие жители. В садах рыли укрытия и маскировали их дерном и ветками. А для меня начиналось практическое знакомство с гражданской обороной, которая впоследствии стала моей военной судьбой.

Фашисты между тем настолько обнаглели, что выгребали у нас буквально все подчистую. Забирали коров, поросят, кур и прочую живность. Для того чтобы не бегать за курами во дворах, они приспособили так называемые колотушки в полметра длиной с резиновым набалдашником. Заходит во двор фашистский детина и начинает охоту: бросает такую палку в курицу, и добыча в руках.

За сутки до нашей эвакуации из Гремячьего мы с волнением наблюдали за трагедией в небе. Мама все говорила: «А вдруг там наш Ванюшка?» Бабушка Солоня стояла плакала и все крестилась и просила: «Господи, спаси наших, спаси наших». Было видно, как фашистский самолет с черной свастикой задымился и упал в Аксенову ерушку.

В воздушном бою был сбит и наш самолет, который пронесся с длинным шлейфом дыма над Гремячьим и упал на окраине села Семилуки, недалеко от огорода колхозницы Прасковьи Ивановны Щеголевой.

В самолете остался живым летчик 825-го штурмового авиационного полка 225-й авиадивизии Михаил Тихонович Мальцев, которому была дана боевая задача — поджечь Девицкий лес, где скопилось большое количество техники фашистов. Раненый летчик Мальцев при падении откусил себе часть языка и потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел двух женщин, которые пытались тушить самолет. Потом они извлекли из кабины летчика и потащили его в хату. Уже в 60-х годах Мальцев вспомнил: когда они вошли в хату, то на столе лежала гражданская одежда, приготовленная женщинами. Но переодеться Мальцев не успел, так как одна из женщин вбежала в дом и крикнула: «Тикайте быстрей! Немцы идут!» Прасковья Ивановна позвала старшего сына и велела ему сопровождать летчика по оврагу и далее в лес.

Немцы влетели в дом, учинили обыск и допрашивали Прасковья Ивановну, где летчик. Потом обшарили все небольшое село. Позже подъехали гестаповцы в черных фуражках. Гестаповский офицер начал избивать Прасковья Ивановну, выпытывая, куда спрятали военного летчика. Но Прасковья Ивановна твердила одно: «Не видела, не знаю...» Около десятка разъяренных эсэсовцев долго терзали Прасковья Ивановну, ее мать, детей, требуя сказать, куда исчез советский летчик.

Что стоило Прасковье Ивановне ради спасения всей семьи указать на тот овраг, по которому ушли летчик и ее сын? Но она этого не сделала. Тогда немцы расстреляли всех, кто был в доме, и сбросили тела в погреб. Спустя несколько дней старшая дочь Татьяна, которая жила отдельно, и родственница Екатерина Герасимовна похоронили всю семью во дворе дома. Значительно позже погибшей семье был поставлен памятник из красного мрамора.

 И таких примеров выполнения патриотического долга было множество среди населения оккупированных сел.

Не раз в трудные минуты чернобыльских событий я задавал себе вопрос: каким образом в народе, не раз проявлявшем такую высоту духа, не раз с презрением смотревшем в глаза смерти, демонстрировавшем чудеса храбрости, самоотверженности, жертвенности во имя общего дела, вдруг находили питательную среду и расцветали пышным цветом такие гнусные пороки, как предательство, трусость, подлость, ложь и клевета? Где их истоки?

Конечно, во все времена были разные люди, в том числе и с самыми низменными нравственными качествами. Но почему же у нас именно такие на длительные периоды оказывались наверху? Что за дикий круговорот событий: люди непорядочные захватывают власть — в центре или на местах,— пользуются связанными с ней благами, доводят нацию до страшных бедствий, для спасения от этих бедствий призывают людей с истинно высоким духом, а когда те сделают свое дело, опять отодвигают их в тень, сами продолжая оставаться наверху? Что это? Закономерность? Неизбежность? Возможно ли и как порвать этот порочный круг? Какие социальные явления лежат в его основе?

 ...Неожиданно я очнулся от нахлынувших воспоминаний. Водитель негромко сказал: «Товарищ генерал, вдали светятся огни какого-то населенного пункта». Это была Красная Гора. Нашли райвоенкомат. Дежурный спал. Я разбудил его и спросил, что известно о прибытии нашей экспедиции. Едва протерев глаза от сна, дежурный ответил, что он ничего не знает о нашем приезде. Тогда я сказал ему: «Срочно соедините с первым секретарем райкома партии». Секретарь райкома через несколько минут был на связи. Я представился. Он мне ответил очень вежливо, что нас ждали до двух часов ночи и думали, что мы уже так поздно не приедем. Очень по-доброму сообщил, что нас ждут в гостинице. «Устраивайтесь,— добавил он, — а потом вас проводят на ужин в столовую. Там тоже вас ждут». Затем секретарь спросил, когда мы завтра собираемся приступить к работе. Я ответил: «В пять часов утра». — «Что нужно вам для обеспечения выполнения задания?» Я попросил его дать на каждого офицера машину или мотоцикл и проводника, который знал бы места для обследования и взятия проб. На этом наш ночной разговор был окончен. Я извинился и пожелал спокойной ночи.

На следующий день в 5 часов утра на площади у здания райкома партии и исполкома стояли машины и проводники из работников милиции. После короткого инструктажа все офицеры разъехались по населенным пунктам. Мы же с первым секретарем райкома и председателем исполкома выехали в поселок Николаевку, где был повышенный уровень радиации. Николаевка расположена северо-западнее Красной Горы и является центральной усадьбой совхоза «Курганский». В селе проживало 472 человека, в том числе 232 ребенка. С 21 июля 1986 года силами жителей села начала проводиться дезактивация зданий, сооружений, дорог. Однако эффект был незначительный, и позже население было эвакуировано отсюда, а также из Барсуков, Князевщины, Нижней Мельницы и других деревень.

 В Николаевку в тот же день прилетели первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР Ф. А. Табеев и вместе с ним первый заместитель председателя Госагропрома РСФСР В. А. Никитин, начальник штаба Гражданской обороны РСФСР генерал-полковник Д. А. Крутских, ряд министров, представители научных учреждений и ведомств. У вертолетов собралось довольно-таки большое количество населения. Один из наболевших вопросов был задан Ф. А. Табееву: «До каких пор мы будем проживать в этом поселке с повышенным уровнем радиации? Когда наконец нас будут снабжать необходимыми продуктами питания?» Были заданы десятки других вопросов. Табеев исключительно внимательно выслушивал и отвечал на все вопросы, давал конкретные указания. Потом члены комиссии и все приглашенные пошли в сельский Совет, где была обсуждена сложившаяся обстановка, для уточнения которой в ряд населенных пунктов, в том числе и в Николаевку, прибыла и уже приступила к работе наша военная экспедиция. После разбора всех вопросов на данном совещании были оговорены основные предварительные решения Совета Министров РСФСР.

Наша экспедиция несколько суток проработала в населенных пунктах Брянской области. Мы исколесили ее вдоль и поперек. Нужное количество проб тщательно взяли в тех местах, которые были под подозрением. Последние пробы были доставлены капитаном Давыдовым из Барсуков. Это особенно памятные пробы. Они были взяты на заре, так как накануне в двенадцатом часу ночи капитан Давыдов прибыл с пустыми руками. Его подвел транспорт — группа, не добравшись до Барсуков, вернулась без проб. Поэтому офицерам пришлось встать в три часа ночи, добраться до места и действительно прямо на заре взять пробы, чтобы успеть к отлету в Чернобыль.

Полученные данные по Брянской области были неутешительными. Однако радикальных мер правительство Российской Федерации не приняло. И только опять спустя годы была разработана полная программа по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС для Брянской области.

В районе Чернобыльской АЭС характер радиоактивного заражения местности и воздушной среды определялся метеорологической обстановкой, которая сложилась 26 апреля и в последующие несколько дней. Она обусловливалась юго-западной периферией антициклона, центр которого находился в районе Архангельска у поверхности земли. Это определило в указанном районе малооблачную, со слабыми ветрами в приземном слое погоду. Такая обстановка и предопределила формирование фронта и зон радиоактивного заражения в первые сутки после аварии преимущественно в западном и северном направлениях. Определение размеров зон радиоактивного заражения, уровней радиации, ориентировочных границ зон — все это было весьма ответственным и кропотливым делом военных и гражданских специалистов. Об этом частично уже шел разговор. Помимо работ, которые выполняли офицеры на земле, специально оборудованные самолеты и вертолеты курсировали над обширными территориями областей, фиксируя следы радиоактивного заражения местности. Это были и военные, и гражданские летательные аппараты.

С особой теплотой я вспоминаю теперь замечательного организатора, душевного человека доктора технических наук капитана 1 ранга А. М. Матущенко. Он лично длительное время занимался организацией работ и контролем воздушной среды над обширными территориями Украины и Белоруссии, а также контролем над самим аварийным реактором и прилегающей к нему местностью. Как правило, в светлое время суток Анатолий Михайлович не вылезал из самолета-разведчика или вертолета-разведчика. Он пытливо вел измерения гамма-излучений в атмосфере, обрабатывал полученные результаты, потом определял процентное содержание соответствующих радионуклидов в атмосфере, брал пробы аэрозольных продуктов на траекториях их переноса, вместе со своими подчиненными следил за тем, как «дышит» реактор. Но все полученные данные скрывались от народа, и никакой государственной программы не разрабатывалось. Никто об этом и не хотел думать…

Изнурительная работа по контролю за радиационной обстановкой в воздушной среде осуществлялась использованием самолетов-лабораторий, оборудованных рентгенометрами. За организацию этих работ отвечал замечательный военный ученый и прекрасный человек капитан 1 ранга Г. А. Кауров, с которым нас связала долгая дружба. Правда, как только мы встречаемся теперь с ним, Жора непременно вспоминает наше неординарное знакомство. Как-то я зашел в военторговскую столовую — смотрю, стоят в очереди летчики в грязных афганских робах. Я подошел к ним и потребовал покинуть столовую, пройти санобработку, надеть чистое обмундирование, а потом прийти в столовую. Без особых эксцессов летчики выполнили мои указания. И как позже оказалось, во главе этой команды был Георгий Алексеевич.

Лаборанты отбор проб воздуха проводили самолетными фильтровальными установками. Начиная с 26 апреля 1986 года режимы контроля были систематическими вплоть до 26 мая 1986 года, когда отбор проб аэрозолей из атмосферы проводился при полетах на высотах до 500 м, то есть в слое атмосферы, где преимущественно содержались радиоактивные продукты. Над самим реактором ежедневно проводили измерения мощности дозы и проводился отбор проб аэрозолей на высоте 300 м и на удалении 3, 5, 10 и 20 километров от АЭС.

Принятые режимы контроля в целом позволяли получить достаточно полную характеристику в воздушной среде с учетом привлечения траекторных данных по переносу воздушных масс из района АЭС в приземном слое атмосферы и на высоте 1500 метров.

Следует сказать, что над районами Европейской территории СССР в направлениях господствующих воздушных потоков из зоны АЭС спад концентраций продуктов выброса до величины 10-10 ки/м3 произошел к концу мая 1986 года, то есть через 30—35 суток после взрыва.

Непосредственно на Чернобыльской АЭС и в 20-километровой зоне период спада концентраций до 10-10 ки/м3 составил 45—55 суток. При этом в отдельные дискретные сеансы контроля наблюдались «пиковые» выбросы в значениях концентраций, обусловленных, по всей вероятности, попаданием радиоактивно зараженных продуктов в атмосферу из реактора в период его остывания. Анализ полученных экспериментальных данных показал, что радиационная обстановка в воздушной среде определялась вкладом основных радионуклидов: стронций—90; итрий—90; цезий—137; церий—144; рутений— 103 и 106; цирконий—95; ниобий—95. При этом было установлено, что вклад альфаактивности в суммарную радиоактивность проб составил на 1 июля 1986 года 0,7%, на 1 сентября 1986 года 1%, а к концу 1986 года 1,2%.

Когда мы проводили экспериментальные исследования, то установили характерную особенность радиоактивного заражения наружных поверхностей зданий и сооружений на АЭС и вблизи нее мелкодисперсной фракцией аэрозоля. Это приводило к прочной адгезии продуктов радиоактивного распада, что значительно затрудняло проведение дезактивационных работ. Все эти эксперименты проводились под руководством капитана 1 ранга Г. Каурова. Какие только способы и средства не применял он для ликвидации загрязнения! Даже пытался применить специальные дымы, но эффект был нулевой. Вот что значит радиация.

Как правило, оценка радиоактивного заражения территории, зданий и сооружений АЭС проводилась воинами- разведчиками измерением мощности дозы гамма-излучения на высоте 0,7—1,0 м от поверхности. Измерения проводились рентгенометром. По результатам оценки радиационного заражения принимались решения о проведении дезактивации.

Но вот что странно. Уже тогда, летом 1986 года, мы отработали карты радиационной обстановки на всей территории страны, где уровни загрязнения были более 5 кюри/км2. Площадь этой территории составила около 28 тыс. км2. Были у нас и данные по сотням населенных пунктов Украины, Белоруссии и России. Помню хорошо, что эти данные регулярно передавались в центр, а также в республики, заинтересованным ведомствам и местным властям для принятия необходимых мер. Но занавес секретности был воздвигнут такой, что эта информация до населения не доходила. И к великому стыду, только в мае 1989 года были официально сняты ограничения с публикаций по чернобыльским материалам. Госгидромет СССР наконец-то опубликовал в виде открытых брошюр и карт всю радиационную обстановку на территории, подвергшейся радиоактивному заражению. И ныне председатель Государственного комитета СССР по гидрометеорологии Ю. Израэль пытается оправдаться, что он и его фирма ни в чем не повинны. Ан нет! Не случайно Украинская экологическая ассоциация объявила накануне четырехлетия трагедии персонами нон грата для Киева товарищей Ильина и Израэля, которые подписали 7 мая 1986 года свое заключение о том, что вывоз детей из Киева нецелесообразен. Вновь избранный Киевский городской Совет обратился к Верховному Совету СССР и Президенту СССР М. Горбачеву с призывом включить Киев и сопредельные территории в зону экологического бедствия, а к генеральному секретаря ООН Пересу де Куэльяру с просьбой включить в повестку дня сессии Генеральной Ассамблеи ООН вопрос о помощи Киеву, одному из крупнейших исторических и культурных центров нашей планеты.

В связи с этим вспоминаю, как по просьбе Совета Министров Украины военная экспедиция, которую я возглавлял, в июле 1986 года детально обследовала Киев, взяла сотни проб земли, растительности и воды на анализ. Результаты были неутешительные. Если 30 апреля 1986 года средние уровни радиоактивного заражения были зарегистрированы 1,4 мр/час (максимальные на проспекте Науки —2,2 мр/час), то в июле они еще были значительными. И хоть ныне Израиль оправдывается тем, что данные поступали в ЦК Компартии Украины, Верховный Совет УССР, но документ-то он подписал лично.

Сегодня более тревожную картину представляет создавшееся положение, когда на площади 1670 кв. км, загрязненной цезием-137, до сего времени имеются неотселенные деревни. До сих пор считалось, что обеспечение чистыми продуктами населения этих деревень позволило не превысить установленные дозовые нагрузки (критерии, введенные Минздравом СССР для первого, второго, третьего и четвертого годов после аварии). Однако в последнее время в подходах к оценкам допустимых нагрузок произошли существенные изменения.

Во-первых, в связи с окончанием первого 4-летнего периода (точнее до 1 января 1990 года) Минздравом СССР был введен предельный дозовый критерий «на вся жизнь» — 35 бэр, включая дозу, полученную за предыдущее время, начиная с момента аварии. Эта концепция подверглась жесточайшей критике учеными Белоруссии, Украины и общественностью.

Во-вторых, выяснилось, что далеко не везде, где надо, местные власти смогли обеспечить бесперебойное снабжение населения чистыми продуктами.

И, в-третьих, сам факт, что в районах высокого загрязнения население не может пользоваться продуктами местного и своего производства.

Вот почему теперь приходится сожалеть, что вопрос о критерии допустимых дозовых нагрузок специалистами-врачами и другими учеными не был решен раньше и потребовались годы, чтобы вновь вернуться к предложения об эвакуации жителей этих районов. Только с 1 января 1990 года Минздравом СССР введен новый критерий с предельной дозой — 35 бэр за жизнь (с учетом полученной дозы). А это значит, что автоматически возникли предложения об отселении ряда сел, где, с одной стороны, загрязнение достаточно велико (более 40 кюри/км2 по цезию-137), с другой стороны, имеются трудности в обеспечении населения чистыми продуктами, а также в проведении специальных агромелиоративных работ, то есть трудности в проведении мероприятий, которые могли бы уменьшить дозу внутреннего и внешнего облучения ниже введенного предела — 35 бэр за жизнь.

По этому поводу не могу забыть приезд в Чернобыль только что назначенного начальника Гражданской обороны СССР генерала армии В. Л. Говорова, сына прославленного полководца Маршала Советского Союза Л. С. Говорова. С ним прибыла большая группа генералов и офицеров. Состоялось совещание, на котором Владимир Леонидович заслушивал руководящий состав по всем нашим делам. Совещание проходило в доброжелательной атмосфере. Говоров был выдержан, при докладах никого не перебивал, лично делал записи в рабочем блокноте. И только после наших докладов он и члены комиссии задали множество вопросов, но в очень корректной форме.

Состоялся и мой доклад, в котором я изложил проблемы, связанные с оценкой радиационной обстановки во всех населенных пунктах областей, подвергнувшихся радиоактивному загрязнения, изучением практического состояния жизнедеятельности населения, животного и растительного мира и разработкой комплексной программы по восстановления нормальной жизнедеятельности населения, в том числе в местах, где она временно утрачена. Свой доклад закончил тем, что на стол начальнику Гражданской обороны СССР положил разработанную комплексную программу по данной проблеме и попросил ее рассмотреть и утвердить.

Вместе со мной над этой программой работали офицеры А. К. Дарков, Г. А. Кауров, М. П. Фоменко, Б. И. Мартынов, А. П. Сотников и другие. На этом же совещании я высказал просьбу о создании мощного единого координационного центра под эту программу. Владимир Леонидович внимательно выслушал мои предложения и сказал: «Хорошо. Спасибо!» В тот же день он утвердил и программу работ по предложенной проблеме.

Спустя почти два года в газете «Правда» от 22 апреля 1988 года я прочитал большую статья «Вокруг зоны», в которой Председатель Совета Министров Белорусской ССР М. В. Ковалев полностью поддержал предложения первых секретарей Могилевского и Гомельского обкомов партии о создании союзной государственной комплексной программы и всесоюзного координационного центра по тем же самым проблемам, о которых шла речь на совещании, проводившемся генералом армии Говоровым. Стало очень обидно, и не за то, что не были в свое время реализованы твои предложения, а за то, что даже в период перестройки важнейшая проблема, касающаяся жизни и деятельности населения, оказалась неразрешенной. Допускаю, что, возможно, не удалось Владимиру Леонидовичу в верхах решить эту проблему. Теперь жизнь заставила к ней вновь вернуться, но годы безвозвратно потеряны.

 И только 25 апреля 1990 года Верховный Совет СССР принял постановление «О единой программе по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС и ситуации, связанной с этой аварией». Верховный Совет СССР отметил, что авария на Чернобыльской АЭС по совокупности последствий является самой крупной катастрофой современности, общенародным бедствием, затронувшим судьбы миллионов людей, проживающих на огромных территориях. Экологическое воздействие чернобыльской катастрофы поставило страну перед необходимостью решения новых, исключительно сложных, крупномасштабных проблем, затрагивающих практически все сферы общественной жизни, многие аспекты науки и производства, культуры, морали и нравственности.

На эти цели были направлены огромные ресурсы, усилия ведущих ученых и специалистов, что позволило предотвратить катастрофическое развитие связанных с аварией событий и радиационное поражение населения, снизить масштабы загрязнения окружающей среды.

Одновременно Верховный Совет СССР подтвердил, что меры, принимаемые для ликвидации последствий, оказались недостаточными. В районах, подвергшихся радиоактивному загрязнения, сложилась крайне напряженная социально- политическая ситуация, обусловленная противоречиями в рекомендациях ученых и специалистов по проблемам радиационной безопасности, промедлением в принятии необходимых мер и в итоге потерей частью населения доверия к местным и центральным органам власти.

Все это теперь подтверждает мои соображения и предложения, высказанные начальнику Гражданской обороны СССР летом 1986 года. Как много потеряно времени, за которое можно было дать полную и детализированную информацию о загрязнении территории радионуклидами! В народе росли недоверие и протест из-за уровней временного дозового нормирования, введенного для пострадавших районов, необеспеченности дозиметрическими и радиометрическими приборами контроля. Уму непостижимо, что до сих пор десятки тысяч людей, проживающих в зонах повышенной радиации, не отселены, а жители пострадавших районов не обеспечены в полном объеме чистыми продуктами питания, товарами первой необходимости, надлежащим медицинским обслуживанием.

Верховный Совет СССР признал, что крупномасштабная дезактивация населенных пунктов была во многих случаях неэффективной, а идеологи этой дезактивации, руководство химвойск Министерства обороны, оказались просто несостоятельными.

За четыре прошедших года не были решены и вопросы надежной изоляции многих источников высокой радиоактивности на промплощадке АЭС и за ее пределами. На значительных площадях сельскохозяйственных угодий, загрязненных радионуклидами, работы и теперь ведутся без должного учета аварийной ситуации, что обусловливает возможность производства и потребления продуктов питания, загрязненных выше установленных нормативов, и радиационного воздействия на работников сельского хозяйства.

Сложившееся положение во многом является следствием неправильной оценки на всех уровнях государственного управления в центре и на местах масштабов и последствий аварии на ЧАЭС, как поистине глобальной катастрофы, слабой координации действий, неоправданной монополизации исследований и засекречивания сведений о радиационной обстановке, особенно в 1986 году, недостаточной информированности населения, а также отсутствия полномочного государственного органа, ответственного за проведение мер по защите населения от последствий аварии.

Страна оказалась неподготовленной к глубокому осмысления случившегося, своевременному решению научных, социальных, психологических и правовых проблем, что отрицательно сказалось на разработке и реализации широкомасштабного комплекса мер по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. И только теперь, в апреле 1990 года, Верховный Совет вынужден был принять представленную Советом Министров СССР государственную союзно-республиканскую программу неотложных мер на 1990— 1992 годы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Однако в те тяжелые дни не только военные не знали покоя ни днем, ни ночью. Партийные, советские, хозяйственные руководители на Украине, в Белоруссии, Российской Федерации также потеряли покой, размеренный ритм жизни. Каждый старался проявить лучшие качества руководителя: доброе и уважительное отношение к людям, заботу об их быте, питании, трудоустройстве, оказании медицинской помощи — и, конечно, принимал активное участие в организации работ по ликвидации последствий аварии.

Неоднократно мне приходилось ездить по многим населенным пунктам Киевской и Житомирской областей с бывшим Председателем Совета Министров Украинской ССР А. П. Ляшко, начальником штаба Гражданской обороны Украины генерал-лейтенантом Н. С. Бондарчуком и сопровождающими их ответственными работниками аппаратов ЦК КП Украины и Совета Министров республики. Однажды целый день мы провели в селах Полесского района и в самом Полесском. Побывали в магазинах, школах, больницах и других учреждениях. И везде — люди, масса вопросов и самые доброжелательные разъяснения. Решения Председателем Совета Министров Украины принимались на месте. Люди спрашивали, что можно есть и чего нельзя, когда солдаты покончат с «этой радиацией», как ведет себя аварийный блок, когда он перестанет «плеваться» и что с ними будет в дальнейшем. Были и такие вопросы: «Сколько мы проживем после этого?», «А почему нам не выплачивают компенсацию, ведь мы тоже живем на зараженной территории?» На значительную часть вопросов Александр Павлович отвечал сам, на ряд из них просил дать ответ меня и всегда уважительно говорил: «Сейчас нам генерал пояснит этот вопрос». Тут же брал меня под локоть и добавлял: «Ну давай, генерал, твой черед». Но на многие вопросы мы не могли дать ответа, так как они были вне нашей компетенции.

Собрал как-то Александр Павлович партийных и советских работников Полесского района, выслушал их мнения, ответил на все вопросы, тут же наметил проект решения Совмина Украины. В это время в Полесском районе воины интенсивно выполняли работы по дезактивации населенных пунктов, дорог, колодцев и прочих сооружений. В ряде случаев дезактивация домов и приусадебных хозяйств проводилась по пять — семь раз. Эффект был невелик, так как окружающий гамма-фон еще держался из-за периодических выбросов аварийного реактора, а сами способы и методы дезактивации были тоже неэффективны.

На этом совещании я сказал Александру Павловичу, что дезактивацией занимаются в основном солдаты, а жители в лучшем случае или смотрят на их работу, или гуляют по улицам. Он тут же дал указания партийным и советским руководителям о вовлечении в эту работу местных жителей, причем, подчеркнул он, народу надо и разъяснять, и работать с ним. Действительно, после нашего отъезда вместе с солдатами работали и сельчане.


Галерея