Цель РУБИН ЦЕНТР БЕЗОПАСНОСТИ - предложение широкого спектра услуг по низким ценам на постоянно высоком качестве.

Когда не справились роботы

                                 Г л а в а 7


Стоял сентябрь 1986 года. Шел третий месяц моей служебной командировки в Чернобыль. Многие мои близкие товарищи и сослуживцы разъезжались по домам. Как правило, офицеры и генералы более одного, максимум двух месяцев тут не задерживались. Срок пребывания солдат и офицеров, призванных из запаса, был установлен приказом министра обороны в три, а позже и все шесть месяцев, что было недопустимо. Меня это угнетало. Я не думаю, что защитная «броня» у солдата  гораздо толще и надежнее, чем у нас.

Я дал согласие на продление командировки до трех месяцев, начальство в Москве не возражало. Правда, за минувшие месяцы самочувствие несколько ухудшилось, но военные врачи регулярно брали кровь на анализы, и они не вызывали особых сомнений. Мы постоянно принимали какие-то лекарства.


Практически все, кто работал на АЭС, имели возможность, сами того не зная и не замечая, «нахвататься» радиоактивной дряни выше разумных пределов. Но прежде чем посылать солдат на всякие работы, офицеры, особенно химики, шли первыми, замеряли уровни и составляли картограмму радиоактивного заражения местности, объектов, оборудования и прочего. А разве было возможно все это облучение учесть?

 На одном из заседаний правительственной комиссии, которое проводил ее председатель Г. Г. Ведерников, возникла скандальная ситуация. Кто-то из представителей Минсредмаша нашептал ему, что военные дают заниженные уровни радиации в районе насосной  станции.  Ведерников,  недолго  думая,  поднял  начальника  оперативной  группы

Министерства обороны генерал-лейтенанта Г. А. Чуйко и, как говорят, при всем честном народе «всыпал» ему, причем в резкой форме. Тот, проглотив пилюлю, сразу же после совещания тоже без разбору «всыпал» офицерам, которые лично ежедневно и  по нескольку раз вели замеры в 58 точках АЭС.

В тот же день группа офицеров провела тщательную проверку каждого клочка земли вокруг АЭС. Результаты оставались прежними. И вдруг наткнулись на кусок графита, который в  тот день свалился с крыши  второго блока  во время дезактивации и светился более чем 200 рентген в час.

Картограмма с указанием этой точки была доложена Чуйко, а им, в свою очередь, Ведерникову. На вечернем заседании Геннадий Георгиевич принес публичные извинения и генералу, и офицерам.

Не прошло и недели после этого инцидента, как вновь тот же Ведерников встретил меня вопросом: «Генерал, что это ваши ученые ползают  по  Полесскому,  ищут  там радиация и сеют в народе панику? Лично разберитесь и доложите».

На следующий день мы с капитаном 1 ранга, кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии СССР Г. Д. Кауровым сели в машину и рванули в Полесское. Сразу же направились в исполком, где получили сведения, что по их просьбе офицеры обследовали городской парк в центре Полесского и зафиксировали уровни радиации выше допустимых. Тут же Кауров взял свой японский наиточнейший прибор и провел лично контрольные замеры. Результаты подтвердились...

В тот же день обо всем этом я доложил Ведерникову, и меня пригласил на собеседование генерал-майор КГБ Липатов. В корректной форме он сказал: «Николай Дмитриевич, нужно срочно принять меры к закрытию утечки информации. Это касается не только   Полесского,   а   вообще   всей   нашей   деятельности   по   ликвидации   последствий чернобыльской аварии, особенно что  касается научных исследований». Я  тогда ответил, что не вижу тут никаких секретов.

От  кого  нужно  было  таить  эти  так  называемые  секреты? Кому  это  было  выгодно?

Всем причастным к этой аварии руководителям.

Как бы то ни было, я искренне уважал председателя правительственной комиссии Г.Г. Ведерникова. Лично мне и многим офицерам импонировало, что он  тоже остался в Чернобыле еще на полсрока и работал очень энергично и деловито.

Помню, привез как-то он в полк гражданской обороны (командир полка мой ученик подполковник Е. Дубинин) проектировщиков по пунктам специальной обработки и говорит  в  резкой  форме:  «Смотрите,  умники,  какое  сооружение  придумал  этот  командир ». Дубинин   развернул   полевой   трубопровод,   к   которому   врезал   газосваркой   десяток ответвлений,   а   это,   значит,   десять   точек   дезактивации   техники.   Развернул   резинотканевые   резервуары,   заполнил   их   водой   и   пенообразователем,   поставил   пожарную насосную станция  и закачивал в этот трубопровод и воду и пену. Десять слабомощных и малопроизводительных авторазливочных  станций сразу   же    высвободил.   Во-первых, экономия горячего, высвобождение расчетов, а во-вторых, огромная производительность. И вот теперь проектировщики    изучили так называемое «дубининское рацпредложение». Геннадий   Георгиевич   очень   хвалил   командира   полка   и   приказал наградить  его  денежной  премией.  Позже  Женя  Дубинин  отличился  еще  и  на  третьем блоке.

На этом посту Ведерникова сменил Б. Е. Щербина. Он пошел по второму кругу. А ведь ему лихо досталось в самые первые адские дни Чернобыля. Правда был он тогда не так уж и долго. Но я знаю, что схватил Борис Евдокимович радиации сполна, и когда его привезли в Институт имени Курчатова для обследования в той камере,  где  меня проверяли на плутоний, то после проверки он отказался сбрить волосы. В этой же камере проверяли тогда и В. А. Легасова.

Вторым председателем после Щербины был И. С. Силаев, высокообразованный, талантливый организатор и душевный человек. Мог ли я тогда подумать, что судьба нас вновь свяжет еще в одной трагедии, но только теперь уже в другой республике — Армении.

Частая смена председателей и всего состава комиссии отрицательно влияла на ход ликвидации последствий трагедии. У каждого председателя были свой стиль и методы работы, свои взгляды на радиационную обстановку и мероприятия по ее снижению, на отношения к людям, оценку их вклада и так далее. Кроме того, ежемесячная замена состава правительственной комиссии не лучшим образом сказывалась и на отношении к ней солдат, сержантов и офицеров, будто они действительно были слеплены из другого теста.

До сих пор не могу понять, почему ни правительственную комиссия, ни химические войска, ни Гражданскую оборону СССР, ни Госкомгидромет, ни Институт имени Курчатова с их маститыми учеными не интересовали особо опасные зоны, куда  были  выброшены сотни тонн высокорадиоактивных материалов в виде графита, тепловыделяющих сборок (ТВС), тепловыделяющих  элементов (ТВЭЛ), осколков от них  и прочего. Тот же академик Велихов не раз зависал на вертолете над аварийным третьим блоком, неужто  и  он  не видел эту массу? Мыслимо ли, что так долго — с апреля по сентябрь 1986 года — с этих зон ветрами разносилась радиоактивно зараженная пыль по белу свету! Радиоактивная масса омывалась дождями, испарения, теперь уже  зараженные, улетучивались в атмосферу.  К  тому  же  продолжал  «плеваться»  и  сам  реактор,  из  которого  извергалось немалое количество радионуклидов.

Наверняка многие руководители об этом знали, но радикальных мер не принималось. И как бы ученые-физики из Института имени Курчатова ни доказывали, что уже в мае реактор прекратил выбросы, это чистейший обман. Последний выброс был зафиксирован радиолокационной станцией примерно в середине августа. Этим занимался лично полковник Б. В. Богданов.

И насколько же странным выглядит заявление председателя Государственного комитета СССР по гидрометеорологии Ю. А. Израэля в газете «Правда» от 17 апреля 1990 года: «...Госкомгидромет СССР совместно с АН СССР и республик, Минздравами СССР и республик, Минобороны, Госагропромом и другими ведомствами уже с первых дней после аварии вел огромную работу по измерению радиационной обстановки (на площадях 500 тысяч квадратных километров) и более детально измерял плотности загрязнения местности, концентрации радиоактивности поверхностных вод и других природных сред по пробам по отдельным изотопам, уделяя особое внимание наиболее долгоживущим изотопам — цезию-134 и 137, стронцию-90, плутонию-239 и 240. Все эти данные передавались руководящим органам в центре и республиках, заинтересованным ведомствам и местным властям для принятия необходимых мер...» Вот уж воистину прямо по пословице — не похвали себя, кто же похвалит.

Я вполне ответственно заявляю, что основная тяжесть работы по оценке радиационной обстановки вплоть до взятия десятков тысяч проб грунта, воды легла на армия. В этих операциях я много раз лично участвовал и руководил этими работами. Результаты исследований докладывались регулярно шифровками в соответствующие инстанции. Наиболее правдивая и полная карта радиационной обстановки была подготовлена нами.

Однажды на заседании комиссии Политбюро в Чернобыле, которое проводил Г. Г. Ведерников, а докладчиком на котором по радиационной  обстановке  во  всем  регионе был Израэль, я попытался спросить, почему в докладе дана такая радужная обстановка, мы-то ее хорошо знали. Получить ответ я так и не сумел.

А мы в городе по просьбе бывшего Предсовмина Украины А. П. Ляшко брали сотни проб грунта, листвы, воды. Эту операцию мы проводили вместе с  офицерами, прилетевшими на вертолетах из Чернобыля, и штабом Гражданской обороны Украины во главе с генерал-лейтенантом Н. П. Бондарчуком. Также хорошо помня, как были отсняты на фотографическую пленку зеленые листочки каштанов на Крещатике. Проявили пленку, на ней высветились точки радионуклидов.  Потом  положили  эти  же  листочки  в специальную камеру и через месяц вновь отсняли. Теперь уже листочки были пора жены полностью, будто паутина образовалась от тех точек. Когда капитан 1 ранга Г. А. Кауро в показал негативы А. П. Ляшко, тот ахнул...

Самые опасные и ответственные работы по дезактивации предстояло выполнить на кровлях третьего энергоблока, где было сконцентрировано значительное количество высокорадиоактивных материалов, выброшенных при аварии на четвертом блоке. Это были куски графитовой кладки реактора, тепловыделяющие сборки, циркониевые трубки и прочее. Мощности доз от отдельно лежащих предметов были слишком высокие и весьма опасные для жизни человека.

И вот вся эта нагроможденная масса с 26 апреля по 17 сентября лежала на кровлях третьего энергоблока, площадках главной вентиляционной трубы, развеивалась ветрами, омывалась дождями в ожидании, пока наконец дойдет черед и до ее удаления. Все ждали и   надеялись   на   робототехнику.   Дождались.   Вертолетами   несколько   роботов   были доставлены  в   особо    опасные зоны, но они не сработали.  Аккумуляторы сели, а электроника отказала.

Несколько ранее был подготовлен «Проект производства работ по очистке кровель главного корпуса и зданий второй очереди». Этот проект был разработан одним московским институтом. Он предусматривал применение двух кранов «Демаг» (производство ФРГ, стоимость — 4,5 миллиона рублей), очистку кровель клеевыми захватами, использование гидромониторов и насосного оборудования с давлением 8—10 атмосфер, использование гидравлических манипуляторов «Фористерн-770» (производство Финляндии). Кроме того, нужно было построить специальные бетонные дороги к месту работ «Демагов».

Однако до разработки проекта и его выдачи в производство дозиметрическая и инженерная разведка (кроме съемок с вертолета) кровель третьего блока практически не выполнялась. Были первые выходы Юрченко в зону «Н», где прибор ДП-5В зашкаливало. И на этом разведка приостановилась. Проектом предусматривалось с помощью дозиметра, закрепленного на кряке, определить уровни радиоактивности в доступных местах.

С целью сведения к минимуму транспортно-технологических операций по удалению высокоактивных материалов с кровель третьего энергоблока, а также исключения строительства специальных могильников высокоактивные источники решено было сбросить в развал аварийного блока, поэтому работы по дезактивации кровель третьего энергоблока должны были быть опережающими по отношению к возведению «саркофага». Однако строительство   его   являлось,   безусловно,   главной   задачей,   и   использование кранов «Демаг» на дезактивации кровель привело бы к задержке возведения «саркофага». Этому проекту не суждено было осуществиться.

Необходим был альтернативный вариант, позволяющий устранить указанные противоречия в части строительства «саркофага» и дезактивации кровель третьего энергоблока. С этой целью была проведена предварительная инженерная и дозиметрическая разведка кровель третьего энергоблока. Эту разведку, уже более детальную, провели дозиметристы из отряда спецдозразведки А. С. Юрченко. Кровли были условно разграничены на зоны и соответственно обозначены «Н», «М», «К» и  так далее. Границами зон были различные высотные отметки и стены  сооружений.  Также была выполнена предварительная дозиметрическая и инженерная разведка помещений, находящихся под кровлями третьего энергоблока.

Исходя из выводов, сделанных по результатам разведки кровель третьего энергоблока,  штабом  ликвидации  последствий  аварии  на  ЧАЭС  был  предложен  проект дезактивации   кровель,   основанный   на   комплексном   использовании   крана   «Демаг», который   должен   быть   установлен   в   северной   части   энергоблока,   гидромониторов, дистанционно  управляемых  механизмов  и  полудистанционных  ручных  приспособлений. Предусматривалась также установка крана «Либхер» для подачи оборудования на кровли.

Проект был одобрен правительственной комиссией, но тоже не был реализован ввиду занятости «Демагов».

В процессе работы по дезактивации постоянно велась дозиметрическая  и инженерная разведка, были определены мощности экспозиционных доз в ранее не разведанных полях.

В этот же период для дозиметрической разведки были попытки использовать дистанционно управляемые механизмы (ДУМ), разработанные одним из НИИ, на которые устанавливались дозиметрические приборы. Результаты замеров уровней радиации с помощью ДУМ оказались при перепроверке дозиметристами завышенными более чем в 10.раз.  Кроме  того,  эти  ДУМ,  перенесенные  вертолетами  в  зону  действий,  ввиду  малой устойчивости при движении заваливались набок. Бэрозатраты (мера облучения) на оказание помощи ДУМ-«разведчикам» людьми составили внушительные цифры. От применения ДУМ-«разведчиков» пришлось отказаться. Дальнейшую разведку по кровлям проводили люди — отважные разведчики-добровольцы.

Справедливости ради следует напомнить, что сразу после аварии на Чернобыльской АЭС было дано задание на разработку и создание дистанционно управляемых механизмов ряду специализированных предприятий Москвы, Ленинграда, Белоярска и другим. Разработка ДУМ проводилась по техническим заданиям, которые, как правило, были подготовлены без участия специалистов,  занимающихся  непосредственно  дезактивацией на ЧАЭС, без знания условий работ. Поэтому большинство разработанных «магических роботов» оказались непригодными. Лучшим «роботом» оказался в век технического прогресса опять советский солдат.

В операции, которой мне пришлось руководить в особо опасных зонах третьего энергоблока, я так ни разу и не видел робота в работе, кроме извлеченного из  графита робота, «сгоревшего» в рентгеновских лучах и ставшего помехой при выполнении работ в зоне «М».

Тем временем работы по захоронения аварийного четвертого энергоблока были близки к завершения. В конце сентября «саркофаг» — это образное слово стало для всех привычным — предстояло перекрыть металлическими трубами большого диаметра. Непростая сама по себе задача осложнялась тем, что на крышах сооружений, на трубных площадках лежали тонны высокорадиоактивных веществ, выброшенных в момент аварии, о чем уже шла речь. Их во что бы то ни стало надо было собрать и сбросить в зев разрушенного реактора, упрятать под надежную крышу.  Если  этого  не  сделать,  удаление веществ в безопасные места затянется на месяцы.

Но как подступиться к зонам, где уровни радиации оставались опасными для жизни? Попытки применить гидромониторы, другие механические приспособления,  как уже   говорилось,   оказались   безуспешными.   В   полях   с   высокими   уровнями   радиации «магические» и другие нашумевшие в прессе роботы выходили из строя: Кроме  того, места разброса радиоактивных продуктов, прилегающие к вентиляционной трубе главного корпуса, трубные площадки были труднодоступными: высота сооружений составляла от 71 до 140 метров. Словом, без активного участия людей задачу не решить. К такому выводу приходили многие специалисты, члены правительственной комиссии и особенно энергичный заместитель главного инженера по строительству Евгений Михайлович Акимов, вместе с которым работал его сын Игорь. Игорь был корректировщиком на вертолете, обрабатывающем пылеподавляющим раствором крыши первого и третьего энергоблоков. Этому юноше пришлось написать с десяток заявлений, чтобы и его направили к отцу для участия в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Это, пожалуй, был самый молодой специалист-инженер, и он достойно представлял молодежь. Его отличали, как и отца, хорошая профессиональная подготовка и солдатская смекалка, которая нужна была на каждом шагу. Порою Игорь казался слабым в физическом отношении, но на деле это было не так. Игорь был исключительно вынослив и мужествен. Раньше нас — а это, значит, в 24 часа — с АЭС не уходил.

16 сентября 1986 года в соответствии с полученной шифровкой из Чернобыля за подписью генерал-лейтенанта Б. А. Плышевского я вылетел на вертолете в Чернобыль для участия в заседании правительственной комиссии по обсуждению хода дезактивации крыш третьего энергоблока и площадок главной вентиляционной трубы ЧАЭС. Я прибыл к 16.00 к генералу Плышевскому. Мы тут же отправились на заседание правительственной комиссии, которое проводил Б. Е. Щербина.

Заседание проходило в служебном кабинете председателя. Докладчиком по основному вопросу был Ю. Н. Самойленко. Он подошел к  рельефной  карте,  на  которую была нанесена вся радиационная обстановка с помощью красных флажков и условных знаков, и четко доложил о состоянии дел, акцентируя внимание на оставшихся особо опасных зонах. Юрий Николаевич сообщил, что  все  попытки  удалить высокорадиоактивные вещества с помощью роботов и другой техники ни к чему не привели. Остается один-единственный вариант — выполнение опасных работ вручную воинами Советской Армии с применением простейших средств механизации.

Все погрузились в тягостное молчание. Каждый понимал, насколько опасна работа для ее участников. Это — во-первых, а во-вторых, до чего же мы  дожили  в  век технического прогресса, что в трудную минуту не оказалось ни технических средств, НИ способов выполнения подобных работ.

Б. Е. Щербина еще раз перебрал все возможные варианты, и ни один из них не был реальным. После того речь зашла о месте захоронения высокорадиоактивных материалов. Однозначно было сказано — сбрасывать только в аварийный реактор. Я пытался убедить, что лучше будет задержать предстоящие работы, но сделать специальные металлические контейнеры с большим коэффициентом ослабления радиации и вертолетами вывозить в соответствующие места захоронения. Предложение было отвергнуто. Говорили и о дефиците времени: поджимали сроки закрытия «саркофага» и возможного приезда Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Верховного Совета СССР М. С. Горбачева. Дело в том, что к этому времени в Чернобыле уже побывали и Н. И. Рыжков, и Е.  К. Лигачев, и многие другие. Честно скажу, когда мы об этом узнали, пришел какой-то внутренний подъем, желание сделать больше, чем можешь. Да что греха таить, в ту пору у Михаила Сергеевича авторитет был и велик, и, казалось, непоколебим. Но, увы...

Приезд не состоялся по непонятным, во всяком случае для нас, причинам. А как он был нужен в те тяжелые для Чернобыля дни! Да и вряд ли кто-нибудь осмелился бы докладывать ему неправду о сложной и опасной радиационной обстановке. Уж слишком было много свидетелей живых там, в Чернобыле.

Затем председатель комиссии обратился к Плышевскому и сказал: «Я буду подписывать правительственное решение на привлечение воинов Советской Армии». Борис Алексеевич Плышевский сказал только одно: «Войскам нужно распоряжение министра обороны». Щербина на это ответил, что он лично переговорит с министром обороны, а мы должны готовиться к операции.

Меня до сих пор гложет сомнение: почему на этом заседании отсутствовали представители химвойск? Возможно, председатель посчитал, что все равно проку не будет? Не знаю. На  этом совещании присутствовали только бывший первый заместитель министра здравоохранения Е. И. Воробьев и кто-то еще из ученых, кого я не знал. И все же решение было принято однозначное. Оно действительно принималось  нелегко.  Но другого не было. Этим же решением, пунктом четвертым, на меня возлагалась ответственность за научно-практическое руководство этой операцией. Меня некоторые военачальники спрашивали: а зачем вам, уважаемый Николай Дмитриевич, нужно было лезть в это пекло? Я отвечал, что даже если бы Б. Е. Щербина и не подписал такого решения персонально по моей кандидатуре, то я все равно, в соответствии со своими обязанностями и своей совестью, непременно принял бы участие в операции. А  тут  тем более — я выполнял решение правительственной комиссии. На этом же заседании мною было предложено подготовить и провести обстоятельный эксперимент в порядке подготовки к операции. Предложение было одобрено.

Поздно   вечером   по   возвращении   меня   ждали   генерал-майор   Ю.   М.   Ваулин, офицеры А. М. Невмовенко, Г. А. Кауров, А. А. Кузнецов. На коротком совещании я вкратце доложил результаты поездки. Мне нужно было подобрать кандидатов для проведения эксперимента. Добровольцев набралось много, но из них были отобраны всего лишь пять человек. Это полковник А. А. Кузнецов, полковник И. И. Петров, подполковник А. А. Салеев, фотокорреспондент В. А. Шеин, подполковник А. Д. Саушкин.  На  месте  должны были принять участие гражданские специалисты от АЭС.

17  сентября вертолет доставил нас к месту проведения эксперимента. Его решили провести на площадке «Н». Особая роль в эксперименте  отводилась  кандидату медицинских наук подполковнику медицинской службы Александру Алексеевичу Салееву. Он лично на себе должен был проверить возможность работы в опасной зоне. Были приняты все меры радиационной безопасности. Салееву  предстояло  действовать, используя специальные усиленные средства защиты. На него подогнали свинцовую защиту на грудь, спину, голову, гонады, органы дыхания, зрения. В специальные бахилы уложили просвинцованные стельки, на руки надели перчатки и просвинцованные рукавицы. На грудь и спину дополнительно надели просвинцованные фартуки. Все это, как показал потом эксперимент, в 1,6 раза снижало воздействие радиации. Кроме того, на него повесили около десяти различных датчиков и дозиметров. Был тщательно рассчитан маршрут движения. Надо было выйти через пролом в стене на площадку, осмотреть ее и аварийный реактор, сбросить в развал 5—6 лопат радиоактивного графита и по сигналу вернуться назад. Эту программу подполковник медицинской службы Салеев выполнил за 1 минуту 13 секунд. Мы, затаив дыхание, следили за его действиями. Мы стояли в проеме, проделанном взрывом в стене, и, так как не было защиты, находились в зоне 30 секунд.

Как только Салеев вернулся, внимание всех было привлечено к прямопоказывающему дозиметру. За минуту с небольшим Александр Алексеевич получил дозу облучения до 10 рентген по прямопоказывающему дозиметру, но датчики отправили в лабораторию, и только после расшифровки можно было окончательно сделать выводы. Через пару часов мы получили сведения из лаборатории: они особенно не отличались от уже известных нам. Акт по результатам эксперимента и свои выводы доложили членам правительственной комиссии. Комиссия рассмотрела представленный акт, разработанные нами документы (инструкции, памятки и прочее) для офицеров, сержантов и солдат и одобрила их.

В инструкциях и рекомендациях были заложены требования к добровольцам, привлеченным к работам. Они должны были обладать психологической устойчивостью, умением быстро мобилизовывать психику и физические силы для выполнения порученного задания в предельно сжатые сроки, при минимальных дозовых затратах. Это и определило основные принципы отбора и подготовки воинов для выполнения работы: во-первых, должно быть добровольное желание выполнить ее в сверхэкстремальных условиях; во-вторых, наряду с первичным отбором  по  медицинским  показаниям необходим был дополнительный тестовый отбор исполнительных, аккуратных, спокойных и выдержанных по характеру, наблюдательных людей; в-третьих, участник должен быть физически развит, подвижен и ловок.

Принцип добровольности играл огромную роль. Например, в отряде спецдозразведки, набранном только из добровольцев — гражданских специалистов, не было ни одного случая небрежного отношения к порученному делу.

Отбор, выполненный с помощью специалистов с целью выявления совокупности перечисленных свойств личности, позволил значительно повысить качество всех видов работ в условиях высоких радиационных полей, сократить дозовые нагрузки.

Однако за весь период работы штаба по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС с июня 1986 года по ноябрь 1986 года Минздрав СССР никаких рекомендаций не выдавал и обследований работающих с точки зрения психофизического состояния не проводил. Даже контроль физиологического состояния был поставлен примитивно. Членам отряда спецдозразведки за 4 месяца работы в условиях высоких и сверхвысоких полей и больших дозовых нагрузок делали анализ крови только один раз. Аналогичное состояние дел с медицинским обеспечением наблюдалось и в других подразделениях, кроме управления строительства Министерства обороны.

Большое значение придавалось полигонным занятиям. В сентябре 1986 года на территории строящегося пятого и шестого энергоблоков был создан полигон с имитацией зон и содержащихся в них кусков графита, тепловыделяющих сборок, циркониевых трубок и прочего.

Имитировались также разрушенные элементы конструкций, проломы для выхода в зону, маршруты  движения. Занятия  проводили командиры  подразделений под руководством инженера-физика из спецотряда дозразведки Г. П. Дмитрова.  На  полигонных занятиях личному составу ставилась задача: закрепить знания правил техники безопасности и радиационной безопасности, изучить средства индивидуальной защиты и правила пользования  ими, ознакомиться с инженерной обстановкой в зоне работы, отработать приемы взаимопомощи военнослужащих в одной смене, изучить маршруты движения.

Эффективность  полигонных  занятий  была  оценена  при  проведении  работ  в  зоне «Н». Группа военнослужащих, прошедших эти занятия, в сравнении с теми, кто их не прошел, действовала более организованно, хладнокровно и результативно. Отсюда следует вывод, что при работе в сверхэкстремальных условиях полигонные тренировки и занятия необходимы, так как являются высокоэффективным средством формирования психологической устойчивости.

На примере отряда спецразведки за период работы с июня по октябрь 1986 года следует отметить, что высокий профессиональный уровень при отсутствии таких черт характера, как исполнительность, аккуратность, наблюдательность, не позволял достичь приемлемых результатов в психологической подготовке у некоторых разведчиков- добровольцев. Поэтому имело смысл оценивать уровень профессиональной подготовки только у кандидатов, прошедших предварительный отбор.

Почти все военнослужащие не имели опыта работы с открытыми радиоактивными веществами, дозиметрическую аппаратуру и приемы работы с ней изучали по программам гражданской обороны в школе, вузе, в период службы в Советской Армии, на занятиях при переподготовке в вузах, но знания не у всех были хорошие, и потому не каждый был готов выполнить задачу. Однако волевые черты характера, физическая и политико-моральная подготовленность позволили при отсутствии должной специальной теоретической подготовки освоить требуемый объем знаний и успешно выполнять в сверхэкстремальных условиях поставленные задачи.

Можно было сделать вывод: высокий уровень профессиональной подготовки специалиста без соответствующих нравственных качеств не является гарантией успешной работы в сверхэкстремальных условиях.

Важную роль играла физическая подготовленность специалистов. К работам допускались воины нормального телосложения, без излишней полноты, подвижные, расчетливые в движениях, физически сильные. Возрастной предел 35 —45 лет.

За период работы на ЧАЭС у людей, физически развитых, не наблюдалось психических срывов, случаев невыполнения поставленных задач, было меньшее время адаптации к условиям работы.

С 18 сентября добровольцы приступили к тренировкам на натурном макете, воспроизводящем обстановку в зоне «Н».

В момент взрыва реактора четвертого энергоблока перекрытие из железобетонных плит центрального зала было разрушено и разбросано в разные стороны, в том числе на зоны «Н» и «М». Конструктивные узлы реактора, разрушенные тепловыделяющие сборки, циркониевые трубки, графитовые блоки кладки реактора были разбросаны по крышам зон «Н» и «М» и трубным площадкам. Кроме того, на крышах зон «Н» и «М» под выброшенными целыми и полуразрушенными железобетонными плитами весом от 1 до 4 тонн оказались куски того же радиоактивно зараженного  графита, тепловыделяющих сборок и других продуктов выброса.

Ориентировочные объемы работ на указанных площадках мы определили в ходе воздушной разведки. Полученные снимки позволили более точно подготовить программу работ, избрать приемы и способы их выполнения.

Для выхода в зону «Н» было прорезано отверстие в воздуховоде диаметром 100 сантиметров, позже отверстие было расширено до размеров 2 на 1,5 метра.

Подготовка к предстоящей операции была развернута полным ходом. Солдаты вручную готовили средства индивидуальной защиты. Так, для защиты спинного мозга вырезали из свинца толщиной 3 миллиметра экран типа лат рыцаря, делали свинцовые плавки в виде бандажа, для защиты затылочной части головы — свинцовый экран наподобие армейской каски, для защиты кожи лица и глаз от бета-излучений — щиток из оргстекла толщиной 5 миллиметров, для защиты ног — свинцовые стельки в бахилы или сапоги, для защиты органов дыхания подгонялись  респираторы  типа  «астра-2»,  «РМ-2», для защиты тела (груди и спины) — фартуки из просвинцованной резины, для защиты рук-- просвинцованные рукавицы и перчатки. Вес такого снаряжения составлял до 20—25 килограммов.

В таких доспехах солдат больше походил на робота, нежели на человека. Вся эта защита позволяла снизить воздействие уровня радиации на человека в 1,6 раза, но значительно сковывала его движения. «Как же так?!» — не устаю я себе задавать вопрос. Мы будто пришли из каменного века и вынуждены  были  собирать  свинцовые  листы  и вырезать из них на скорую руку защиту критических органов человека,  которого  нужно было посылать в особо опасные зоны.  К этой свинцовой защите еще добавляли рентгеновские фартуки, щитки из оргстекла, выискивали прорезиненные перчатки и бахилы, добывали с боем респираторы типа «астра», «лепесток» и прочее. Мне, генералу и человеку, потерявшему в этой операции здоровье, стыдно говорить о всей примитивности защиты. Главная наша защита состояла в том, что каждому солдату, сержанту или офицеру высчитывалось время работы, вплоть до секунд. И как бы ни говорили и ни судачили злые языки, мы берегли солдата больше, чем себя. Я говорю правду, и только правду,— вновь, в который раз, с больничной койки. Мы не повторили роковых ошибок героев-пожарных, но они могли быть живыми героями, если бы знали счет времени и рентгенам.

Одновременно кипела работа на заводе (директор В. В. Голубев), где также срочно изготавливали металлические  захваты, щипцы  с длинными ручками,  скребки,  багры, ломы, кувалды, носилки и другие приспособления. И все это тоже готовилось в пожарном порядке. И тоже абсолютный примитивизм. О боже! Когда же мы вырвемся из этих оков так называемого «технического прогресса»? Ну как же объяснить солдату, идущему на бой с радиацией, всю нашу немощь? А может, этих самых ученых, от которых нет ни какой отдачи, да и послать вместо солдат? Это было бы справедливо. О ты, наша система, и кто тебя только выдумал? Только, видно, в нашей державе ты могла развиться и жить...

Особое внимание было уделено организации управления людьми в особо опасных зонах. Для этих целей на высоте был оборудован специальный командный пункт (КП), на котором были установлены телемониторы, коротковолновая радиостанция для  связи  с АЭС и оперативной группой Министерства обороны. Здесь же находились крупномасштабные фотографии особо опасных зон, которые любезно срочно сделал фотокорреспондент АПН Игорь Костин, схемы основных и запасных маршрутов в зоны, отдельные предметы из свинца, имитирующие ТВЭЛы, ТВС, графит и прочие продукты выброса из реактора четвертого энергоблока.

В особо опасных зонах были выставлены телевизионные камеры ПТУ-59 с пультом управления по трем осям и регулировкой фокуса трансфокаторами. Камера позволяла вести обзор и крупным планом рассматривать отдельные предметы. На этом КП проводился инструктаж командиров, ставились конкретные задачи каждому военнослужащему.

Кроме того, были оборудованы специальные точки по подгонке индивидуальных средств защиты, выдаче и установке индивидуальных дозиметров. Здесь производились снятие и проверка показаний бэрозатрат в рентгенах, учет выполненных работ, проверка готовности к выходу в зону. На отметке 70 метров был оборудован пост маршрутного офицера, где было сосредоточено управление электросиреной,  хронометрировалось время работ. Это был в своем роде старт.

Для повышения ответственности за подготовку и проведение работ в особо опасных зонах для командиров частей и подразделений, их заместителей, а также всего командно- начальствующего состава были разработаны и определены конкретные функциональные обязанности и временная организационно-штатная структура команд, групп и других формирований. Так, например, на  командира  части  возлагалась  персональная ответственность за отбор и  индивидуальную  подготовку  воинов-добровольцев,  за контроль дозы облучения, неукоснительное соблюдение специальной инструкции солдатами, сержантами и офицерами при работе в особо опасных зонах, и, наконец, командир нес ответственность за умелое и твердое управление своими подчиненными.

Особые обязанности возлагались  на выводного и маршрутного офицеров. Так, выводной офицер нес персональную ответственность за точность соблюдения времени работ, установленного руководителем операции в соответствии с расчетами поста дозиметрического контроля. Он лично подавал команду «Вперед!» и запускал секундомер, он же давал команду на прекращение работ в зоне и включал электросирену. В руках этого офицера была жизнь воинов. Малейшая неточность или ошибка могли иметь трагические последствия.

Не меньшая ответственность возлагалась и на маршрутных офицеров, которых дозиметристы А. С. Юрченко, Г. П. Дмитров, В. М. Стародумов водили по сложным лабиринтам в особо опасные зоны для тренировки. И только после подготовки маршрутный офицер мог уверенно выводить команду или группу солдат в зону работ. Обычно маршрутный офицер выводил 10—15 команд солдат, и его дозовая нагрузка становилась предельной, то есть 20 рентген.

Из зоны команда или группа воинов возвращалась самостоятельно под руководством старшего.

В это время я комплектовал штаб руководства операцией. В штаб вошли подполковники А. П. Сотников, А. Д. Саушкин, В. С. Кочетков, Э. М. Кульчицкий, майор И. В. Тетерин, заместитель главного инженера ЧАЭС В. С. Голущак, неизменные наши разведчики А. С. Юрченко, Г. П. Дмитров, В. М. Стародумов, капитан С. И. Макушкин.

В основном все подготовительные работы были завершены. И все же это была скоропалительная  подготовка.  Поспешность  принятых  решений  объясняется  тем,  что  в правительственной комиссии первоначально сложились убеждения в реальности разрабатываемых наукой проектов удаления высокорадиоактивных веществ с помощью роботов и другой специальной техники. Но из всего этого вышел, как говорится, пшик. А вот предстоящий вариант работ никем не прорабатывался, а потому даже средства малой механизации, так же как и защита, были нами разработаны в вынужденно короткий срок и на скорую руку. Уважая Ю. Н. Самойленко за его смекалку, недюжинный ум, силу воли, инженерную эрудиция, я все же видел в нем склонность к поспешности, желание как можно быстрее покончить с этой опасной работой силами войск и отличиться.

...Пока мы готовили, проводили и обрабатывали данные эксперимента, неожиданно прилетела специальная комиссия, назначенная первым заместителем и исполняющим обязанности министра генералом армии П. Г. Лушевым. Это был, по всей вероятности, результат переговоров с ним  Щербины.  Председателем  комиссии был назначен генерал армии И. А. Герасимов, который впервые в самые тяжелые дни после аварии возглавил оперативную группу Министерства обороны СССР. Но  не  в  обиду  ему  и  всему Министерству обороны будет сказано, что это был не лучший вариант руководства ликвидацией последствий.

Ведь вместе с Н. И. Рыжковым и Е. К. Лигачевым 2 мая в Чернобыль прилетел начальник Гражданской обороны СССР генерал армии А. Т. Алтунин. И нужно было сразу возложить на него руководство всей операцией по ликвидации последствий аварии от начала и до конца. Штаб Гражданской обороны СССР и его  основные  управления следовало бы немедленно передислоцировать в Чернобыль и только придать, соответствующее недостающее количество войск. А что получилось? Насколько мне известно, А. Т. Алтунина отстранили ретивые начальники и отправили его в Москву с упреками. К управления были подключены армейские генералы, порою совершенно некомпетентные. Гражданскую оборону оценили как неподготовленную и недееспособную, технически не вооруженную. Возможно, это и так. А кто в этом виноват? И до сегодняшнего дня начиная с руководителей страны и кончая председателем сельского Совета народных депутатов отношение к гражданской обороне безобразное. Нужны закон о гражданской обороне и пересмотр всех функций системы гражданской  обороны, усиление готовности сил и средств ее, их мобильности и оснащенности. А то ведь даже в родной армии идет распродажа с молотка техники вместо передачи ее гражданской обороне. Несомненно, вина генерала армии А. Т. Алтунина состоит в том, что он лично не доложил Генеральному секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачеву и не настоял на своем — взять всю ответственность за ликвидация последствий этой аварии на себя, то есть на Гражданскую оборону СССР, овладеть сложной обстановкой и по-настоящему, шаг за шагом, день за днем, час за часом, повсеместно, где только образовались зоны радиоактивного заражения, наступать единым фронтом, привлекая при этом невоенизированные формирования гражданской обороны, воинские части, Советскую Армию, министерства, ведомства, науку, специалистов и так далее. И Е. К. Лигачев, и Н. И. Рыжков, отправив Алтунина в Москву, практически освободив  его от дела, сыграли свою неблаговидную роль и в организации ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, и в судьбе Александра  Терентьевича Алтунина. Я слишком  хорошо  знал этого человека за многие годы службы под его руководством. Для него это был страшный и непоправимый удар. Вскоре с обширным инфарктом он оказался в Кремлевской больнице, что на Мичуринском проспекте. Потом повторный инфаркт, и его не стало...

Мое личное убеждение, вынесенное из опыта ликвидации последствий чернобыльской аварии, землетрясения в Армении и других стихийных бедствий, состоит в том,   что,   когда   назначается   комиссия   Политбюро   или   правительственная,   то   она некомпетентна, а отсюда и уровень руководства. Вот так и получилось на первом этапе руководства ликвидацией аварии на Чернобыльской АЭС с уважаемым, ныне покойным Б. Е. Щербиной. Ведь дело доходило до абсурда, до смешного...

И вот прибыла эта самая комиссия Министерства обороны, в составе которой было восемь генералов, в том числе из Генштаба, Главпура, тыла, химвойск и так далее. Вначале поговорили в кабинете начальника опергруппы. Потом встретились с Щербиной. Позже переоделись и поехали в Чернобыль. Часть членов комиссии села на вертолеты и вылетела на осмотр крыш третьего энергоблока и площадок главной вентиляционной трубы АЭС. В вертолете генерал-лейтенант Б. А. Плышевский попросил меня сесть против председателя комиссии и более детально пояснить инженерную и радиационную обстановку. Как сейчас помня, генерал армии И. А. Герасимов улыбнулся в свои пышные пшеничные усы и сказал: «Генерал, эту картину я уже видел в мае месяце». С  воздуха хорошо была видна вся картина, тем более что несколько раз вертолетчики по команде председателя комиссии зависали над крышами третьего блока и у трубы. Члены комиссии своими глазами посмотрели на массу графита, разбросанные целые и разорванные  в куски тепловыделяющие сборки с ядерным  горячим, ТВЭЛы из циркония, железобетонные плиты и прочее.

После облета комиссия вернулась в Чернобыль. Желающих пойти  в  зону предстоящих работ не нашлось,  даже заместитель  начхима Советской Армии контр- адмирал В. А. Владимиров — и тот не заикнулся.

Все собрались снова на совещание. На нем, в частности, контр-адмирал В. А. Владимиров и предложил утвердить дозу одноразового облучения в период выполнения работ в опасной зоне 20 бэр, то есть 20 рентген. Далее он предложил привлечь моряков с атомных подводных лодок, но это предложение не прошло. Я от контр-адмирала Владимирова ожидал большего. Я хорошо знал, что он крупный специалист в области радиационной безопасности, и ему-то теперь, как говорят, карты в руки. Ан нет! Тогда я подумал, что сейчас он скажет, что кто-то из генералов-химиков будет рекомендован на компетентное руководство всей этой операцией. Тоже не прозвучало.

У меня до сих пор в голове не укладывается: как могло случиться, что в химвойсках не нашлось генерала, который руководил бы этими работами, и их поручили мне? Более того, в составе оперативной группы Министерства обороны СССР была образована своя опергруппа от химвойск. А ведь в химвойсках функционирует аж целый институт, где выращены «великие» ученые — от кандидатов наук до академика генерал-лейтенанта А. Кунцевича, специалиста как раз по дезактивации. Куда все они в тот момент подевались?

И вот появилось решение правительственной комиссии №106 от  19  августа  1986 года из четырех пунктов, подписанное Б. Е. Щербиной.

Первый пункт гласил, что Министерству обороны СССР совместно с администрацией ЧАЭС поручается организовать и выполнить работы по удаления высокорадиоактивных источников с крыш третьего энергоблока и трубных площадок, а последний — научно-практическое руководство возложить на первого заместителя командира войсковой части 19772 генерал-майора Н. Д. Тараканова. Меня лично никто не спросил, тем более что я по образованию инженер-механик, а вовсе не химик. Оспаривать решение я не стал, чтобы не посчитали трусом.

После того как генерал армии И. А. Герасимов подвел итоги совещания, утвердил официальные документы, он тут же в присутствии всех членов комиссии по телефону связался с исполняющим обязанности министра обороны генералом армии П. Г. Душевым и подробно доложил обстановку. Все присутствовавшие, затаив дыхание, слушали этот разговор. В завершение доклада председатель комиссии сказал, что, кроме воинов, эту работу никто не выполнит. В ответ было дано «добро», и генерал армии Герасимов тут же встал, пожал мне руку и сказал: «Желая вам успехов, генерал». Больше я его никогда не видел.

В тот же день, 19 сентября пополудни, и началась адская операция в особо опасной зоне третьего энергоблока. Через полчаса я был на командном пункте, который размещался в третьем блоке на 5001-й отметке. По ежедневным  замерам, проводимым командиром отряда спецдозразведки А. С. Юрченко, уровни радиации в блоке были у стенки, примыкающей к четвертому  аварийному блоку, 1,0 —1,5 рентгена в час, а у противоположной, примыкающей ко второму блоку, — 0,4 рентгена в час. Так что за две недели ежедневного пребывания на КП по 10 часов можно было с избытком «набраться» этой проклятой радиации.

Первыми постоянно ходили в зоны разведчики, всякий раз уточняя меняющуюся радиационную обстановку:  командир отряда  дозиметрической  разведки Александр Серафимович Юрченко, прибывший из города Фрунзе; заместитель командира отряда Валерий Михайлович Стародумов, прибывший из города Свердловска; разведчики- дозиметристы: Геннадий Петрович Дмитров, Александр Васильевич Голотонов, Сергей Юрьевич Северский, Владислав Александрович Смирнов, Николай Тимофеевич Хромяк, Анатолий Александрович Романцов, Виктор Александрович Лазаренко, Анатолий Николаевич Гуреев, Иван Николаевич Ионин, Анатолий Иванович Лапочкин, Виктор Зигмантович  Велавичюс.

Вот они, герои-разведчики, которые подвергались наибольшей опасности, часто выходя в особо опасные зоны.

Когда я прибыл на КП, воины батальона были уже переодеты и стояли в строя — всего 133 человека. Я поздоровался. Довел официальное распоряжение министра обороны на проведение операции. В конце своего выступления попросил всех, кто плохо себя чувствует и не уверен в собственных силах, выйти из строя. Строй солдат, сержантов и офицеров не шелохнулся...

Первую пятерку воинов во главе с командиром майором В. Н. Бибой я лично инструктировал у телемонитора, на экране которого отчетливо были видны зона работ и все находившиеся в ней высокорадиоактивные материалы. Вместе с командиром по команде «Вперед!» вышли в зону сержанты Канарейкин и Дудин, рядовые Новожилов и Шанин. На старте офицер запустил секундомер, и началась операция по удалению радиоактивных материалов. Воины работали не более двух минут. За это время, например, майор Биба успел сбросить совковой лопатой около 30 килограммов радиоактивного графита, сержант В. В. Канарейкин с помощью специальных захватов удалил разорванную трубу с ядерным горючим, сержант Н. С. Дудин сбросил семь кусков смертоносных ТВЭЛов, рядовой С. А. Новожилов — то же самое. И так каждый воин выполнял очень опасную работу. Каждый воин, прежде чем сбросить смертоносный груз, должен был посмотреть в развал реактора, то есть во врата ада...

Секундомер замер. Впервые зазвучала сирена. Пятерка воинов во главе с комбатом быстро положила шанцевый инструмент в указанное место, мигом покинула зону через отверстие в стене и последовала на командный пункт. Здесь дозиметрист, он же и разведчик, Г. П. Дмитров вместе с военным врачом снимали показания дозиметра, объявляли персонально каждому полученную дозу облучения и записывали в ведомость учета. Дозы у всей пятерки не превышали 10 рентген. Я очень хорошо помню, как комбат просил меня еще раз пустить его в зону, чтобы добрать свои 25 рентген. Дело в том, что при получении воином 25 рентген разрешалось выплачивать пять окладов. Но если воин набирал эти 25 рентген, то командира наказывали.

Очередная пятерка в составе Зубарева, Староверова, Гевордяна, Степанова и Рыбакова пошла в зону. И так смена за сменой. В этот день 133 воина-героя убрали более 3 тонн высокорадиоактивных материалов из зоны «Н».

Ежедневно после завершения работ мы тут же на КП обрабатывали итоги и готовили оперативную сводку, которую я лично докладывал генерал-лейтенанту Б. А. Плышевскому или начальнику штаба генералу В. А. Еремину.  Зашифрованные  сводки  тут  же отправлялись министру обороны и начальнику Главпура.

В связи с тем что воины-саперы войсковой части 51975 работали с полудня 19 сентября и в первой половине 20 сентября, то первая оперативная сводка была практически за сутки работы. Вот ее содержание:

 

        О П Е Р А Т И В Н АЯ  С В О Д К А
по итогам выполнения работ в особо опасной зоне Чернобыльской АЭС за 19 и 20 сентября 1986 года

19 и 20 сентября в работах по удалению высокорадиоактивных веществ с крыш 3-го энергоблока Чернобыльской АЭС принимали участие солдаты, сержанты и офицеры инженерно-позиционного батальона (войсковая часть 51975), командир майор Биба В. Н., в количестве 168 человек. Работы в основном выполнялись в первой особо опасной зоне «Н».

За время выполнения работ:

--собрано и сброшено в развал аварийного реактора 8,36 тонны радиоактивно зараженного графита вместе с элементами ядерного горячего;

         --извлечено и сброшено в аварийный реактор две тепловыделяющие ядерные сборки общим весом 0,5 тонны;

--собрано и сброшено в развал аварийного реактора 200 кусков ТВЭЛов и других металлических предметов весом около 1 тонны.

Средняя доза облучения личного состава 8,5 рентгена.

Отмечая особо отличившихся солдат, сержантов и офицеров: командир  батальона майор Биба В. Н., заместитель командира батальона по политчасти майор Филиппов А. В., майор И. Логвинов, майор В. Янин, сержанты Н. Дудин, В. Канарейкин, рядовые Шанин, Зубарев, Жуков, Москлитин.

Потерь среди личного состава и происшествий нет.

Руководитель операции первый заместитель командира в/ч 19772 генерал-майор Н. ТАРАКАНОВ

 

21 сентября был развернут дополнительный фронт работ в особо опасной зоне и команды теперь назначались численностью девять человек (по три тройки, в каждой тройке был старший). На команду назначали старшего офицера или сержанта. В этот день в работам были привлечены воины инженерно-дорожного полка в  количестве  108 человек, инженерно-позиционного батальона в количестве 99 человек, от войсковой части 17312 50 человек и так дал.

Особая трудность в этот день возникла при удалении верхней пробки биозащиты весом 240 килограммов. Этот вид работ выполнялся в такой последовательности: команда с кувалдами разбивала эти пробки, следующая команда грузила их на носилки и сбрасывала в развал аварийного реактора.

С носилками работали, как правило, две пары по 4 человека. Для точного указания места сброса и удобства был установлен лоток у развала реактора на карнизе зоны «Н» и дополнительно обозначалось место работ белым флагом.

Удаление кусков ТВЭЛов  производилось  только  с  помощью  длинных  захватов, более мелких лопатой. Наибольшую опасность представляли тепловыделяющие сборки, которые излучали от 700 до 1000 рентген в час.

В зоне «Н» полных сборок не было, но половинок, в одну треть, а то и менее насчитывалось сотни. Удаление ТВС производилось тоже только с помощью удлиненных захватов и багров. В зоне «Н» лежали полуразрушенные железобетонные плиты весом до 4  тонн.  Под  плитами  находились  продукты  выброса.  Но  их  вручную  было  не  сдвинуть. Черед их придет позже, но эту работу выполнят уже другие команды.

 

О П Е Р А Т И В Н А Я  С В О Д К А

по итогам выполнения работ в особо опасной зоне Чернобыльской АЭС за 21 сентября 1986 года

21 сентября в работах по удалению высокорадиоактивных веществ с крыш 3 -го энергоблока Чернобыльской АЭС приняли участие солдаты, сержанты и офицеры войсковой части 17312 в количестве 307 человек.

За время выполнения работ:

--собрано и сброшено в развал  аварийного  реактора  радиоактивно зараженного графита, ядерного горячего в количестве 12,2 тонны;

--извлечено и сброшено в развал аварийного реактора 10 разорванных тепловыделяющих сборок общим весом около 0,8 тонны;

--собрано и сброшено в аварийный реактор  136 кусков ТВЭЛов общим  весом 0,8 тонны.

Среднее время продолжительности работ от 2 до 3,5 минуты. Полученная средняя доза облучения 10 рентген.

Отмечая особо отличившихся воинов: офицеры Иванов Н. Б., Ряжских В. Н., Никитин В. В., Музыкин С. И., Завгородний А. И., сержанты Сальников В. Г., Александров А. А., Страхов А. М., Щербинин А. И., рядовые Воропаев В. Н., Ли М. К., Кривцов Е. И., Белокопытов В. И., Девятченко В. М.

Потерь среди личного состава и происшествий нет.

Руководитель операции первый заместитель командира в/ч 19772 генерал-майор Н. Тараканов

 

22 и 23 сентября работы продолжались в зоне «Н», где все еще лежали груды скопившегося графита.  Графит казалось бы, что в нем опасного.  Ведь это природный материал, модификация чистого углерода, наиболее устойчивая в условиях земной коры. Благодаря совокупности ценных физико-химических свойств графит применяют во многих областях современной промышленности. Высокая жаропрочность обусловливает использование его в производстве огнеупорных материалов и изделий: литейных  форм, плавильных тиглей, керамики, противопожарных красок в литейном деле и других. Искусственный кусковой графит применяют как эрозиостойкое покрытие для сопел ракетных двигателей, камер сгорания, носовых конусов, для изготовления некоторых деталей ракеты и так далее. Блоки из чистого искусственного  графита  применяют  на реакторах АЭС в качестве замедлителей нейтронов.

Под грудами графита лежали целые блоки, которые в момент взрыва в раскаленном состоянии падали на крыши машзала, третьего, второго энергоблоков и даже залетали на крышу первого  энергоблока АЭС.  Они  растапливали  битум  и  кровлю,  вызывали  пожар, а когда остывали под напором воды, подаваемой пожарными, оставались намертво прихваченными к кровле. И теперь, когда груда графита разбиралась, то черед доходил и до этих блоков. Такие блоки было трудно оторвать. Выход нашли. Я заказал Виктору Васильевичу Голубеву целую дюжину кувалд. И вот теперь  одна  команда  за  другой выходила в зону с кувалдами, отбивала эти блоки, а другие носилками подбирали их и сбрасывали в зев реактора.

Вспоминаю забавный случай. Стоит очередная команда у меня на КП. Я ставлю задачу отбивать эти самые блоки. Личный состав команд на эти тяжелые работы подбирали из крепких и здоровенных ребят. Все они работали на славу. Но смотрю по телемонитору и глазам не верю: один из них, пожалуй, самый крепкий воин, огромной кувалдой сильно размахивает и бьет... по железобетонной плите. Раз, второй, третий... Плита не выдерживает энергии молотобойца, и от нее отваливаются куски. И так все две минуты. Работа впустую. Мне было жаль напрасно истраченной силы солдата. Сколько блоков   графита   он   высвободил   бы   из   «объятий»   битума   кровли!   А   когда   команда вернулась, я несколько минут с ней беседовал, затем спросил и этого гвардейца: «Зачем же ты «лупил» эту плиту?» Он всерьез, понимая, что работы проделал больше других, ответил: «Да она же тоже, заразная, лежит на крыше». Ну и смеху было!

Запомнилась и другая более знаменитая команда воинов,  которую  возглавил офицер А. В. Пушкин. В составе команды были рядовые М. С. Хаджиев, Н. А. Фомин, В. И. Андриянов, А. С. Егоров, С. А. Горячев, А. И. Григорьев и С. С. Жемчужников. Когда они прибыли на КП для инструктажа, то после доклада, как и положено по уставу,  старший назвал своя фамилия Пушкин. Я невольно переспросил: «Как-как?» А он уверенно отвечает: «Пушкин», а сам смутился. В моей памяти воскрес образ поэта великой России, любовь к которому питаю со школьной скамьи.

Невольно спросил стоящего передо мной однофамильца, а возможно, и предка поэта: «Кем вы доводитесь Александру Сергеевичу?» Он застенчиво ответил: «Товарищ генерал, после окончания работы я вам все расскажу». Этот офицер был из полка противохимической защиты, войсковая часть 16666. После инструктажа команда быстро ушла в зону работ. Я внимательно смотрел по телемонитору за ее действиями. Воины работали на совесть. Уже стартовый офицер включил электросирену на окончание работ, а они еще сбрасывали последние куски графита.

Задание выполнено с честью. Вместе с инструментом солдаты выбегают из зоны работ и аккуратно укладывают его на площадке в зоне «М» у деревянного настила. Спуск по лестнице. И вот они уже на точке контроля полученной дозы облучения у Геннадия Петровича Дмитрова. Он проверяет каждый дозиметр лично, снимает показания и записывает их в журнал.  Потом  передает его военному врачу  полка, и тот делает то же самое. Далее команда следует на точку, где воины снимают с себя защиту. Я приказываю командиру полка построить личный состав. Без шума и гама в две шеренги выстроен полк. Перед личным составом стоит команда Пушкина. Я вкратце рассказывая о работе этих воинов, их подвиге при выполнении правительственного задания. За это время замполит уже подготовил почетные грамоты, и я вручаю их каждому персонально и объявляю благодарность. Тут же командиру полка даю указание о представлении этих воинов к правительственным наградам. Таких команд за время операции было немало. Вот только не зная, все ли они получили награды...

В разгар этой операции к нам прибыли  заместитель  председателя правительственной комиссии Ю. К. Семенов, ныне министр электроэнергетики, и сопровождающие его лица, уж не помня точно кто. Все они внимательно смотрели на организацию   работ,   штурм   трубных   площадок.   Были   просто   поражены   мужеством   и героизмом солдат, сержантов и офицеров, хорошей организацией. В это время последние группы воинской части гражданской обороны перевыполняли установленные нормы. Я попросил Юрия Кузьмича вручить отличившимся грамоты и объявить благодарность. Он перед строем поблагодарил всех солдат, вручил правительственные грамоты  и  объявил свое решение о награждении их денежными премиями.

Затем мы вместе с Ю. Н. Самойленко сопроводили его в зону «Н», где уже были выполнены работы. Юрий Кузьмич одобрил их качество и после этого покинул наш командный пункт. Остаточные уровни на кровле составляли 50 —70 рентген в час вместо 800—1000 до начала операции.

По ходу выполнения работ в особо опасных зонах были и такие случаи, когда мы становились в тупик и были на грани того, чтобы бросить эти работы, так как они казались невыполнимыми, а переоблучать людей было бы преступно. Мне постоянно твердил Самойленко, что мы неправильно рассчитываем дозу, так как, мол, спецодежда вполовину ослабляет ее. В подобных случаях я, может быть, и грубо, но осаживал его. Ведь мы снимали показания с дозиметра, установленного под защитой, а одежду не принимали во внимание. У нас был резерв.

Как-то дозиметристы-разведчики А. Юрченко, В. Стародумов и Г.  Дмитров установили, что на одном из участков зоны работа допустима лишь в течение 40 —50 секунд, не более. Прошли первые 15 смен, и мы поняли: производительность крайне низка, надо менять принцип работы. Решили  в  первую  очередь  отыскать  наиболее опасные высокоактивные элементы и именно их удалить. Наткнулись на целую сборку с ядерным горячим весом до 350 килограммов. Первые группы, имея в распоряжении по 40 секунд, ничего с ней поделать не смогли, но все же  раскачали.  Захваты,  специальные кряки и багры не помогли. По рации связываясь с АЭС, где находился Самойленко, говоря ему: «Доложи в правительственную комиссия,  что я работы прекращаю из-за высоких уровней радиации». Он мне отвечает, что это невозможно. Я обругал его на чем свет стоит и говорю: «Тогда собирай кого хочешь, приходи сюда и продолжай выполнять эту операцию». Он мне снова: «Это тоже невозможно. Николай Дмитриевич, товарищ генерал, ну придумайте что-нибудь!»

Кстати сказать, за все время операции Юрий Николаевич у меня на командном пункте был не больше пяти раз. Он обычно говорил, что давно уже на АЭС и наглотался этой радиации. Я охотно верил ему и даже заботился, чтобы  он  не  переоблучился.  Но когда мы проходили СИЧ (спектрометр излучения человека), то оказался в списках первым я, потом В. М. Черноусенко, Г. П. Дмитров, А. С. Юрченко, В. М. Стародумов, младший И. Е. Акимов, подполковник А. П. Сотников, а уж потом Ю.  Н.  Самойленко и В.  В.  Голубев. А спустя некоторое время он вновь уехал работать на АЭС, где и по сей день спокойно трудится. Я часто вспоминая Юру добрым словом. И то, что он меньше облучился, тоже хорошо. Что не валялся по больницам еще лучше. Как говорят в  народе, судьба есть судьба, и от нее никуда не уйдешь.

Правда, Юра часто говорил мне: «Дорогой Николай Дмитриевич, не слушай ты врачей и употребляй спирт, что мы и делаем». Я по-доброму ему отвечал: «Юра, если бы не были рядом солдаты, то наверняка бы «врезал». Но мне их жизнь дороже».

Так вот после бурных переговоров с Самойленко я заказал два десятка свинцовых лент, которыми решили обернуть восемь точек на этой сборке. Несколько выходов групп и сборка «забинтована». Теперь за нее можно приняться  основательнее.  Группу возглавил офицер запаса главный инженер одного из свердловских предприятий В. М. Стародумов. На инструктаже у телемонитора каждому солдату было объяснено, за какое место «забинтованной» свинцом сборки ему браться, когда прилагать усилия и по какой команде.

Группа воинов из части гражданской обороны: сержант А. Старовыборный, ефрейтор Н. Зуев, рядовые О. Абдулаев, В. Войков, А. Рыбаков, В. Семин, Г. Семенков и И.Щербатов во главе со Стародумовым пошла на штурм. Находящиеся на КП офицеры и гражданские специалисты оставили телемонитор и выдвинулись к проему в стене, чтобы видеть результат работы невооруженным глазом. Все получилось так, как и замышлялось.

Через несколько секунд по команде Стародумова: «Раз-два взя-а-ли сборка с ядерным горячим, создававшая сильное радиационное поле, с грохотом полетела в развал реактора. Грохнула так, что экран телемонитора засверкал. Группу воинов встречали как героев. Устроили пятиминутное чествование перед строем. Я всем объявил благодарность, вручил специальные чернобыльские грамоты, а командиру полка дал указание представить всех участников к государственным наградам.

Валерий Михайлович Стародумов тоже был позже награжден орденом Дружбы народов.

Уровни радиации в зоне сразу упали настолько, что  появилась  возможность работать полторы минуты. Дело пошло  более споро. По нашим заявкам изготовили дополнительные приспособления: захваты с трехметровыми удлинителями, щипцы с Г - образными ручками для двух человек, специальные крюки, скребки, носилки с ножками...

Все это хотя и примитивно, но в какой-то мере облегчало и ускоряло работы, уменьшало дозы облучения.

Борьба шла с невидимым, но коварным и опасным противником на первой трубной площадке. Эта операция длилась чуть меньше трех суток. И все же основная масса графита и других продуктов выброса находилась на площадке зоны «М» у основания главной вентиляционной трубы. Работать там было легче —  снизилась высота, упростились маршруты движения, но уровни радиации  выше.  Продолжительность  работы  смены оставалась прежней от одной до полутора минут.

Целых четверо суток мы бились на этой площадке. Солдаты честно трудились. Это были воины подразделений химической защиты, гражданской обороны, инженерно- саперных и других. Десятки тонн продуктов выброса, в том числе большое количество разрушенных сборок, были сброшены в зев аварийного четвертого реактора из этой зоны.

В опасной и сложной операции особая роль отводилась мужественным разведчикам-добровольцам, о которых я уже упоминал. Они вели разведку в высоких полях ионизационного излучения. Командиром отряда спецдозразведки, как я уже говорил, был А. С. Юрченко. Мне никогда не забыть этого великолепного советского человека, грамотного инженера, исключительно ответственного, мужественного и добросовестного командира отряда, который сам подавал пример. Заботу проявлял он и о подчиненных, и о старших начальниках. Прежде чем мы уходили вместе с разведчиками в особо опасную зону из административного корпуса ЧАЭС, Александр Серафимович тщательно проверял нашу экипировку. Мы  надевали  чистое  белье,  спецодежду, подгоняли шлемы-маски, надевали «лепестки» (респираторы), на обувь натягивали специальные бахилы, которые по возвращении сбрасывались, так как за время работ и бахилы, и даже обувь становились радиоактивно зараженными.  Затем  мы  следовали  за ним по длинным лабиринтам через всю АЭС, выдвигаясь на свой командный пункт. Времени на переход затрачивали около 30—40 минут в один конец. Правда, иногда Юра Самойленко игнорировал этот маршрут, и мы забирались по наружной металлической лестнице на крышу первого энергоблока и по крышам добирались до своего КП. В этом случае время на маршрут сокращалось на 15 —20 минут.

Так  вот  Александр  Серафимович,  сопровождая  меня  несколько  раз,  оттренировал так, что позже я на КП уже ходил один, без проводников. В период проведения операции он часто напоминал мне о необходимости надевать «лепесток» для защиты органов дыхания. Я обычно отвечал ему: «Саша, а как с солдатами я буду говорить в этом наморднике?» И зачастую приходилось этим пренебрегать. А жаль...

Позже, лежа на больничной койке в течение полугода, когда кашель буквально душил меня, я вспоминал Сашу Юрченко. Да и теперь еще этот кашель часто напоминает мне о его назиданиях. Ни о чем я, однако, не жалея: зато солдаты видели генерала, а я видел их лица.

Помню, была одна небольшая заминка при штурме зоны «М». Вдруг военный врач- радиолог подбегает ко мне и докладывает: «Товарищ генерал! Солдат потерял сознание». Ну, думаю, это то, чего я боялся, где-то он прихватил приличную дозу облучения. Солдату экстренно оказали помощь, привели в сознание и  сняли с него вся  защиту. Потом я подошел к нему, сел рядом и стал расспрашивать: «Ну, давай рассказывай, где ты работал и что конкретно сбрасывал. Покажи на телемониторе». Смотря, солдат покраснел и говорит мне: «Извините, товарищ генерал, я еще в зоне не был, а был на вашем КП и смотрел по телемонитору, как работают солдаты у реактора, и мне стало плохо». Солдата  никто  не ругал, его тут же отправили в административно-бытовой корпус, где после работы собирались все подразделения. Ясное дело, что психика солдата подвела, хотя и лет ему было за тридцать. Фамилию теперь не помню, да и ни к чему. Но  после  этого  группы воинов стали работать как-то хуже.

Неожиданно пришел Юра Самойленко и пренебрежительно отозвался о работе солдат. Я ему и говорю: «А ты сам- то пробовал?» Вдруг он без защиты рванул в зону «М» и стал показывать, как надо работать и что конкретно убирать. Правда, был он недолго, секунд 20—30, но все же хватанул. Вернулся бледный. Я тут же отправил его к врачу.

Дня два или три, помню, он ходил и весь дрожал, как в лихорадке. Этот жест был лишним, так как солдаты, сержанты и офицеры в основной массе были настолько хорошо настроены, что эту небольшую заминку не составило труда ликвидировать и без его жеста. Солдаты народ понятливый.Только мы с ним объяснились, как к нам прибыли генерал-лейтенант Плышевский и толковый политработник генерал-майор Когтин.

Около двух часов они внимательно наблюдали за всей нашей тяжелой и кропотливой работой. Борис Алексеевич часто меня и Самойленко упрекал: «Ну когда вы закончите, когда перестанете сотнями просить солдат, ведь мы почти всех перебрали?» Вот тут я ему и говоря: «Смотрите, Борис Алексеевич, на эти завалы графита и всякой дряни, которую солдат вручную разбирает и сбрасывает в эту пропасть. А работает он, солдат, считанные секунды. Так что же вы хотите? Оставайтесь здесь и руководите».

Разговор был крутой и нелицеприятный. Зато после не было недоразумений  на тему, сколько нужно солдат и когда мы окончим операция.

Более того, Борис Алексеевич понял все наши трудности и даже  попытался выступить в роли инструктора, тщательно инструктируя очередную смену. Убедительно просил солдат поработать во вся силу. Затем они вместе с генералом Когтиным выступили перед воинами, вручили наиболее отличившимся почетные грамоты  и  тепло поблагодарили всех участников операции. У меня остались самые добрые воспоминания об этих руководителях.

Каждый день, когда я рано утром уезжал на операцию, генерал-лейтенант Плышевский неизменно угощал меня чаем с облепихой, поздно вечером он дожидался моего возвращения с докладом о работе за день. А когда я почувствовал себя совсем неважно  и  попросил  заменить  меня,  то  тут  Борис  Алексеевич,  очень  хорошо  помню, крепко обнял меня (он огромного роста мужчина) и сказал: «Ну, потерпи, я не могу тебя никем заменить».

Несколько слов еще об одной заминке. Операция была в разгаре, и вдруг сбой. В правом углу  зоны «М», что под венттрубой, появились  чрезмерно  высокие  поля,  в пределах 5—6 тысяч рентген в час, а то и более. Почти все разведчики были «выбиты», то есть перебрали дозу облучения. Я сел и задумался. Потом подозвал командира части и говоря: «Подбери толковых офицеров-добровольцев для разведки в зоне «М». Но тут ко мне подошел Саша Юрченко и говорит: «Пойду сам». Я категорически возразил ему, сказав, что уже дал команду подобрать офицеров. Саша мне ответил, что  офицер,  тем более не «обстрелянный», не принесет нужных нам данных,  да и вряд ли доберется до этого места. И вот он один пошел в разведку. Он выполнил задание блестяще, но я знаю, во что ему обошелся и на этот раз выход в зону. Вернулся Саша, сели мы за стол, и он по памяти набросал картограмму инженерной и радиационной обстановки.

После этого были внесены  коррективы в производство работ по времени и дозам облучения. Эту картограмму я бережно храню дома. А когда он приехал в Москву с семьей в гости, я показал его творение.  Вот  такие  они,  замечательные  советские  люди   патриоты Родины.

А однажды во время операции Александр Серафимович подошел ко мне и говорит:

«Николай Дмитриевич, тут один политработник  ходит среди солдат и ведет нездоровые разговоры о том, что после выполнения задания в особо опасной зоне могут быть серьезные последствия у солдат, офицеров...

В  общем,  мне  кажется,—  продолжал  Саша,—  он  разлагает  солдат».  Я  ему  говоря:

«Пригласите ко мне этого офицера». Он пригласил. Мы отошли в сторону, и я попросил Сашу воспроизвести разговор. Все подтвердилось, офицер не отпирался. Но, как оказалось, он по своему недомыслия действительно неумело и неумно разъяснял меры безопасности, чем фактически запугивал солдат. Я попросил генерала Когтина его заменить. Его заменили. Фамилия, вполне понятно, я не называю. Мне было очень неприятно, что среди офицеров, а тем более политработников, были и такие. Но, как говорят, в семье не без урода.

Откровенно говоря,  я очень  устал  к концу операции. Мне дважды генерал Когтин менял политработников. Каждый день по 8—10 часов находился на КП, где уровни радиации не балуют. Нет, дорогой мой читатель, поверь, я не хочу перед тобой блеснуть своим героизмом, но скажу правду, что лучше бы один раз, как и каждый солдат, сходить в эту тяжелую атаку, чем отвечать за жизнь солдат, быть постоянно в стрессовой ситуации и осуществлять руководство всей этой операцией. Кроме того, солдат, сержант и офицер были в лучшем положении и в том смысле, что каждый пришел, получил задачу, выполнил ее и ушел вместе со своими сослуживцами в подразделение. У каждого воина был только один-единственный выход в особо опасную зону, и на несколько секунд.

Если бы руководители замечательных пожарных,  погибших  от  переоблучения,  тот же Телятников, хотя бы элементарно провели расчет пребывания на тушении пожара и проводили бы замену расчетов, все они были бы живыми героями. В этом меня никто и никогда не переубедит. А таких споров возникало много, и даже в клинике   6,  где  я лежал длительное время на лечении вместе с еще живыми.

Под стать командиру отряда спецразведки были отважные разведчики В. М. Стародумов, Г. П. Дмитров, А. В. Голотонов, С. Ю. Саверский, В. А. Смирнов, Н. Т. Хромяк, А. А. Романцов, В. А. Лавренко, А. Н. Гуреев, И. Н. Ионин, А. И. Лапочкин, В. 3. Велавичюс и другие.

Геннадий  Петрович  Дмитров  прибыл  на  ЧАЭС  из  города  Обнинска  добровольцем.

     Длительное время проработал в этом отряде. В период проведения операции был почти ежедневно со мной на третьем блоке. И неоднократно выходил в разведку в особо опасные зоны. Он эрудирован, обаятелен,  весьма тактичен и скромен. Солдаты его уважали и часто называли «полковником», а еще чаще Петровичем. С ним мы всегда возвращались поздно ночью с третьего блока, зачастую с фонариком, а то и на ощупь по всем этим длинным лабиринтам. Один раз вернулись на АЭС, а санпропускник уже закрыт. Вся наша чистая одежда под замком. Обувь мы сбросили еще раньше. И вот, усталые, разбитые и совершенно голодные, стоим и не знаем, что же делать. Был двенадцатый час ночи. Говоря ему: «Геннадий Петрович, ты тут ветеран, давай иди к дежурному и решай задачу, ты же разведчик. Иначе поедем вот в таком неприглядном виде в  оперативную группу в Чернобыль, а мне же еще докладывать Плышевскому...» Геннадий Петрович ответил бойко: «Есть, товарищ генерал!» и пошел в одних носках к дежурному по АЭС. Через полчаса мы уже мылись, но перекусить не удалось: все было закрыто.

Особенность с приемом пищи была такова: отправлялись рано утром, а возвращались поздно ночью на обед почти не ходили, так как на  уход  с  КП  третьего блока, посещение санпропускника, прием пищи и возвращение тратилось около двух часов. А на КП пить, курить и тем более есть было запрещено. Надеюсь, читателю ясно почему. И вот я единственный раз пошел на обед в столовую АЭС, а когда вернулся на КП, то оказалось, что было серьезное происшествие, которое чуть не имело трагические последствия.

Уходя с блока в тот раз, я оставил за себя близких своих помощников заместителя главного инженера ЧАЭС В. С. Галущака, прибывшего на замену Ю. Н. Самойленко, и подполковника А. П. Сотникова. Они, как правило, проводили очень добросовестно инструктаж. От толкового и четкого инструктажа зависел успех выполнения той или иной работы. Это понимали и командиры, и солдаты.

Так вот, вернувшись с обеда, я пошел на КП и стал смотреть по телемонитору работу очередной смены. Протяжно завыла сирена, солдаты тут же побросали свой инструмент на местах работ, хотя им нужно было вынести его из зоны и положить, где брали, то есть на определенной площадке, чтобы затем через отверстие спуститься вниз. Однако они проскочили мимо этого отверстия, не заметив его или с перепугу, или оттого, что был недоходчивый инструктаж,— рванули вокруг трубы и только со второго раза едва нашли выход.

Я приказал командиру части привести вся смену, проверил личные дозиметры. Оказалось, к счастью, все в норме. Затем сделал разбор допущенных ошибок в присутствии очередной смены. В замедленном темпе провел подробный инструктаж и поставил каждому солдату конкретную задачу, способ выполнения, указал, кому и  какой взять инструмент с собой, где его взять, показал по телемонитору местонахождение его, порядок следования в район работ и возвращения.

Мои помощники Галущак и Сотников внимательно выслушали этот урок и, несомненно, поняли свою ошибку. Смотрю на них ребята переживают, однако не обошлось   и   без   серьезного   внушения.   Тут   же   я   отправил   их   на   обед   и   сказал:

«Хорошенько отдохните и будьте более внимательны при инструктаже». По всей вероятности, они сильно устали. Сам больше с тех пор на обед не ходил.

Продолжая свой рассказ о разведчике Геннадии Петровиче Дмитрове, мне очень хотелось бы подчеркнуть его честность и нетерпимость к обману. Как-то, весь бледный, подбегает ко мне, подводит одного солдата и говорит: «Николай Дмитриевич, вот этот солдат мухлюет с дозами облучения. Он, кроме нашего дозиметра, установленного  на груди  под  защиту,  добыл  где-то  еще  дозиметр  и  положил  его  в  карман,  а  на  контроль представил не наш, а свой. Но солдат выполнил свой долг, он работал в опасной зоне». Я пригласил командира подразделения и попросил разобраться по совести. Как уж там наказали солдата, я не знаю, но до сведения участников операции этот факт был доведен. Ведь все были добровольцы, и мы всем предоставили возможность перед выходом на выполнение задания еще раз подумать и решить, идти или не идти в зону.

 

О П Е Р А Т И В Н А Я  С В О Д К А

по итогам выполнения работ в особо опасной зоне Чернобыльской АЭС за 22—23 сентября 1986 года

22—23 сентября в работах по удалению высокорадиоактивных веществ с крыш 3-го энергоблока Чернобыльской АЭС приняли участие солдаты, сержанты и офицеры войсковых частей 75223, 16666, 59828, 71454 в количестве 953 человек.

За время выполнения работ:

     --собрано и сброшено радиоактивно зараженного графита в количестве 18,2 тонны;

     --извлечено и удалено в развал аварийного реактора полуразрушенных тепловыделяющих сборок в количестве 15 штук общим весом 2,2 тонны;

                    --собрано и удалено около 100 ТВЭЛов общим весом 1,2 тонны.

Среднее время продолжительности работ в особо опасной зоне от 2 до 3,2 минуты. Средняя доза облучения личного состава 8—10 рентген.

Отмечаю особо отличившихся: офицеры Савкин Б. М., Дергачев Н. Ф., Мещеряков С. В., Лаптев С. Л., Данильченко Г. Г., Суворов В. П., Обыденков С. В., сержанты Васильев Ю. А., Голубев Л. С., Сухоруков В. В., Фомин Е. И., Горко С. Б., Павлов Ш. А., Фистиков В. А., Исаев В. Г., Тихонов С. Е., Чебан Ю. С., Шалимов Н. В., Мальцев Л. В., Ступин Н. И., Чеботарев А. С., Соколов Н. А., Малышев В. К., Шитов Н. В., Юрьев  И.  И.,  Рахов  Н.  Я., Ветров О. М., Гуськов П. А., Медведев Ю. А., Усольцев В. Г., Жильцов А. Г., Буланов В. В.

Потерь и происшествий среди личного состава нет.

Руководитель операции первый заместитель командира в/ч 19772 генерал-майор Н. ТАРАКАНОВ

 

Но все это, как говорят в народе, были цветочки. А вот ягодки нас ожидали на площадках главной вентиляционной трубы и у ее основания, где и графит, и ядерное горячее были и россыпью и просто навалом. Вентиляционная труба АЭС обеспечивала выброс в атмосферу факела очищенного в некоторой степени воздуха заборными вентиляционными системами из помещений третьего и четвертого энергоблоков. Конструктивно эта труба представляет собой стальной цилиндр диаметром 6 метров. Для повышения устойчивости труба схвачена прочной трубчатой каркасной конструкцией, опирающейся на восемь упоров (ног). Вентиляционная труба имеет 6 площадок обслуживания. Высота отметок 1-й площадки 94 метра, 5-й площадки 137 метров. Выход на площадки обслуживания по специальным металлическим лестницам. Каждая площадка имеет ограждение высотой 110 сантиметров.

В результате взрыва реактора четвертого энергоблока на все площадки, включая и 5-я, были выброшены куски радиоактивно зараженного графита, разрушенные  и  целые ТВС, куски ТВЭЛов и другие радиоактивные вещества. При выбросе частично была повреждена 2-я трубная площадка со стороны четвертого энергоблока.

В соответствии с разработанной технологией удаления высокорадиоактивных продуктов выброса из зон «М», 1-й, 2-й и последующих площадок было принято решение начинать работы на 1-й трубной площадке, где была радиоактивность более 1000 рентген в час, во избежание частичного попадания материала на площадку зоны «М» и с целью снижения ионизирующего излучения сверху на воинов, работающих внизу.

Работы усложнились еще и трудностью маршрута выдвижения в  зону  работ. Команда военнослужащих выходила на исходный рубеж, где был оборудован пост так называемого стартового офицера, он же управлял электросиреной и хронометрировал время, которое рассчитывали физики. Со старта по пожарной лестнице команда выходила через проем в перекрытии, который был устроен взрывом. Короткими перебежками воины следовали через зоны «Л», «К», где уровни радиации были 50 —100 рентген в час, по деревянному настилу в зону «М», где уровни радиации были 500 —700 рентген в час, затем поднимались по металлической лестнице через отверстие 1-й трубной площадки в зону работ. Время выхода и возвращения составляло 60 секунд. Время работ в зоне 40— 50 секунд.

Во избежание потери маршрута назначался офицер, который выводил команду на площадку «М», а далее команда следовала во главе со старшим самостоятельно в зону работ по лестнице.

Весь инструмент был сосредоточен у люка (лаза) 1 -й площадки, и каждый военнослужащий брал тот инструмент, который ему предназначался для выполнения работ на инструктаже. По окончании работы инструмент возвращался на прежнее место.

Телекамеры были установлены на 1-й площадке, а на КП телемониторы, которые позволяли руководить работами и проводить инструктаж воинов.  Работы  велись командами только по 2—4 человека. Организация и выполнение работ производились в соответствии с ранее указанной инструкцией и организационно-штатной структурой.

24 сентября начался штурм трубных площадок.

Первыми прибыли на 5001-ю отметку воины полка гражданской обороны из Саратовской области. Я испытывал неподдельное чувство любви к однополчанам. В этом полку в должности полкового инженера проходила моя служба с 1962 по 1967 год, когда ѐ с семьей переехал с Украины в Россия. Память сохранила многое из отрезка этой службы. Вначале мы дислоцировались в поселке Горном, где шахтеры добывали горный сланец. Огромные, до небес, терриконы возвышались по саратовской степи. Мы с моим близким другом офицером Володей Шевченко не раз ради любопытства штурмовали вершины этих терриконов. А за терриконами расстилалась степь, покрытая ковылем. Бывало, после службы мы с женой и маленькой дочкой Леной уходили далеко-далеко по степи и возвращались с огромной охапкой белого пушистого ковыля, который подолгу стоял в вазах. Посреди степи протекала красивая речка Судак, на которой  мы  часто  рыбачили. Вода в речке прозрачная, словно слеза, все видно до самого дна. Сидишь, бывало, с удочкой и видишь, как рыба подплывает к приманке, и тут без особого труда ее подсекаешь. А сколько водилось раков! В полку у нас был спец по ракам Володя Плахотник, он же и заядлый охотник. Многих снабжал раками да утками.

Жили семьями очень дружно. По выходным ходили друг к другу в гости. Особая дружба еще с лейтенантских лет связала нас с Володей Шевченко. Рая, его жена, удивительная стряпуха! Чудно готовила вареники, пельмени, украинский борщ. По  сей день помним друг друга, поддерживаем переписку, хотя и стали реже видеться.

Добрые воспоминания остались о командире полка полковнике А. М. Пчелинцеве, начальнике штаба подполковнике И. К. Лавриненко, замполите И. Е. Ховрунове, комсомольском вожаке, ныне полковнике Стефане Туренице и его жене Гале, офицерах Овчаренко, Заславском, Мишине, Мурашко и многих других.

И вот теперь в аду Чернобыля в огромном помещении 5001 -й отметки стоял личный состав воинов Саратовского полка. Не было тут ни друзей, ни знакомых... Позже от командира полка полковника А. Д. Карбаева мне стало известно, что все же воины знали, что генерал их однополчанин.

Я коротко выступил перед личным составом, довел до него, что мы уже работаем шестые сутки, но сегодня предстоит работа самая сложная и самая опасная. Назвал уровни радиации зон, которые исчислялись более 2 тысяч рентген в час, где они, мои однополчане, начнут операция по сбору и удаления высокорадиоактивных элементов. Внимательно всматриваясь в лица, я громко объявил, как и вчера, и позавчера, и ранее:

«Кто не уверен в себе и кто плохо себя чувствует, прошу выйти из строя!» Желающих не было. Командиру полка я отдал распоряжение разбить личный состав по командам и начать переодевание в защиту, а потом уже представлять на инструктаж.

В 8 часов 20 минут штурм первой трубной площадки начался успешно. От воинов- саратовцев эстафету приняли саперы инженерно-дорожного полка, потом полка химической защиты и завершили воины отдельного химического батальона.

 

О П Е Р А Т И В Н А Я  С В О Д К А

по итогам выполнения работ в особо опасных зонах Чернобыльской АЭС за 24 сентября 1986 года

24  сентября в работах по удаления высокорадиоактивных веществ со 2 -й трубной площадки Чернобыльской АЭС принял участие личный состав войсковых частей 44317, 51975, 73413, 42216 в количестве 376 человек.

За время выполнения работ:

     --собрано со 2-й трубной площадки главной вентиляционной трубы и сброшено в развал аварийного реактора 16,5 тонны радиоактивно зараженного графита;

     --собрано и удалено 11 полуразрушенных тепловыделяющих сборок с ядерным горячим общим весом 2,5 тонны;

     --собрано и сброшено в аварийный реактор больше 100 кусков ТВЭЛов. Средняя продолжительность времени работ составляла 40 —50 секунд.

Средняя доза облучения военнослужащих 10,6 рентгена. Потерь среди личного состава и происшествий нет.

Отмечаю наиболее отличившихся солдат, сержантов и офицеров: Миньш Э. Я., Терехов С. И., Савинскас Ю. Ю., Шетиньш А. И., Пилат Ш. Э., Илюхин А. П., Бруверис А.П., Фролов Ф. Л., Кабанов В. В. и другие.

Руководитель операции первый заместитель командира в/ч 19772 генерал-майор Н. ТАРАКАНОВ

 

При выполнении операции по удаления высокорадиоактивных веществ с крыш третьего энергоблока и трубных площадок нашими боевыми помощниками были славные вертолетчики, как гражданские, так и военные. Невозможно забыть их героические усилия при выполнении работ по пылеподавлению не только на полях и дорогах, в жилых массивах, но и в особо опасных зонах Чернобыльской АЭС.

Очень часто перед тем, как начинать операция на третьем блоке, вертолетчики на огромных Ми-26 проливали бардой или латексом зев аварийного  реактора,  крыши машзала третьего энергоблока, трубные площадки. Делалось это для того, чтобы радиоактивно зараженная пыль не поднималась в воздух во время работ и не разносилась по белу свету, да и меньше было воздействия этой пыли на воинов во время работ.

Особенно врезались в память наш военный вертолетчик полковник Водолажский и представитель Аэрофлота Анатолий Грищенко. Мы часто встречались в этом круговороте событий. Хорошо помня неофициальную встречу, которую организовали Юра Самойленко и Витя Голубев. Встреча состоялась на заводе у Голубева, где они поздним вечером устроили ужин. Прибыли самые близкие мне люди Женя Акимов, Володя Черноусенко, полковник А. Д. Саушкин, А. С. Юрченко и вертолетчики, в том числе Водолажский и Грищенко. Ужин сопровождался неизменно разговорами о делах Чернобыля, шутками, стихами. Уже далеко за полночь мы наконец-то распрощались и разъехались. Жили все в Чернобыле.

И вот, когда 3 июля 1990 года в американском городе Сиэтле скончался Анатолий Грищенко, а я в это время лежал в Центральной клинической больнице, я вовсе занемог. Хочешь ты этого или не хочешь, но в голове прокручивается: не ровен час, и твой черед... Какая-то вокруг была пустота. Ведь этот самый человек был у меня в январе 1987 года в шестой московской больнице, по его виду и не подумаешь, что через три года  его  не станет. В памяти всплывали воспоминания об удивительно скромном и отважном вертолетчике. Он имел огромный опыт работы с крупногабаритными грузами, который и пригодился при ликвидации последствий  аварии на Чернобыльской  АЭС. Ведь Анатолий

Демьянович Грищенко получил персональный вызов на укрощение взбесившегося реактора. В тот период правительственную комиссию в Чернобыле возглавлял бывший заместитель Председателя Совета Министров СССР, нынешний премьер-министр И. С. Силаев. Он хорошо знал  возможности  прославленного  и  опытного  вертолетчика Грищенко, да и многих других вертолетчиков. А знал Иван Степанович потому, что еще раньше, будучи министром авиационной промышленности, доходил и до этой категории людей, не гнушаясь с ними частого общения. Вот и созвал на эту беду Силаев тех, на кого можно положиться в трудную минуту. Точно так же было у Ивана Степановича и когда он возглавил комиссия Политбюро ЦК КПСС по ликвидации последствий землетрясения в Армении. Судьба нас с ним связала и в Армении. Он опирался только на тех, в ком был уверен, в том числе и на армию.

Вертолетчики, как я уже упоминал, выполняли опасную и сложную работу они пытались первыми подавить взорвавшийся реактор. И чем только они не укрощали его извергающий зев, чего только не бросали в этот ад! Позже они вели борьбу с вредными радиоактивными элементами, подавляя пыль из брандспойтов. Это называлось дезактивацией с воздуха. Анатолий Демьянович, кроме того, тренировал военных вертолетчиков переправлять крупногабаритные грузы. Затем правительственная комиссия поручила ему перемещение многотонных вентиляторов и кондиционеров. Они требовались для восстановления первых трех блоков АЭС. Более месяца была первая командировка. Тогда вместе с Грищенко честно выполнял свой  долг  заслуженный штурман Евгений Воскресенский. Это ему позже врач Монахова пробивала бесплатную путевку в санаторий, так как не хотели признавать у него заболевание крови. А уже второй раз и ему не дали бесплатную путевку. В голове даже не укладывается: когда ты отдаешь свое здоровье Отчизне, ради спасения народа и делаешь дело, ты нужен, а как  только авария укрощена тебе выставляют счет: оплати путевку и лечись!

С Анатолием Грищенко двадцать лет в одной кабине отработал заслуженный летчик-испытатель СССР Аркадий Макаров. Он чуть позже прибыл в Чернобыль. Но потом они вместе трудились с Анатолием Демьяновичем.

25  сентября 1986 года 1-я и 2-я трубные площадки были освобождены от продуктов взрыва и В. В. Голубев попросил сделать паузу. Под его руководством солдаты проложили

пожарные рукава и гидромониторами смыли последние  кусочки радиоактивно зараженных элементов.

 

               Теперь на очереди стояла, пожалуй, самая опасная по уровням радиации и по объему массы графита и ядерного горячего операция основание у главной вентиляционной трубы Чернобыльской АЭС. Это место мы закодировали как зона «М».

До начала операции в этой зоне разведчики-дозиметристы А. Юрченко, В. Стародумов, Г. Дмитров, А. Голотонов, В. Смирнов, Н. Хромяк, А. Романцов, А. Гуреев и другие многократным выходами в основном замерили уровни радиации и представили соответствующую картограмму  ионизационных  полей. Минимальные уровни на входе в зону «М» составляли 800 —1000 рентген в час, максимальные в правом углу зоны, по диагонали к развалу реактора более 5 тысяч рентген в час. В этом углу больше всего было сосредоточено ядерных сборок, и целых, и разорванных. Высота завала из графита до полутора метров.

Для выяснения ориентировочных объемов работ мною была назначена инженерная разведка под руководством офицера. Но эту команду  в  зону  повел  Александр Серафимович Юрченко.

Инженерной разведкой было установлено, что на площадке зоны «М» всего сосредоточено  около  90  тонн  различных  продуктов  выброса.  Кроме  того,  выход  в  зону «М» был прегражден роботом-манипулятором МФ-2 (западногерманское производство), который потерял управление в высоких полях ионизирующего излучения. Электроника его полностью отказала, и он стоял неподвижно. Было решено этот робот весом около  3,5 тонны удалить из зоны. Разъединив гусеницы, робот сдвинули с прохода и лебедкой троса доставили в угол зоны «М» со стороны зоны «Л». А чуть позже вертолетом Ми-26 будет удален из зоны этот робот в отстойник зараженной техники. Эту операцию выполнял военный летчик полковник Водолажский, а зачаливали тросы солдаты  из  полка гражданской обороны.

На   примыкающую   зону    «Л»    был    доставлен  вертолетом  Ми-8      гидромонитор «НИКИМТА», который эффективно использовался для смывки  мелких фракций графита с площадки «М» в развал реактора.

Организация работ и подготовка личного состава осуществлялись в соответствии с инструкцией по работам в особо опасных зонах.

Для более тщательного инструктажа командиров и солдат по маршруту выдвижения в район работ с вертолета были произведены аэрофотосъемки зоны «М» с четырех сторон под углом 0°, 30°, 45°, 60° и 90°. Эти воистину фронтовые фотографии безропотно по моей просьбе выполнил фотокорреспондент Игорь Костин. На крупномасштабных фотографиях были проложены маршруты движения. Кроме того, на листе ватмана также был нарисован маршрут движения в зону «М».

Все это в сочетании с телемонитором позволяло тщательно инструктировать и обеспечивать безопасность передвижения команд в район работ.

Особое внимание уделялось строгой и организованной работе офицеров на всех точках по подготовке личного состава к работе в зоне «М».

Командиры частей и подразделений представляли списки личного состава,  в которых указывались полученные ранее дозы облучения. В случае наличия у военнослужащего дозы до 5 рентген выход в зону «М» для производства работ категорически запрещался, а эти военнослужащие использовались на вспомогательных работах (одевание и подгонка защиты личному составу, уборка помещений и так далее).

Особые указания получили военные врачи привлекаемых частей и подразделений, а также военный радиолог особой зоны, которые тщательно контролировали получение дозы   облучения   военнослужащими.   На   точке   выдачи   индивидуальных   дозиметров   и записи в журнал учета после работы в зоне был строжайший  порядок.  Показания снимались с использованием зарядного устройства ЗД-5. Главными фигурами тут были Г.П. Дмитров и врачи.

В ночь на 26 сентября была изготовлена самодельная защита в количестве 100 комплектов.   Сюда   же   на   КП   были   доставлены   щитки    из   оргстекла,   респираторы «лепестки», очки, бахилы.

Первыми прибыли в этот день солдаты, сержанты и офицеры отдельного механизированного полка гражданской обороны в количестве 150 человек. Работы начались в 8.00 утра. Все участники имели высокий моральный дух, физически выглядели здоровыми и были в хорошем настроении.

Перед личным составом полка я выступил коротко. Объяснил, что сегодня мы начинаем штурм самой опасной зоны. Более  подробно  разъяснил  радиационную обстановку в зоне «М», сложность и опасность движения по маршруту в указанный район работ, категорически запретил подходить к правому углу опасной зоны. Это место было обозначено на всех схемах и в зоне «М» красным флагом.

Я также объявил всем воинам: кто не желает принять участие в этой  операции, может выйти из строя и отправиться в расположение части. Таких не было. Затем я предоставил слово от администрации АЭС Ю. Самойленко, который высказал просьбу работать по-ударному, по-гвардейски и без ЧП.

Операция началась в первую очередь в тех местах зоны «М», где уровни радиации были не более одной тысячи рентген в час. Время работ было рассчитано на 30 —40 секунд, время выхода и возвращения на 50 секунд. Время рассчитывалось до секунды.

Первую команду инструктировал у телемонитора лично сам. Команду возглавлял старший лейтенант А. В. Агафонов. Маршрутный офицер после инструктажа повел команду на площадку «М» по лабиринтам в зону работ. На площадке воины разобрали свой инструмент и побежали в район работ.

На старте уже стоял офицер. Секундомер запущен. Отважные воины В. А. Филиппов, Н. В. Ермолаев, В. А. Свиридов, В. В. Государев, А. В. Макаров и В. В. Мартынов под руководством старшего лейтенанта А. В. Агафонова вошли в опасную зону. Им ставилась задача извлечь и сбросить в аварийный  реактор  тепловыделяющую  сборку  весом  около 350 килограммов. И вот баграми зачалили эту гадюку. Несколько дружных приемов, и она поползла по черному графиту и дальше загудела вниз. Задача выполнена. Все бросились бегом из зоны.

На смену в зону спешат гвардейцы под командой сержанта А. А. Старовыборного. И вновь точно такая же сборка, но на ней с десяток графитовых  блоков.  На  вооружение взяты дополнительно кувалды. Первые вышедшие в зону два воина отбивают блоки от сборки, подбегают еще пятеро, и она летит в пропасть...

Вот они, герои: ефрейтор А. С. Зуев, рядовые А. С. Саменков, И. А. Щербатов, В. В. Войков, О. А. Абдулаев, Л. А. Рыбаков.

В этот день многим командам приходилось удалять тепловыделяющие сборки из особо опасной зоны. А к концу дня в зоне уже были зафиксированы уровни радиации в десятки раз меньше прежних. Это уже была победа над радиацией.

 

О П Е Р А Т И В Н А Я  С В О Д К А

по итогам выполнения работ в особо опасной зоне «М» Чернобыльской АЭС за 26 сентября 1986 года

26   сентября в работах по удаления высокорадиоактивных веществ из зоны «М» Чернобыльской АЭС принимали участие солдаты, сержанты и офицеры войсковых частей 75223, 42216 и 48777.

За время выполнения работ:

     --собрано и сброшено в развал аварийного реактора около 15 тонн радиоактивно зараженного графита;

     --извлечено и удалено в аварийный реактор 20 полуразрушенных тепловыделяющих сборок с ядерным горячим общим весом 3,5 тонны;

     --собрано и удалено около 300 кусков ТВЭЛов общим весом около 1 тонны. Среднее время работ в зоне составляло до 50 секунд.

Средняя доза облучения личного состава 12—14 рентген.

Отмечаю особо отличившихся воинов: старшие лейтенанты Агафонов А. В.,  Герк И.А., Соловьев В. Г., сержанты Горохов В. П., Краснощекое В. М., Иванов Е. Г., Старовыборный А. А., Емелев А. А., Кукушкин С. И., Желтов Г. В., Уколов С. В., Денисов В. С., рядовые Семенков А. С., Щербатов И. А., Войков В. В., Абдулаев О. А., Рыбаков Л. А., Филиппов В. А., Ермолаев Н. В., Свиридов В. А., Государев В. В., Макаров А. В., Мартынов В. В. и другие.

Потерь среди личного состава нет.

Руководитель операции первый заместитель командира в/ч 19772 генерал-майор Н. ТАРАКАНОВ

 

Сводки, сводки, ежедневные сводки, как на войне... Они оформлялись тут же на КП. Эту работу я поручил подполковнику А. В. Кучеренко. Я знал, что он долго вместе с подполковником А. П. Сотниковым работал на АЭС в опасных зонах. Но так как его близкий товарищ теперь был моим помощником, то Анатолий Васильевич попросил меня оставить его на этой операции. И он был незаменим на этой работе. Педантичный, аккуратный, выдержанный, интеллигентный, и в нем было что-то этакое гусарское, что-то от офицеров старой царской армии. Мог ли я подумать, что в 1987 году этого офицера не станет... Но об этом позже.

Осуществляя руководство этой сложной и опасной операцией,  в  которой проявились самые лучшие качества  наших воинов и смекалка, и физическая выносливость, и мужество, и безграничная любовь к Родине,— я невольно обращался снова и снова к периоду Великой Отечественной войны, к ее героям, их подвигу, их неувядаемой славе. В эти трудные минуты Чернобыля я в который раз вспоминал брата и отца, годы учебы. И думаю вот о чем. Мы учились в необорудованных помещениях, без тетрадей и учебников. Но было у нас огромное желание учиться, а у учителей большое и бескорыстное желание научить. И так училось целое поколение. Теперь другое время, другая детвора. Есть прекрасно оборудованные классы, пусть и не всегда с компьютерами, есть тетради и канцпринадлежности, имеются и учебники, хоть и не всегда лучшим образом составленные. Но вот беда все более заметной становится утеря у ребят интереса к знаниям.

Мало того, и учителей-то, похоже, все меньше интересуют результаты собственного труда. Все реже проверяются тетради, реже проводится предметный, заинтересованный разбор школьных сочинений, нечасто слышится восторженный возглас учителя математики по поводу успешно решенной его учеником задачи. Кто-то пишет что-то, кто-то молча ставит оценку. Школа становится бухгалтерией. А хочешь знать больше иди к платному репетитору. Но ведь это не каждому доступно, да и ведет репетиторство к социальному расслоению общества.

Спрашивается, чье поколение в большей мере страдает от недостатка знаний, а следовательно,  от  некомпетентности?  Видимо,  недоучены  и  те,  и  другие.  Но  причины разные... А представители какого поколения проектировали несработавшие в Чернобыле роботы и манипуляторы? Да и вообще, кто повинен в отставании отечественной науки и техники по ряду важнейших позиций? Думается, и молодые, и пожилые.

Вот потому-то столь остро стоят проблемы реформы образования в стране. Но пока ученые мужи ломают голову над ними, каждый из нас молодой или пожилой должен критически взглянуть на себя, оценить своя недоученность и постоянно работать над ее ликвидацией. И вопрос этот нравственный, в полной мере проявившийся и в Чернобыле.

27   сентября был очень памятный для меня день. В это утро мои коллеги по операции на АЭС в  шутку говорили: «Ну наконец-то  чернобыльского генерала  снимают с трубы». Но это была только маленькая передышка. Дело в том, что 26 сентября прилетел из Москвы генерал армии В. И. Варенников. Мне уже поздно вечером полковник В. Небога сообщил, что на следующее утро меня будут заслушивать по ходу нашей операции и по другим вопросам. В эту ночь я хорошо отоспался. У меня была большая комната в одном из общежитий Чернобыля. Никаких шпаргалок для доклада я не готовил вся информация держалась в голове. Только мысленно систематизировал основные вопросы. Генерала армии Варенникова я  уже знал немного, так как он  неоднократно  приезжал  к нам, и мы не раз отчитывались за своя работу. Мне очень нравился этот высокообразованный, эрудированный и весьма интеллигентный человек. Если честно говорить, то, на мой взгляд, он эталон военачальника: исключительно принципиален в оценке деловитости генерала или офицера, не терпит пустых докладов и фраз, внешне спокоен, подтянут.

Однажды в очередной приезд он очень скрупулезно проверял войска по секторам. За мной был тоже закреплен сектор, в котором я отвечал за научно-практическое обеспечение всех видов работ, и, естественно, владел обстановкой в данном секторе. И вот когда началось заслушивание начальника оперативной группы сектора, тот как-то растерялся и неважно доложил. Оказалось позднее, что он был тяжело болен.  Тогда  Валентин Иванович спросил меня: «Ну, что скажет наука? Вы курируете этот сектор?» Я встал и доложил вся обстановку, объемы работ, успехи и что в секторе не ладится. После моего выступления совершенно в спокойном тоне генерал армии Варенников провел разбор. Он никого не унизил, не оскорбил, а очень вежливо, но жестко дал оценку офицерам и штабу и потребовал овладеть обстановкой. Было это в поселке Диброво, как сейчас помню.

Чуть позже генерал армии Варенников поставил нам срочную задачу проинспектировать военные строительные отряды, которые были прикомандированы к Минэнерго, вели строительство в Зеленом Мысе и выполняли работы на АЭС. Отмечалось низкое состояние дисциплины. Нам предстояло не просто  проинспектировать,  а встретиться с солдатами, сержантами, офицерами, выявить причины, определить их занятость.

Мы вместе с генералом В. Евдокимовым, полковником В. Невмовенко и другими офицерами вылетели на вертолетах прямо в палаточный городок недалеко от Чернобыля. Отряды дислоцировались в поселках Страхолесье, Зеленый Мыс. Времени было в обрез. В течение дня мы проверили организацию и производство работ, жизнь и быт личного состава, морально-политическое состояние, поговорили со многими воинами по душам, пообедали вместе с ними. Четко просматривалось одно слабая занятость личного состава и отсутствие работы с ним.

Ночью мне поручили обобщить акт проверки и доложить генералу армии. Просидел до утра. К 9.00 машинистка успела отпечатать этот документ.

Утром 27 сентября состоялось совещание в Чернобыле. До совещания генерал армии    Варенников    долго    расспрашивал    меня    о    работах    на    АЭС,    особенно    его интересовало состояние строительства «саркофага», его фильтро-вентиляционной системы, результаты работ по дезактивации первого и второго энергоблоков, как выполняются указания начальника Генштаба Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева по работам на деаэраторной этажерке третьего блока. Дело в том, что деаэраторные этажерки третьего блока выходили к развалу аварийного энергоблока, и  они  являлись тоже опасным источником высоких уровней радиации. Правительством поручалось Министерству обороны и Минсредмашу совместно выполнить работы по подавления этой радиации или же дезактивации. Как сейчас помня, после  полученной  шифровки  из Генштаба мы вместе с заместителем министра среднего машиностроения А. Н. Усановым провели первое совещание и наметили мероприятия. К слову об этом человеке: Александр Николаевич Усанов лично руководил строительством «саркофага», и его КП, более или менее защищенный, находился в том же третьем блоке, где и мой. Позже мы с ним часто встречались в шестой клинической больнице Москвы.  Он  тоже  хватил  лишку этой проклятой радиации. Удивительно скромный и спокойный человек. За Чернобыль получил Звезду Героя Социалистического Труда. Искренне свидетельствую,  что  эта награда Александру Николаевичу по заслугам.

На все его вопросы, на мой взгляд, я дал нужные пояснения.  В  этой  же  комнате сидел доктор технических наук генерал-майор Ю. П. Дорофеев представитель начальника инженерных войск. Он когда-то писал кафедральный отзыв  на  мою диссертацию. И вот я не  понял генерала армии, почему меня пытают  по  этим вопросам. Позже, уже на официальном совещании, он заслушал доклад о ходе операции  по  удаления высокорадиоактивных веществ с крыш третьего блока и трубных площадок. Голос я почти совсем потерял, с хрипом докладывал о мужестве наших солдат, сержантов и офицеров, о выполненных объемах работ, о том, что еще осталось сделать. Генерал армии Варенников сказал, что он только что вернулся из Афганистана, где нелегко воинам - интернационалистам выполнять свой долг. «Но и у вас,— далее сказал он,— тут ничуть не легче».   Потом   поблагодарил   меня   за   доклад,   пожелал   успехов   в   завершении   этой операции и отпустил с совещания вновь на трубу2.

Через час я вернулся к своим «пенатам», где ждали меня мои помощники и работа. И только позже я узнал от своих близких товарищей Каурова и Невмовенко, что на совещании офицеров была дана высокая оценка моей работе и вынесено решение об оказании мне всяческой помощи в подготовке доклада высшему руководству нашей страны, которое в первых числах октября посетит Чернобыль. Речь, конечно, шла о приезде Михаила Сергеевича Горбачева. Хорошо помня, как все мы готовились к его приезду. Дороги и колдобины вокруг АЭС были срочно забетонированы и заасфальтированы, проведена уборка территории, энергоблоков АЭС, поправлена колючая проволока вокруг АЭС и 30-километровой зоны. Прибыл один из  заместителей председателя КГБ СССР, и тут же, наутро, сменили пропуска даже тем, кто работал в особо опасной зоне. Замена пропусков вызвала массу недовольства у всех, кто честно работал на АЭС. Мне тоже пришлось встать в длинную очередь за новым пропуском. Но потом полковник Небога как-то умудрился вне очереди организовать мне новый пропуск через заместителя директора АЭС по режиму. А люди теряли рабочее время. Ну что тут скажешь, очередная гласность, да и только. Рабочие, инженеры были озлоблены. А оказалось позже,  что  Михаил  Сергеевич  отставил  свою  поездку  в  Чернобыль.  И  снова  начались пересуды,  байки,  анекдоты.  Приезд  не  состоялся,  и  мой  доклад  тоже,  о  чем  многие сожалели, так как большинство людей ждали и готовились к этому приезду.

 

2 Через пять лет генерал армии Варенников окажется в команде путчистов и полетит в Форос, где отдыхал Президент СССР М. С. Горбачев, с ультиматумом о его отставке, а при встрече с ним проявит грубость и хамство. Бывший же начальник Варенникова Маршал Советского Союза С. Ф. Ахромеев покончит с собой.

 

В соответствии с разработанной технологией производства дезактивационных работ в особо опасных зонах с высокими уровнями радиации на крышах третьего блока и на трубных площадках, как     ранее было изложено, работы начались с первой  трубной площадки во избежание дополнительного воздействия ионизирующего излучения сверху на воинов, работающих в зоне «М». После выполненных работ уровни радиации на первой трубной площадке значительно снизились. Кроме того, при выполнении работ с первой трубной площадки неизбежно в зону «М» попадала некоторая часть тех радиоактивных продуктов, которые сбрасывались в реактор четвертого  энергоблока,  и уже при работах в зоне «М» она удалялась.

27 сентября работы начались в 7 часов 30 минут. На отметку 60 метров первыми прибыли воины полка противохимической защиты. Работы развернулись необычно.  При разборе завала графита    обнаружился тяжелый робот ТГР, который ранее потерял управление и застрял в завале. Несколько смен солдат разбирали вокруг него куски графита, а потом команда в 16 человек выкатила робот, зацепила тросами, и вертолет Ми - 8 снял его с площадки зоны «М». В этот день неоднократно применяли гидромонитор, с помощью которого смывали мелкие куски графита, пыль и другую мелкую фракцию с площадки зоны «М». Это способствовало снижению радиоактивного заражения.

Однако при работе гидромонитора часто выходили из  строя  (рвались,  не выдерживая давления) пожарные рукава, лопались соединительные муфты. На устранение неисправностей дополнительно затрачивались бэры, и все же работу  после этого вновь приходилось выполнять солдатам.

Для промывки площадки пожарными стволами вручную была назначена команда воинов, которая доставила пожарные рукава на исходный рубеж,  затем  проложила рукавную линию по зоне «Л», подняла пожарные рукава на площадку «М», закрепила их на высоте, установила соответствующие тройники, подсоединила к ним пожарные рукава и развернула их на площадке зоны «М», присоединив к ним пожарные лафетные стволы. Только после этого назначили ствольщиков и подствольщиков из солдат.

Работа по промывке, точнее, окончательной дезактивации площадки выполнялась успешно. Солдаты работали по 40 секунд, смена за сменой. Значительная часть мелких высокоактивных кусков графита была смыта в развал реактора. На смытой части площадки зоны «М» активность снизилась до 150 рентген в час.

Мы в который раз вспоминали пожарных: ведь без особого напряжения  можно было организовать посменную работу. А как жаль ребят...