Услышав, как хлопнула входная дверь, Тамара Константиновна, повернувшись на кровати, взглянула на часы: начало пятого. Накинув халат, вышла в прихожую. В нос ударил резкий запах дыма, насквозь пропитавшего одежду мужа.
— О, господи! Ваня, дашь ты, наконец, поспать? Когда же это кончится! Фу, опять вся квартира провоняла. Значит так, в комнату не суйся! Постели себе на кухне.
В дверях спальни обернулась:
— Китель на балкон вынеси — дышать невозможно.
— Ладно, ладно, не ругайся, — Иван Федорович устало махнул рукой, стаскивая сапоги. Залез под душ, пытаясь смыть с себя въевшуюся копоть, разложил раскладушку, лег. Но заснуть никак не удавалось. Напряжение не отпускало. Перед глазами мелькали языки пламени, охватившего здание, слышались крики о помощи, команды: «ствол подавай»... «быстрее»... «лестницу сюда»...
Такова уж доля руководителя штаба пожаротушения — выезжать на все «огненные беды», начиная со второго номера. А их сегодня за ночь — три!
Часов в шесть удалось забыться. А в семь прогремел будильник — пора вставать...
В тридцать третьем году на Украину обрушился страшный голод. Федор Корякин вышел из хаты, сел на завалинку и принялся думу думать. Нет, надо в город подаваться, здесь точно помрем... А как не хочется! Вся юность ведь в деревне, родной Казинке прошла.
—Слышь, жена, — решился, наконец, — собирайся.
Подхватил на руки бегающего по двору пятилетнего сынишку:
—Ну, Ванятка, будешь теперь городским.
Так и очутилась молодая семья в Луганске. Муж с женой да двое детишек — Ванюша и его младшая сестренка.
Как приехали, сразу устроился Федор Дмитриевич в пожарную охрану на паровозостроительный завод имени Октябрьской революции. Бог его знает, почему. То ли пригласили, то ли гены передались — отец-то его под конец жизни этим и занимался. Сколотил из деревенских мужиков добровольный отряд и боролся с огненным злодеем. Только нежданно несчастье обрушилось. Загорелась ветряная мельница. Когда тушили, рухнула поддерживающая балка и всей своей тяжестью придавила беднягу. Кое-как вытащили, но травма оказалась слишком тяжелой. Умер вскоре...
...Жилья новоселам никто не давал. Перекантовались какое-то время в землянке, затем соорудили нечто типа флигеля. Аккурат рядом с заводом. В нем и жили до самой войны. Иван к городскому быту приноровился быстро. Чуть подрос, стал родителям по хозяйству помогать. Семья росла как на дрожжах. После сестренки один за другим четверо братишек появились. Тяжело приходилось. Мать не работала, отец 51 рубль получал. С трудом выкраивали на самое необходимое. Хорошо, участок небольшой им выделили, сажали картошку, кукурузу, подсолнухи — хоть какая-то прибавка к скудному бюджету. Федор Дмитриевич сутки через двое трудился. В свободные дни сапожничал, тоже выручало. Хотя, конечно, все равно бедно жили.
В 37-м году Ваня Корякин в первый класс пошел. Как раз новую школу построили. Заходит он в класс босиком. Учительница, Екатерина Ивановна, взглянула, но вначале ничего не сказала. А после занятий к себе подозвала:
— На уроки надо в обуви ходить. Родителям так и передай.
На следующий день отец расщедрился, купил сынишке ботинки и серый костюм. Радости было!..
И все же самые яркие впечатления от довоенного детства связаны были с пожарной охраной. Батя, когда на дежурство уходил, иной раз брал с собой сына. Впечатлений масса! Тогда еще «пожарка» на подводах ездила. В самом здании части — несколько ворот, за каждыми — насос или линейка. А рядом конюшня. И самое интересное, как только звонок прозвенит, лошади сразу нервничать начинают, копытами землю бьют. Их отвяжут — мчатся сразу на место, словно сами торопят: быстрее, мол, запрягайте. А потом во весь опор, звеня колокольчиками, к огню скачут. Мальчишки, пока не отстанут, следом несутся.
А когда отец домой в форме возвращался, наденет Иван его каску и ходит по улице, красуется перед сверстниками: вот какой у меня папа!
...Грянул 41-й год. К городу подступили гитлеровцы. Завод эвакуировался в Куйбышев. Вместе с ним и отец. Войска наши тоже ушли. Несколько дней Луганск был вроде ничей. Стоял, охваченный огнем и дымом. Бомбежек-то особенно и не было. Но приказ Ставки: врагу ничего не оставлять. Все и взрывали: крупные предприятия, хлебопекарни...
Потом появились немцы. Город враз наполнился шумом моторов. На главную улицу въехала колонна автомобилей, битком набитая оккупантами. Сидели даже на крыльях, капоте. Рукава завернуты, гогочут, автоматы наперевес, тут же и палили по подворотням —так, для смеха.
Вечером в дом Корякиных заявились несколько итальянцев. Пошарили по углам, ничего из продуктов не нашли. На огороде, правда, фасоль росла. Ободрали, тут же огонь развели и сварили в котелке. Ване вроде и боязно, и интересно. Наблюдает тихонько из окна. «Вот-те на, — прямо со стручками жрут, гады...»
Времена наступили тяжелые. Городская семья жила на копейки, припасов никаких нет. У кого было что поменять, ходили в ближайшие деревни, отдавали за хлеб, кукурузу.
Собралась и мать.
—Скоро приду, сынок, — сказала Ивану, — принесу что-нибудь ребятишкам.
И... исчезла. День нет, два, три, неделю... Остался Ваня старшим. На плечах — сестренка одиннадцатилетняя да еще пять братишек того младше. Хоть с голоду помирай. Хорошо, соседи подсказали:
—Ты, как ночь будет, по полю колоски пособирай.
Взял сумку из-под противогаза, когда смерклось, пошел. А жутко —не приведи Господь. Ежели немцы засекут, враз застрелят! На счастье, обошлось. Так и кормились. Колосья руками потом очищал, варил из зерна подобие каши.
Спустя несколько месяцев вдруг мать объявилась. Худющая, изможденная. Оказалось, ее фашисты на полпути тогда остановили и заставили с другими пойманными женщинами дороги ремонтировать. Вдобавок простыла сильно. Всю жизнь потом мучилась острым суставным ревматизмом — только руки опустит в холодную воду, пальцы тут же утолщаются и не сгибаются.
Немцы вскоре смекнули, что народ-то им еще пригодится, зачем же его голодом морить. Открыли базары. С «пользой» для себя — временами на них облавы устраивали. Окружали и всех молодых сажали в машины на отправку в Германию. Пару раз так и Иван попадался. Благо, ростом был небольшой, проскальзывал в неприметные щели.
Однажды вышло грозное распоряжение: всем в трехдневный срок явиться для регистрации на биржу труда. Куда деваться, пришлось идти. Взял с собой свидетельство о рождении. До сих пор на этом документе остался след о посещении — штамп с орлом. Заклеил его потом бумажкой, а все равно просвечивает.
Вернулся с этой печатью домой, мать и говорит:
—Не к добру это, повезут теперь на работы.
И решила уехать подобру-поздорову в родную деревню. Сколотил Иван санки: сбил несколько досок, на них постелил перину. Усадили ребятишек, сверху подушками обложили. Ночь наступила, взялись вдвоем за оглобли и двинулись вон из города.
Уже на выезде услышали гул моторов. Постепенно он все нарастал, и на заснеженную дорогу вынырнули два мотоцикла.
—Хальт! — крикнул рослый гитлеровец, сидевший за рулем.
Залопотал что-то по-своему. Конечно, никто не понял. Не дождавшись ответа, рассвирепел, приподнявшись над сиденьем, с размаху ударил мать Вани кулаком по лицу. Надавил на газ и умчался.
—Ничего, сынок, — вздохнула она, вытирая кровь с рассеченной губы. — Спасибо, хоть не убили...
Следующий день двигались без приключений. А только начали сгущаться сумерки, на горизонте появился конный разъезд. Беженцы замерли — все, на этот раз точно застрелят. Когда же всадники приблизились, глазам не поверили: наши! Это были разведчики. Они с радостью встретили Корякиных, помогли добраться до села, где стояли советские войска. Побыв там несколько дней, семья отправилась дальше. Больше оставаться было нельзя. Шли ожесточенные бои, со дня на день ожидалось наступление фашистов.
Навсегда в памяти останутся страшные картинки детства. Однажды утром еще в этом селе повар-красноармеец весело созывал всех на завтрак. Выбежал с котелком и Иван. И тут — свист.
—Ложись! — крикнул кто-то.
В этот момент разорвался снаряд. Нескольких солдат отбросило, Ваня подальше стоял, его только с ног до головы снегом запорошило. Как дым рассеялся, увидел повара. Стоит он на полевой кухне, держится за живот, сквозь пальцы кровь хлещет.
—Погиб я, братцы, — прошептал и рухнул наземь.
Жутко было и уже потом, когда проходили мимо деревни Валуйки. Бои там перед этим прошли жестокие, все поле было усеяно телами погибших. Наших бойцов почти всех схоронили, а немцы лежали, сложенные, как дрова, штабелями. И еще множество убитых лошадей...
Добрались, наконец, до родных мест. Так там до сорок четвертого и прожили. Ивана определили пастухом. Подрос чуток, стал молодых бычков обучать под ярмом ходить. На них ведь пахали. И в школу даже успел походить.
А когда Луганск освободили, отец вернулся. Прознал, где семья обосновалась, вызвал. Поехали туда. Потекла мирная жизнь. Отец снова огнеборцем стал. Как-то говорит сыну:
—Пора и тебе за дело браться.
Устроил бойцом пожарной части на военный завод, который патроны выпускал.
Вскоре подошел призывной возраст. Вызвали в военкомат, предложили на выбор несколько училищ. Глянул на список — ба! — Харьковское пожарно-техническое. Конечно, туда!
Так оказался Иван Корякин курсантом. Шел 1947 год. Когда поступал, забавный эпизод случился. На приемной комиссии начальник, полковник Метелев, глянул на него:
—Куда ж тебе! Того и гляди шея переломится...
А он действительно ростом небольшой, худенький. На свои восемнадцать никак не выглядел. Услышал такой отзыв о себе, пригорюнился — ну, как не примут?
Однако оставили. Когда глянули автобиографию: отец — командир отделения, дед — тоже с огнем сражался. Сам Бог велел династию продолжить...
II
...«Все, конец!» — пронеслось в голове, но подполковник Корякин тут же «стер» эту мысль из сознания. «Должен быть выход, должен...»
А ведь ничего особо серьезного не предвещало. Все, как обычно. Приняли вызов, приехал «отряд». Примчался на своей служебной «Волге» и он — начальник штаба пожаротушения УПО Москвы. Горел склад табака на Варшавском шоссе, рядом со старым речным портом. Громадный — метров четыреста длиной и семь-восемь высотой.
Прибыв на место, окинул пакгауз профессиональным взглядом: «стены кирпичные — уже лучше». Пламени не видно, только сквозь все щели валит тяжелый густой дым. «Надо посмотреть».
— Ребята, за мной! — крикнув, нырнул в открытые ворота.
Следом связной и еще трое газодымозащитников.
По обеим сторонам помещения аж до самого потолка нагромождены друг на друга объемистые тюки с табаком. Лишь посередине маленький — метра полтора — проход. Дымится где-то вдалеке. Натянув противогазы, двинулись туда. Добрались почти до конца, видят: пламя гуляет на самом верху, пожирая мешковину.
Выяснив что к чему, развернулись, пошли обратно. Не успели сделать и двух шагов, вдруг тюки рухнули, полностью завалив дорогу. Ловушка! Назад пути нет, вперед — тоже. Спину уже начинает жечь...
- Ничего, прорвемся, — подбодрил бойцов Корякин, лихорадочно соображая, что делать.
Внезапно вспомнилось, как недавно полыхал павильон цветоводства и садоводства на ВДНХ. Тогда пришлось взять с собой отделение газодымозащитников и подняться на чердак, разобраться, что там происходит. Тут подъехал начальник Управления Троицкий. Положено: если приезжает старший, тот, кто перед этим руководил тушением, должен доложить об обстановке.
Иван Федорович уже наверх забрался, слышит, снизу доносится:
—Срочно к Троицкому!
Только он вместе с отделением на карниз вышел — рухнуло перекрытие. Знать, в рубашке родился: еще бы чуть-чуть...
От мыслей отвлек протяжный сигнал — кислород на исходе. Если через пятнадцать минут не выбраться, пиши пропало. Огонь не так страшен, как удушливый, едкий дым. Не снимешь КИП — задохнешься, снимешь — то же самое. И передать своим, кто снаружи, невозможно, радиостанций тогда еще не было.
Вдруг кого-то озарило: надо пробираться поверху, сквозь пламя. Взобрались кое-как к потолку и поползли, разбрасывая в стороны мешки. Ребята еще держатся, а Корякину совсем невмоготу стало — он же без маски. Только заглушка на носу, да загубник — надо ведь постоянно команды различные давать, в противогазе не докричишься. И как начало рвать! Заглушка уже тоже не держит, сопли текут. Из последних сил все же упорно полз вперед, чувствуя, что усталость сковывает все тело.
Минут через десять услышал:
—Товарищ подполковник! Там что-то светится!
Развернулись туда. Оказалось, люк, куда спускали табак. Но до него еще добраться надо. А сил уже нет. И потом, только до половины долезешь, ноги по стенкам скользят, вниз падаешь. Кое-как выкрутились: один встал, другой ему ногами в плечи упирается и так дальше. Последний добрался до верха, прокричал:
—Помогите!
Благо, услышали, вытащили. С трудом поднялись на ноги, метров через пять снова как начало выворачивать наизнанку...
И до этого случая Иван Федорович не курил, а уж после без содрогания на сигарету вообще смотреть не мог.
На каждом пожаре оставлял Корякин частичку своего здоровья. А на одном чуть зрения не лишился.
Горели военные склады на Волочаевской улице. Пять громадных пакгаузов, забитых техникой, всякими диодами, триодами. На него, кстати, впервые выехал в качестве руководителя штаба.
Сразу был объявлен высший — пятый номер, подключили все резервы. В общей сложности больше пятидесяти машин и до трехсот человек личного состава.
Подъехав, сразу понял — дело плохо. Полыхали два здания, огонь вот-вот перекинется на остальные. На вагоны, стоявшие между пакгаузами, страшно смотреть: закрученные сгустки металла, рельсы кольцом свернуты. Тушили долго, с утра до самого вечера. Сохранить смогли лишь одно здание, и то частично. Но больше всего мороки доставил средний склад. Уже вроде гореть нечему, а все дымится. Только ствол на него направят — искры, взрывы... Понять никто не может. Пока, наконец, один из высоких военных чинов не подсказал:
—Да там у нас магний хранится. Пара тонн.
Иван Федорович за голову схватился — а мы его водой! От этого же только хуже, песком ведь надо. В итоге почти все, кто принимал участие в тушении, получили ожоги глаз, да вдобавок сильные отравления от едкого дыма. Предохраняющих средств-то ни у кого не было.
Хорошо хоть молоко завезли, отпаивали. «Скорая» примчалась, доктор закапал в глаза какое-то лекарство. Корякин потом еще недели полторы их лечил.
Чтобы урок не прошел даром, решили провести занятия с офицерами. На нескольких заводах насобирали обрезки магния, на три кучи разложили, поджигали и учили, как тушить. Первую груду водой заливали — взрывался, вторую закидали мокрым песком, тоже толку мало, а третью — сухим. Под ним металл тлел тихонько.
Сколько раз за долгие годы бывал буквально на грани жизни и смерти. Например, когда еще совсем юнцом служил на ЗИЛе. Горела кровля одного из цехов. Корякин взобрался наверх, пошел по коньку. Рубероид от жары расплавился, превратившись в жидкую смолу. Поскользнулся лейтенант, медленно пополз вниз, прямо в «полымь». Удержаться не за что, сапоги скользят. Едва успел топор из-за пояса вытащить и воткнуть в кровлю. Потом уже коллеги подоспели, вытащили.
Или как-то тушили в подвале ателье. Прибыв на место, спрашивают у персонала:
—Где горит?
—Да там, внизу.
—Как понять?
—Спускайтесь, по ходу — третья дверь.
Полезли. Внутри ни зги не видно, сплошная завеса из дыма. Даже мощный, тысячеватный фонарь не берет — только белое пятно впереди. Двинулись на ощупь. Насчитали третью дверь, зашли, потихоньку — вдоль стены. И... наткнулись голыми руками на рубильник. Оказалось, в электрощитовую забрели. Только то спасло от удара током, что была отключена линия.
А однажды чуть по собственной глупости не погиб. На киностудии «Мосфильм» загорелось перекрытие в громаднейшем первом павильоне. Объявили сразу третий номер. Когда Корякин прибыл, командир 42-й роты майор Милых ему доложил:
- Все в порядке, огонь локализован, скоро потушим.
Дым же клубами вьется. Иван Федорович глянул на него и говорит:
— Спасибо. Ты все очень хорошо рассказал, теперь пойдем, посмотрим.
Противогаз не стал брать — раз все в норме, зачем таскать лишний груз.
Поднялись, действительно, ничего сложного. Кровля с другого края полыхает, но пламя больше никуда не перекинулось, стволы уже подают.
Вдруг ветер сменил направление. Их заволокло густым дымом — вздохнуть невозможно. «Вот, дурак, — выругался про себя Корякин, — КИП не взял». Дыхание задержал, а чад все не уходит. Минуты полторы прошло, у обоих глаза уже на выкате, воздуха не хватает. Па счастье, подуло в этот момент в другую сторону...
III
Еще задолго до того три года отучился Иван Федорович в пожарно-техническом... Трижды ездил на практику. Сначала просто бойцом, затем командиром отделения, под конец — начальником караула. Первые два раза в родной Луганск. А третий — в Москву, на завод имени Лихачева, тогда еще — Сталина. Когда в пятидесятом диплом получил, направили молодого лейтенанта технической службы на это предприятие. Дали место в общежитии прямо при части.
Вскоре в жизни Корякина произошло грандиозное событие. В Доме ученых давали концерт для сотрудников пожарной охраны. Опоздал немного. В зал вошел, начал по сторонам оглядываться, место искать. Заметил, наконец, свободное, пробрался, сел. Рядом — девушка. Да такая красивая, что дух захватывает. «Ну, — думает, — я не я буду, если не познакомлюсь». Тут как раз на сцене «Запорожец за Дунаем» запели по-украински. Иван язык понимает, повернулся к дивчине:
—Хотите, переводить буду?
—Давайте, — заулыбалась.
С концерта уходили уже вдвоем. Разговорились. Оказалось, Тамара — бухгалтер в ремонтно-восстановительной части при городском УПО. Коллега! И отец у нее в войну был «большой шишкой» — начальником пожарной части в Кремле. Потом, видимо, чем-то не угодил руководству: перевели в Сибирь.
Встречались несколько месяцев. Поняли, что не могут друг без друга, решили пожениться. Третьего февраля 52-го года пришли в ЗАГС, расписались и... разошлись в разные стороны. Она — к себе домой на проспект Мира, а он в общежитие. С неделю там еще обитал. Сослуживцы все подтрунивали:
—Что ж ты врал, что женился, а сам тут околачиваешься?
Не верили, пока паспорт со штампом не показал.
Вскоре собрал свои вещи, перебрался к жене. Там хоть отдельная двухкомнатная квартира, да все равно тесновато. Кроме Тамары еще мать ее, сестренка и два брата.
Пожили немного, и, как зачастую случается, не сошелся Иван характером с тещей. Явился к своему начальнику, объяснил ситуацию.
—Ну что с тобой делать, — развел тот руками. — Отгородись фанерой в общежитии и живи.
В ту пору у молодых уже дочка была, Леночка. Так она и воспитывалась всем пожарным коллективом. Через три года дали Корякиным комнату в двухэтажном бараке на Большой Каширской улице. Счастливы были — на троих семнадцать метров! Зажили более-менее по-человечески.
В 56-м перевели Ивана Федоровича, тогда уже командира части на ЗИЛе, в городское Управление. За два года сменил там несколько должностей, пока не стал начальником штаба пожаротушения. В подчинении у двадцативосьмилетнего парня оказались такие «зубры», как подполковники В. Е. Новгородов, И. И. Силкин, Г. К. Антонов, майоры И. Ф. Коваль, И. Н. Хадин. Многому научился у них Корякин, благодаря им стал настоящим «тушилой». Очень благодарен судьбе, что свела его с начальником Управления Иваном Ниловичем Троицким — жестким, строгим, но очень гуманным и умным руководителем, с подполковником Владимиром Гавриловичем Ракитянским, возглавлявшим отдел службы и подготовки, в который входил штаб. Вместе с ними пришлось покорять стихию много раз.
С назначением на этот пост потерял Иван Федорович покой. Ведь помимо дневной работы надо выезжать на все ночные пожары, начиная со второго номера. А таких по нескольку происходило. Так и мечешься туда-сюда. Домой вернулся, только лег — звонок с узла связи: машина уже вышла.
Хорошо, успел к тому времени закончить юридический факультет МГУ, а то на занятия уже просто сил бы не хватило.
Постоянно в напряжении, стрессах. Когда по тревоге мчишься, внутренне весь сжимаешься. Тут еще рация включена, доносится: обрушение произошло, взрыв...
Бывали случаи, как на фабрике по изготовлению киселей. Все вроде потушили, Корякин вместе с дежурным по городу Иваном Филимоновичем Ковалем скомандовали отбой. Только отпустили людей — бац! — перекрытие рухнуло, опять возгорание. Вновь силы вызывать надо. Разве порядок? Ну что ты за «тушила», если даешь локализацию, а у тебя все разгорается? Опять-таки волнение...
А сколько нервных клеток потеряно на выездах в аэропорты при объявлении аварийной посадки... Когда и от твоих действий зависит жизнь десятков человек.
...Борт рейса «Новосибирск-Москва» уже приближался к Домодедово. Пилот ТУ-144 запросил о посадке. Диспетчер дал «добро». Но тут произошло непредвиденное. При выпуске шасси отказала одна стойка, под крылом. Лайнер закрутился над аэродромом, пилот пытался заставить ее сработать. Увы, все безуспешно. Экипаж решился приземляться на два колеса.
Была объявлена аварийная посадка. Как всегда в таких случаях, к аэропорту помчались пожарные караулы. Конечно, и Корякин прибыл, расставил силы по всей трассе, машины, цистерны. А одна группа — догоняющая, следующая за самолетом.
Лайнер коснулся земли и со страшным скрежетом погнал по полосе. От удара вывалилась-таки непослушная стойка, но покрышки слетели. От мощного трения о бетон загорелся весь низ. Самолет метров через двести развернуло, сбросило на обочину. Практически мгновенно начали заливать пеной. Одновременно спасали людей.
Закончилось все благополучно. Никто не погиб, и самолет почти не пострадал — только брюхо, да багажный отсек подлежали ремонту. Получил Корякин за тот инцидент фотоаппарат ФЭД-2 из рук министра внутренних дел. До сих пор дома хранится. К слову сказать, таких ценных подарков за двадцать шесть лет, проведенных на тушении, набралось у Ивана Федоровича немало. Часы, камеры... Одних только грамот — мешка два. Как-то жене говорит:
— Слышь, Тамара, мешают они, давай выбросим.
Не согласилась: пускай внуки смотрят, дедом гордятся.
...Во Внукове вышло гораздо трагичнее. Самолет из Сочи постигла та же беда — отказало шасси. На беду, «обманул» пилота и прибор — показал, что все нормально. Летчик спокойно пошел на сближение с землей. Посадил прямо на «живот». И так помчался по полосе, оставляя позади огромные выбитые куски бетона от крутящихся пропеллеров. Мгновенно произошло и возгорание.
Поскольку аварийную посадку не объявляли, городские машины подъехали слишком поздно. Основная нагрузка пришлась на аэродромную службу. Возможностей у них меньше, потому и случилась трагедия: погибло 19 человек. Корякин примчался, но почти все было кончено. Читая списки погибших, содрогнулся. Было там имя старого его приятеля, командира отделения. С ним, когда еще «внизу» трудился — начальником отряда, не один пожар потушил. И умер-то до слез как обидно. Возвращался с отдыха вместе с женой. Когда сели, выскочил наружу, глядь: нет ее рядом. Обратно в салон, искать. Там и задохнулся. А супруга, оказалось, жива-здорова. Она из горящего лайнера выбежала, тут же «Скорая» подхватила ее и увезла в сторонку...
...Все эти постоянные стрессы, недосыпания, «глотание» газов и всевозможных ядовитых испарений привели к тому, что здоровье Корякин окончательно подорвал. Врачи вынесли страшный вердикт, утвержденный руководством: от непосредственного тушения пожаров отстранить. Потому что противогаз надевать запретили, а без него никуда не сунешься.
Пришлось перейти на работу с кадрами. Сначала возглавлял отдел, потом статус повысили, стал заместителем начальника Управления поэтому же вопросу. Трудился еще семь лет. Втянулся быстро. Тем более, легко чем было: почти весь офицерский состав гарнизона знал. Если не по фамилии, то в лицо уж наверняка. Поэтому без проблем решал, кого туда поставить, туда передвинуть. Кто поопытнее, кто послабее. В главке тоже всегда общий язык находил: за более чем четверть века с большинством руководителей так или иначе пересекался, с некоторыми еще учился вместе.
В восемьдесят третьем вышел полковником на пенсию. Жена уже была на заслуженном отдыхе, уволилась после 25 лет службы старшиной, младшим инспектором. Месяцев восемь отлеживался после инсульта. Как-то позвонил начальник УПО генерал Иван Леонтьевич Антонов:
— Приходи-ка ты к нам начальником пожарно-технического центра.
Согласился. Набирая штат сотрудников, «окружил» себя такими людьми, как полковник Головастов, бывший «шеф» политотдела Управления, полковник Шпилько — в прошлом замнач инженерной пожарно-технической школы. Здесь же водил экскурсии и полковник Постовой, Герой Советского Союза.
Когда организовали совет ветеранов УПО, вошел в его состав, одно время был даже председателем. Сейчас — первый заместитель.
Так до сих пор работает на выставке. Правда, не так давно там произошли оргштатные изменения, его должность «аттестовали», пришлось стать методистом.
IV
...На кухне в квартире Корякиных висит табличка «При пожаре звони 01». Достал он и специальный сигнализатор, работающий от батарейки. Включен постоянно. Если что — резкий писк выдает.
Любит Иван Федорович с внучатами возиться. Их у него трое: два мальчика — младшеклассники и девочка, семиклассница. Окружат деда, расспрашивают про огни-пожарища. Фотографии смотрят, награды, которых много у ветерана. Особенно гордится он двумя - медалью «За отвагу на пожаре» и орденом «Знак Почета».
Есть еще одна отрада у ветерана: племянник, Сергей Валерьевич Воробьев, пошел по его стопам. Внял уговорам дяди, закончил вначале пожарно-техническое училище, а затем ВИПТШ, оба с отличием. Сейчас майор Воробьев трудится в штабе пожаротушения УГПС Москвы.
Но самый приятный день в жизни Ивана Федоровича был, когда внучка ему сказала:
— Знаешь, дедушка, вырасту — пойду в диспетчеры...
