ЗАСЕКРЕЧЕННЫЙ
КОЛОКОЛ КЫШТЫМА
Первую попытку атомного шантажа решили осуществить на Потсдамской конференции. Свидетельствует военный историк Анатолий Кошкин:
«Прибыв в Потсдам, Трумэн с нетерпением ждал результатов запланированного к началу конференции испытания атомной бомбы. Краткая телеграмма об успешном взрыве была вручена президенту вечером 16 июля. В ней сообщалось, что результаты испытания «удовлетворительны и даже превзошли ожидания» — 21 июля из США поступил подробный письменный отчет об испытательном взрыве близ авиабазы Аламагордо в пустынном районе штата Нью-Мексико.
Встал вопрос о том, в какой форме сообщить о новом оружии Сталину. По согласованию с Черчиллем Трумэн после заседания 24 июля как бы в неофициальном порядке проинформировал главу советской делегации о том, что в США разработано оружие огромной разрушительной силы. При этом слова «атомная бомба» произнесены не были. Вопреки ожиданиям Сталин внешне не проявил интереса к полученной информации и в ходе последующих заседаний к этому вопросу не возвращался. У Черчилля сложилось впечатление, что советский лидер «не понял значения» сделанного ему сообщения.
Однако дело обстояло как раз наоборот. Сталин отреагировал таким обескураживающим союзников образом именно потому, что все прекрасно понял. Советское правительство давно уже располагало данными о том, что в США ведутся работы по созданию атомного оружия, и в качестве ответной меры также вело работы такого рода».
Маршал Советского Союза П.К. Жуков так рассказывал о реакции Сталина на сообщение Трумэна:
«Вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном.
В.М. Молотов тут же сказал: «Цену себе набивают».
Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы».
Я понял, что речь шла о создании атомной бомбы. Тогда уже было ясно, что правительство США намерено использовать атомное оружие для достижения своих империалистических целей с позиции силы. 6 и 9 августа 1945 года это подтвердилось на практике: американцы без всякой к тому военной необходимости сбросили две атомные бомбы на мирные густонаселенные японские города Нагасаки и Хиросиму». Как видно из этого отрывка, в Потсдаме в отличие от Ялты уже начинали дуть ветры «холодной войны».
Именно тогда, в качестве безальтернативного ответа на неприкрытый атомный шантаж США и было принято решение в рамках «Атомного проекта» для создания стратегического оружия зашиты СССР построить на Урале в Челябинской области сложнейшее научно-производственное объединение «Маяк» для выработки плутония. На многие годы строительство и деятельность этого уникального научно-промышленного комплекса оказались неразрывно связаны со службами НКВД-МВД СССР. Правопорядок в закрытом г. Челябинске–40 обеспечивала спецмилиция, пожарную безопасность — специальные пожарные подразделения МВД, охрану объектов и лагерей заключенных — внутренние и конвойные войска МВД СССР. Руководил строительством (теперь мы знаем, что и всем атомным проектом) Л. П. Берия, долгие годы возглавлявший МВД страны. Такие крупные ученые, как И. В. Курчатов и Е. П. Славский и после до сих пор засекреченных событий 26 июня 1953 года Берии отмечали его безусловный позитивный вклад в создание атомного щита Родины. Именно здесь, в Кыштыме, офицерам и солдатам внутренних войск, пожарной охраны и милиции пришлось в сентябре 1957 года стать живым щитом, защищая Россию от взбесившегося атомного зверя...
29 сентября 1997 года в одном из торжественных залов МВД России на улице Огарева, 6 (ныне Газетный переулок) Президент чернобыльской Ассоциации МВД генерал-лейтенант Н. И. Демидов вручает памятные подарки и награды группе убеленных сединами ветеранов военной и милицейской службы. Самым старшим из них — Б. Л. Молчанову, Н. С. Нифонтову, М. С. Лосеву около 75 лет. Эти трое не скрывают скупых мужских слез — слез боли, горечи и страдания с радостью и удивлением пополам. «Никогда не думал, что доживу до этого дня, когда можно вслух, открыто поделиться правдой о трагедии и подвиге, в круговорот которых попали мы сорок лет назад и которые изменили нашу жизнь», — говорит генерал-майор в отставке Б.Л. Молчанов, командовавший дивизией внутренних войск, дислоцировавшейся в Челябинске. Сорок долгих лет молчания о первой в СССР широкомасштабной радиационной катастрофе в Кыштыме кончились для этих людей, давших в октябре 1957 года подписку об абсолютном неразглашении малейших деталей того странного события, участниками которого оказались все они на уральском сверхсекретном объекте, именовавшемся в официальных документах «ПО «Маяк». «Спасибо Вам, Николай Иванович, низкий поклон всем руководителям чернобыльской Ассоциации МВД за то, что впервые вы собрали нас, получивших свою дозу радиации в Кыштыме, здесь и вместе, — говорит полковник в отставке
Н.С. Нифонтов. — Ведь, соблюдая подписку об абсолютном неразглашении тайны Кыштыма, мы даже врачам не могли сказать о первопричине наших недугов — атомной радиации, в семье не могли обмолвиться о пережитом кошмаре. А ведь если бы страна знала о Кыштымской трагедии, многого, случившегося в Чернобыле, можно было бы избежать». С Нифонтовым соглашаются и другие участники ликвидации последствий катастрофы в Кыштыме — А. С. Руднев, В. М. Кукушин, Г. В. Гриваненков, А. Г. Иванов, В. Л. Соколов, В.Н. Божемолов, В. Я. Котов, В. В. Попов. «Разве только медикам не могли мы сказать о Кыштыме? — с болью вспоминает В.Л. Соколов, генерал-майор внутренней службы, в момент встречи — начальник Контрольно-ревизионного управления МВД, а на ПО «Маяк» проходивший службу рядовым внутренних войск. — Ведь происшедшее в Кыштыме было за семью печатями даже для членов ЦК партии!» Все присутствующие обратились к Н. И. Демидову и руководству Ассоциации с просьбой инициировать глубокое изучение проблем управления силами и средствами внутренних войск и органов внутренних дед в период ликвидации последствий Кыштымской катастрофы. «Мы невольно чувствовали себя виноватыми за случившееся в Чернобыле, — от имени всех кыштымцев писал руководителю Ассоциации подполковник милиции в отставке А. Г. Иванов, 30 лет отдавший патрульно-постовой службе. Ведь в Чернобыле наши боевые друзья споткнулись о те же грабли, что и мы в Кыштыме, — отсутствие респираторов, незнание элементарных норм личной безопасности при работе в радиоактивной зоне, в организации питания личного состава, вплоть до разрешения употреблять в пищу грибы! Те же огрехи в работе по дезактивации автотранспорта и техники, в сооружении скотомогильников. Говорят, что умные учатся на чужих ошибках, мы же не делаем простейших выводов из своих собственных...»
Боль ветеранов — кыштымцев за неуслышанный колокол Челябинска–40 понятна, но вины их в том нет.
Исследования, проведенные Ассоциацией «МВД — щит Чернобыля», статьи Н. И. Демидова, И. К. Яковлева, В. Т. Кишкурно, В. М. Кукушина по кыштымской тематике неопровержимо доказывают, что саркофаг суперсекретности, сооруженный трусливой и предательской партноменклатурой вокруг Кыштымской трагедии, преследовал одну приоритетную цель: увести ее от ответственности перед народом, перед законом за грубейшие просчеты в организации функционирования высокорисковых объектов, в первую очередь радиационно и химически опасных, скрыть собственную неспособность обеспечить цивилизованное управление государством и экологическую безопасность населения.
Сегодня, после проведенных Ассоциацией исследований мы можем дать научно аргументированный ответ на вопрос: можно ли было избежать Чернобыльской катастрофы планетарного масштаба? Во всяком случае, ее вероятность можно и должно было максимально минимизировать, если бы вовремя были извлечены уроки из первой техногенной катастрофы ПО «Маяк», происшедшей в сентябре 1957 года. К такому убеждению приходит генерал-лейтенант Н. И. Демидов в книге «МВД в Чернобыле и Кыштыме: уроки и выводы» (ЗАО «Газета «Правда». 2000 год). Однако тогдашнее «реформаторское» руководство партии и страны во главе с Н. С. Хрущевым предпочло замолчать и максимально засекретить случившееся на Урале, чтобы не подорвать дутый авторитет лжевождя, пытавшегося приписать себе заслуги И. В. Сталина в создании ракетно-ядерного щита Родины. Цена этого умолчания оказалась предельно высокой. В книге Н.И. Демидова приводятся неопровержимые документальные подтверждения этого печального вывода. Неуслышанный колокол Кыштыма — еще одно обвинение в адрес номенклатурных перерожденцев, предавших безопасность народа ради своих шкурных интересов.
Итак, что же произошло в Кыштыме?
Вспоминает Е.П. Славский, трижды Герой Социалистического Труда, кавалер 10 орденов Ленина, более 30 лет возглавлявший Минсредмаш — государство в государстве, империю атомной индустрии:
«Вечером 29 сентября 1937 года позвонил взбешенный Н. С. Хрущев и в грубых выражениях стал осыпать меня оскорблениями за «кыштымскую подставу», угрожал всех «урыть» за случившееся. Я сказал: «Никита Сергеевич, мне пока не звонили с «Маяка–40» о деталях аварии, разберусь и Вам доложу. Хрущев распалился еще более, так, что черная трубка «вертушки», казалось, раскалилась добела: «Вы что, в простачка играете? Через месяц 40-летие Октября, приедут гости со всего мира, а Вы мне такой сюрприз приготовили. Вылетайте на место и сразу доложите мне о ликвидации аварии или что там у вас... Никаких отговорок! Видимо, июньский пленум Вас ничему не научил!» Выругавшись и вновь пообещав «урыть». Импульсивный Н.С. Хрущев бросил трубку».
Спустя час на стол министра легла шифротелеграмма: «29 сентября 1957 года в 16 часов 25 минут на Производственном объединении «Маяк» в подземном могильнике по хранению радиационных твердых отходов плутониевого производства компонентов ядерного оружия произошел тепловой взрыв с выбросом в атмосферу из емкости 10–15 миллионов кюри радиоактивности. В результате взрыва с емкости подземного хранилища могильника сорвана 160-тонная бетонная плита. Образовался столб дыма и пыли высотой до километра. Имеются разрушения и повреждения зданий, сооружений, техники и транспорта в радиусе трех километров. В ликвидации аварии и охране объекта, кроме персонала ПО «Маяк», задействованы усиленные наряды внутренних войск и спецуправления пожарной охраны МВД СССР».
«Прочитав это сообщение, я понял, что в Кыштыме произошла радиационная катастрофа, на устранение последствий которой потребуется несколько лет», — вспоминал Е. П. Славский. Выдающийся организатор атомной промышленности ошибался: и сегодня, полвека спустя, губительные последствия техногенной катастрофы в Кыштыме по-прежнему носят глобальный характер, угрожая всему живому в регионе.
Только значительно позже было установлено, что во взорвавшейся емкости находилось 20 млн кюри активности. Выброшенные из нее 18 млн кюри осели на пром-площадке, а около 2 млн были подняты в воздух и подхвачены ветром. Радиоактивное облако накрыло территорию около 15 тыс. квадратных километров. В промышленной зоне радиоактивному загрязнению подверглись пожарная и воинская части, полк военных строителей и лагерь заключенных.
Несколькими днями раньше в воинскую часть прибыло молодое пополнение — новобранцы из Москвы. С ними проводились обычные занятия, когда примерно около 16 часов 30 минут раздался сильный взрыв. В казармах, обращенных к фронту ударной волны, выбило все стекла, на КПП были сорваны металлические ворота. Многие выбежали на улицу, некоторые побежали в оружейный парк за оружием. Часовой, который стоял у въездных ворот, прыгнул в канализационный колодец и занял там оборонительную позицию. Первое, о чем он поинтересовался у подошедшего к нему офицера, — не началась ли война? Ему было приказано надеть противогаз и продолжать нести службу в проходной, пока не последуют дальнейшие указания.
Как позже выяснилось, радиоактивное облако накрыло многие объекты химкомбината «Маяк», реакторные заводы, новый строящийся радиохимический завод...
Но все же провидение дало шанс Челябинску–40. Направление ветра в середине дня 29 сентября изменилось, и благодаря этому радиоактивный выброс в 2 млн кюри миновал город и разнесся по лесам, озерам, болотам, полям Челябинской, Свердловской и Тюменской областей.
Как и в Чернобыле тридцать лет спустя, героические действия пожарных в Кыштыме преградили путь атомному джинну.
По просьбе Ассоциации «МВД — щит Чернобыля» свои воспоминания о трагедии в Кыштыме в 2000 году прислали два ветерана противопожарной службы.
Митронов Н.Г.:
«Воскресный день 29 сентября 1957 года был солнечным и теплым, дул слабый ветер.
По прибытии в пожарную часть мы с начальником 2-го караула Тарховым провели развод караулов, своему караулу я поставил боевую задачу по охране объектов, провел опрос личного состава по знанию своих обязанностей, согласно табелю боевого расчета. Проинструктировал помощников инструкторов профилактики, постовых и дозорных 1-й смены.
После смены караулов начались занятия, хозяйственные работы и другие мероприятия по распорядку дня. Личный состав двух свободных от службы караулов отдыхал: играли в волейбол, городки, смотрели телепередачи. Несколько солдат занимались на учебной башне пожарноприкладным спортом.
Примерно после 15 часов дня я поднялся на 2-й этаж в Ленинскую комнату посмотреть телевизор, но вскоре раздался сильный взрыв. В момент взрыва межэтажное перекрытие пожарного депо как бы прогнулось, а затем вернулось в исходное положение, двери в комнатах пооткрывались, а стекла в окнах почти все вылетели. Я спустился и увидел со стороны завода 25 облако грибовидной формы высотой 150–200 метров. Я подумал, что на стройке 35-го завода ведутся взрывные работы, так как в этот период строились промышленные здания для будущего завода. Я зашел на пункт связи части (ПСЧ), чтобы связаться с центральным пунктом пожарной связи (ЦППС), который располагался в это время во 2-й пожарной части, около 22-й площадки. Диспетчер ЦППС ответил, что о взрыве ему ничего неизвестно. Я сказал ему, что взрыв, по всей вероятности, произошел в районе 25-го завода.
Выйдя из ПСЧ на фасад здания, увидел, что облако движется в сторону 37-го завода и пожарного депо. Тогда я собрал весь личный состав части и потребовал, чтобы они не выходили на улицу, собрали внутри помещений разбитые стекла и промыли полы водой из внутренних пожарных кранов. Через несколько минут позвонил заместитель начальника УПО подполковник Воскресенский В. В. и сказал, чтобы из части никуда не отлучался и что он скоро приедет. Минут через 20 он появился и сообщил мне, что на заводе 25 произошел взрыв одной из банок на комплексе «С». Воскресенский В. В. взял все руководство пожарными подразделениями на себя, как старший начальник гарнизона (начальник УПО в это время находился в отпуске за пределами города).
Весь свободный от дежурства личный состав был собран по тревоге, боевыми расчетами были укомплектованы все резервные пожарные машины. А боевые пожарные расчеты дежурных караулов гарнизона в это время уже работали по ликвидации последствий аварии на заводах. Мы отмывали проезжие части дорог и тротуаров водой и пеной из стволов от пожарных машин на заводах 24 и 37, а также за 3-й пожарной частью, где располагались части МВД и МО, а также лагерь заключенных. Отмывка дорог и тротуаров на объектах велась почти всю ночь. Когда дороги были отмыты (конечно, относительно), в 3 часа ночи 30 сентября командование войсковой части и лагеря начало эвакуацию людей в сторону города, а личный состав 3-й части оставался в зоне загрязнения. Только в 11 часов 30 сентября было принято решение эвакуировать весь личный состав с автотехникой во 2-ю пожарную часть, расположенную около 22-й площадки. При эвакуации начальник части принял решение для охраны пожарного депо и связи с 1-ЦТПС оставить двух солдат и радиотелефониста, потом они в течение 2-х месяцев посменно несли службу в здании пожарного депо. А личный состав всех пожарных частей несколько месяцев отмывал от «грязи» дороги и кровли зданий, тушил пожары в зоне загрязнения, потому что оставшиеся бесхозные здания никто не охранял, а посторонние люди в корыстных целях что-то в этих зданиях искали, а потом поджигали. Приходилось тушить такие здания, чтобы не дать «грязи» распространиться с ветром по городу и другим объектам.
По возвращении в часть личный состав караулов отмывал водой и керосиновым контактом пожарные машины и техническое вооружение от «грязи».
Личный состав подразделений, участвовавших в ликвидации последствий аварии в 1957–1958 годах, подвергся большому воздействию радиации, так как дозиметрический контроль практически отсутствовал, все это отразилось на здоровье людей, и многие, оставшиеся в живых, в настоящее время болеют».
О судьбе несчастной радиотелефонистки и солдат — скорбная исповедь Н.П. Иванова.
Иванов Н. П.:
«Только теперь, спустя 43 года, стало возможным рассказать об аварии, происшедшей около 17 часов 29.09.57 года на комплексе «С» (завод 25), хотя пожаром она и не сопровождалась, было значительно худшее.
В тот воскресный вечер и всю ночь с 29 по 30 сентября пожарные подразделения самыми первыми приняли участие в ликвидации последствий аварии. По распоряжению зам. начальника ОПО–1 подполковника Воскресенского (начальник Швецов был в отпуске) пять пожарных автомашин с боевыми расчетами из ВПЧ–1, 2, 3, 4 промывали пеной и водой бетонные дороги на промплощадке к заводам 24, 25, 35, 37 от выпавшей радиоактивной пыли после взрыва.
Кроме этого, дежурный караул 3-й части во главе с лейтенантом Митроновым промывал водой «грязную» дорогу для вывода личного состава двух воинских частей и контингента заключенных из зданий, попавших под облако взрыва.
Здание ВПЧ–3, расположенное вблизи завода 37, тоже было сильно загрязнено. От взрывной волны стекла из всех окон вылетели, ворота глубоко вдавились внутрь здания. В таком же виде находилось и здание отдельного поста ВПЧ–2 на территории строящегося завода 35. По требованию дозиметрической службы предприятия в зданиях находиться запрещалось.
Утром 30 сентября 1957 года весь личный состав, дежурный и свободный (солдаты-пожарные жили при части), техника и имущество 3-й и поста 2-й частей были эвакуированы, т.е. выехали последними из зараженной зоны, обеспечив выход и проход другим.
Однако в телефонной комнате с коммутатором связи и пожарной сигнализацией в 3-й пожарной части оставили посменно дежурить трех женщин-телефонисток в течение 2 месяцев. Само здание охранялось тоже посменно тремя солдатами-пожарными, которые ходили вокруг здания по загрязненной территории. Конечно, все они изрядно облучились. Сколько бэр получили — только Богу известно. Пальто телефонистки Секисовой Р. Е. служба «Д» после замера дозиметрическим прибором изъяла и не возвратила из-за большой загрязненности радиоактивными веществами. Ее сменщицами были телефонистки Купкина и Коваль.
Секисова вскоре уволилась и устроилась работать аппаратчицей на завод 20. Там ее настигла еще одна беда. В камере на рабочем месте из-за неисправности установки она сильно переоблучилась. Дней через 10–15 после этого Секисова Р. Е. скончалась.
Следует отметить, что при ликвидации последствий аварии дозиметрического контроля за облучением личного состава с применением кассет не велось, а следовательно, и учета доз, полученных людьми, не было. Контроль осуществлялся своими доморощенными дозиметристами путем замера приборами степени заражения поверхности рук, головы, одежды, обуви, автотехники и тех- вооружения. Иногда это делала и дозиметрическая служба предприятия.
В покинутых «грязных» воинских частях и лагере заключенных шастали своего рода мародеры (воры, грабители). Искали что-то дельное, хотя и «грязное», уходя, поджигали сухостойную траву и здания. А тушить все равно надо было, и пожарные тушили.
В ходе указанных выше работ было много загрязнено пожарной автотехники, техвооружения и особенно пожарных рукавов.
В первые дни после аварии во всех зданиях пождепо были сделаны санпропускники с грязными и чистыми зонами. Приобретены дозиметрические приборы. В ЦЗЛ была подготовлена из начсостава большая группа дозиметристов. Контроль за работой был возложен на меня. Химкомбинат нашим ликвидаторам выдавал и менял спецодежду, обувь, лепестки-респираторы, чепчики и рукавицы. Хозуправление МВД разрешило выдавать второй комплект обмундирования для несения службы и работы в загрязненной зоне. Профилактическому составу по промплощадке и ликвидаторам выдавали талоны спецпитания.
В целом, личным составом пожарных частей 1, 2, 3, 4 (начальниками соответственно были Шмиголь, Попов, Крашенинников, Мокрушин) проделана огромная дезактивационная работа под руководством начальника ОПО Швецова и его заместителя Воскресенского.
Весь октябрь 1957 года и в течение 1958 (кроме зимы) личный состав пожарной охраны водяными струями под давлением отмывал «грязные» поверхности бетонных дорог, площадей, стен и крыш зданий заводов 24, 25, 35, 37. Старались отмыть и здание 3-й части, но не удалось, а вернее, не поддалось. Пришлось его оставить навсегда. С 1959 по 1961 год периодически мыли водой дороги на промплощадке «Озеро».
В дезактивационных работах ради общего дела безотказно участвовали 679 сотрудников пожарной охраны МВД. В большинстве своем это были солдаты срочной службы. По окончании 3-годичного срока они разъехались по домам. 150 ликвидаторов-пенсионеров живут в нашем городе.
К написанным воспоминаниям по ликвидации последствий аварии в 1957 году на ПО «Маяк» Митроновым и мною считаю необходимым добавить следующее:
1.В октябре 1957 года и летом 1958 года по отмывке дорог и зданий заводов химкомбината применялись четыре пожарные автомашины в день с расчетом 4 человека на каждой. Одна из них была укомплектована освобожденными от службы спортсменами по пожарно-прикладному спорту (Бережной, Горянский Н., Спиридонов, Олейников, Саладин, Кулагин, Вилькицкий), которые три часа занимались тренировками и три часа мыли водой бетонные дороги на промплощадке «Озеро» в течение весны и лета.
2.Начальниками караулов в это время были: Акулов, Путров, Панов — ВПЧ–1; Москвин, Санин, Сыровежко — ВПЧ–2; Митронов, Тархов, Пичугин — ВПЧ–3; Мокрушин, Воронов, Елисеев — ВПЧ–4. Командирами отделений выезжали на дезактивацию: Мартынов, Спиридонов, Пинченко, Андросов, Бенюк, Рындин, Олейников, Саладин, Лупенко, Кондратьев, Батура и др.
3.В июне 1958 года на курсах в ЦЗЛ были подготовлены дозиметристами все начальники караулов и оперативный инспекторский состав отдела. Они получили на руки форменные удостоверения по специальности физика-лаборанта предприятия п/я 1590 (химкомбинат), получив право работать по данной специальности дозиметристом.
4.Дня через 3–4 после взрыва из спецотдела ГУПО МВД прибыл на десять дней Лосев М.С. для оказания помощи в организации работы в это особое время по обеспечению противопожарной охраны и пожаротушения при ликвидации последствий аварии.
В каждой пожарной части были построены эстакады для мойки машин высоким давлением воды и пескоструйка в ВПЧ–3 для полного сдирания краски с них. Краску удаляли и химрастворами, и металлическими щетками вручную в целях уменьшения загрязненности. Здесь много поработали под руководством инспектора по автотехнике Львова К. С. старшие шоферы и шоферы Паниковский, Якимов, Агалаков, Агеев, Жидков, Саков, Полушин, Рыбин, Харченко, Горянский и др.
Работники отдела и частей на территории промплощадки в местах расположения заводов проводили следующие виды работ:
—Дезактивацию (водой и пеной) зданий, сооружений, дорог, оборудования, техники и рабочих мест;
—Обеспечивали противопожарную охрану промобъектов;
—Тушили загорания и пожары в зараженной радиацией зоне;
Приказом МВД № 833 от 15 ноября 1957 года группа работников пожарной охраны за активную работу по ликвидации аварии награждена знаком «Лучший работник пожарной охраны», а начальнику ОПО–1 Швецову Л/Г. было присвоено звание полковник внутренней службы и выдано три денежных оклада.
Пожарные-солдаты, принимавшие участие в ликвидации последствий аварии в 1957 году на ПО «Маяк», после окончания срочной службы частично остались в городе (150 человек), но большая часть уехала домой к месту призыва».
Многие уже ушли из жизни преждевременно. Мучительно больно за бездумье и бездумно убитых людей.
Потери среди пожарных были неоправданно велики. Не лучше дело обстояло и в подразделениях спецвойск МВД СССР. Немного истории. Спецвойска отвечали за охрану и режим особо важных государственных объектов. Вот интересное свидетельство Н.С. Нифонтова о Кыштыме, написанное по просьбе Ассоциации «МВД — Щит Чернобыля» (публикую с некоторыми сокращениями):
«В 1951 году был создан 3-й отдел внутренней охраны МВД СССР. В него входили два отряда и два отдельных дивизиона по охране объектов ПО «Маяк» и частей, которые дислоцировались в других городах Челябинской области.
В последующем Управление 10-го отдельного дивизиона было расформировано, а подразделения с теми же служебными задачами переданы в другие части.
Почтовый адрес города, где находился ПО «Маяк», вначале был Челябинск–40, затем Челябинск–65, а сейчас это г. Озерск.
В июне 1948 года город был полностью огорожен. По периметру для охраны города были выставлены заставы, караулы и КПП. С этого времени для въезда и выезда установили пропускной режим. В целях сохранения секретности рабочим комбината, строительным организациям и нам, офицерам, на протяжении пяти лет предоставляли отпуска без выезда.
За нарушение пропускного режима подвергали наказанию и судили. Так например, штаб полка размещался на производственной зоне «Озеро». Въезд и выезд осуществлялся через КПП–1. Однажды дежурному коменданту КПП, лейтенанту В. Орликову позвонил заместитель командира 364-го стрелкового полка и дал устное распоряжение, пропустить в город по служебным делам солдата срочной службы без оформления разового пропуска. Орликов распоряжение выполнил, за что и был осужден военным трибуналом и отправлен на два года в колонию. А заместитель командира полка не стал делить ответственность и от своего распоряжения отказался. Так была испорчена жизнь молодого лейтенанта, выпускника пограничного военного училища.
Вот еще пример. Летом 1953 года я временно исполнял обязанности начальника штаба 10-го отдельного дивизиона. Подразделения дивизиона несли службу по охране объектов в городе, дачи И. В. Курчатова и участка периметра городской зоны, имея два КПП (№ 2 и № 3). Я получил распоряжение от командира соединения генерал-майора А. П. Лысенко выехать на КПП–2, куда должен был приехать первый секретарь Челябинского обкома партии Арестов, и согласовать пропуск в зону с уполномоченным Совета Министров генерал-лейтенантом Ткаченко. Когда Арестов подъехал к КПП, я встретил его, представился и спросил разрешения позвонить Ткаченко. Доложил Ткаченко, а он сказал: «Передайте Арестову, откуда приехал, туда пусть и едет». Я, Арестову сказал, что Ткаченко визы на въезд в город не дает. О проделанной работе я доложил командиру соединения, который подробно расспрашивал меня, кто что сказал и что отвечал я. Генерал-майор Лысенко моей дипломатической работой остался доволен. Так первый секретарь обкома партии в город, находящийся на территории области, не был допущен. Нам было известно, что Ткаченко подчинялся непосредственно Берии, который курировал объекты атомной промышленности и несколько раз бывал на объектах ПО «Маяк».
Как встретили страшную катастрофу спецвойска ГУВВ МВД СССР, вспоминает полковник внутренней службы, профессор Академии управления МВД России В.М. Куку- шин, в сентябре 1957 года он командовал ротой 42 полка (в/ч 3445) внутренних войск МВД СССР:
«Взрывом выбило почти все окна в казармах, рядом с нами в ленкомнате упал со стойки телевизор. Когда облако поднялось, захватывая снизу тучи пыли, наклонилось и пошло на нас с расстояния трех-четырех километров, мы стали буквально «загонять» любопытствующих и мало напугавшихся солдат в казармы. Никаких команд и сигналов не поступало, и мы по телефону дозвонились до 43-го полка (это их объект), узнали от дежурного капитана ИвлиеваЮ. А., что жертв нет, караулы целы, упали забор, 2–3 вышки, один солдат ушибся, а что именно взорвалось, он не знает. «Слава богу, что не склад готовой продукции», — сказал он. Облако стало оседать на городок полка, посыпались хлопья пепла и частицы пыли.
Мы четко понимали, что это сильная радиация, и стали звонить на наш 37-й объект, а дежурный — в штаб дивизии.
Следует пояснить, что произносить слово «радиация» было строжайше запрещено, как и говорить что-либо о характере производства, поэтому мы по принятой лексике говорили, что это может быть (!) «техническая загрязненность», и не рекомендовали личному составу без нужды выходить из казарм и приказали закрыть окна фанерой, одеялами и т.д.
Все руководство завода, города и дивизии (как мы потом узнали) было на стадионе, где проходил футбольный матч «Динамо» — команда дивизии и «Красная звезда» — строительный полк. Никаких команд из дивизии не было, прибыли со смены караулы в районе 19 часов, до этого половина личного состава (2,5 роты) успели поужинать, остальные недоумевали, почему их не ведут на ужин. Мы высказали сомнение в безопасности приема пищи, возникла пауза, время уходило безвозвратно в ожидании приказа. Все это действовало успокаивающе («начальство молчит, значит, оснований для тревоги нет»), А мы с лейтенантом Качановым еще дорисовывали карту, наносили обстановку к завтрашним учениям, закрыв окна фанерой.
И только после 20 часов поступило распоряжение приготовиться к эвакуации а затем и приказ: «Тревога! Оружие, вещмешки, срочно весь личный состав (100%) в машины и передислоцировать в городок 43-го полка».
Вот когда поступил приказ — все пришло в движение. Эвакуация уже приобрела смысл, стало ясно, что дело действительно серьезное. Мы рассаживали солдат на автотранспорт, следили, чтобы никто не остался, старшины — сержанты срочной службы закрывали казармы, дежурный закрыл и опечатал штаб.
Когда около двух часов ночи я подошел от остановки автобуса к своему дому, то увидел уникальное явление, незабываемую картину, которая почему-то не упомянута ни в одном из известных научно-литературных источников. Это было голубовато-сиреневое зарево, которое широкой полосой простиралось от места, где находились объекты в районе взрыва, и уходило от промплощадки далеко за границу нашего закрытого города.
Только позднее стало ясно, что это было свечение нижнего слоя атмосферы, ионизированной над полосой следа радиоактивного облака. Так я своими глазами увидел радиацию. Фотография этой картины была бы уникальным научным документом.
Один характерный штрих: все кыштымцы, с которыми я беседовал в процессе подготовки этой книги, отмечают странное поведение животных, видимо, на генетическом уровне ощущающих смертельную подоплеку радиационной интервенции. Как вспоминает капитан И.Ф. Серов, «через несколько минут после того, как солдаты полка охраны ушли в помещения, густое черно-серо-бурое облако нависло над казармами. Наступила темнота после яркого солнечного дня. Состояние людей было ужасным. Служебные собаки вели себя очень беспокойно, все время выли, птиц нигде не было видно». То же самое было и в Чернобыле.
В этой связи — трогательно-печальное свидетельство В.М. Кукушина: «В расположении части на промплощадке находились служебные собаки, лошади, свиньи — все они были тоже очень «грязные», и пришлось их уничтожить. Но один солдат-конюх не уничтожил свою лошадь и увел ее в другой городок, держал там в сарае. Конь по кличке Грим продолжал работать — возить дрова, пищу. Шерсть на спине Грима облезла, на спине были язвы. Гамма-поле от коня было очень высокое. Конь стал источником радиации. Пришлось с ним расстаться...»
Среди многих откликов, которые вызвала книга Ассоциации «Подвиг МВД в Чернобыле», было и письмо из города Бийска Алтайского края от одного из бывших военнослужащих внутренних войск, жизнь которого исковеркал Кыштым. Вот фрагменты этого письма, от которых кровь стынет в жилах:
«Пытаюсь кое-что вспомнить о тех событиях, хотя прошло много времени, записей и документов у меня не имеется (какие там записи, когда мы давали подписку — рта не разевать о тех событиях), а память многое не сохранила.
Я даже не помню числа, когда произошел взрыв, помню, что в сентябре месяце, в субботу вечером. Личный состав ужинал, когда солдаты услышали взрыв, одновременно повылетали стекла в столовой, радиационная пыль вместе с мелкими камушками посыпалась на столы. Солдаты продолжали кушать, выбрасывая камешки из мисок (ведь камешки разжевать нельзя, а что в миску попала радиационная пыль — солдаты не знали).
Дежурный по части лейтенант Кукушин В.М. доложил командиру части полковнику Гаврикову о случившемся, но личный состав был уложен спать.
Утром гражданские дозиметристы приехали в расположение части, приборы зашкалили. Они быстро повернули назад, посоветовав как можно быстрее вывести личный состав с территории части. Но пока шли переговоры с Москвой (а в Москве на 2 часа встают позже, да еще был выходной — воскресенье — начальство было на дачах), пока все согласовывалось, решение о выводе части «родилось» только к обеду. Таким образом, личный состав был эвакуирован с зараженной местности спустя 16–17 часов после взрыва.
Но беспокойства, недовольства, волнений личного состава не было, и мне кажется, что тут сыграла роль не только воинская дисциплина, но и то, что никто не знал, сколько нахватался рентген, как это скажется впоследствии на здоровье. Подтверждение моих слов в анекдотическом случае: одного солдата пропускали через санпропускник три раза — звенит прибор, когда подносят датчик к мужскому достоинству. Спрашивают: почему? Солдат отвечает, что он проверял его работоспособность (слышал, что ослабевает половая потенция после облучения — вот он и проверял). Таковы были наши знания об облучении.
Такую же безграмотность проявило население, окружающее Челябинск–40. Когда начали эвакуировать жителей совхоза имени Ворошилова, мы не могли им объяснить правдивую причину эвакуации, говорили, что у них «грязно», и все. Тогда жители давай мыть и скоблить в своих домах — наводить чистоту. Не хотелось им уезжать в неизвестное, бросая свое хозяйство и могилы предков (после, через 3–4 недели, мне пришлось участвовать в уничтожении зараженного имущества части).
Но, прежде всего, запомнилось мое эмоциональное восприятие окружающего при въезде в городок части. Встретила нас абсолютная тишина (почему-то даже не стало бродячих собак, которые жили на территории части — куда-то ушли). Заходил в казармы — стоят одни заправленные койки и непривычная пустота. Еле дунет ветерок из разбитого окна или скрипнет дверка открытой пирамиды (оружие уже было вывезено), и опять тихо. Проходим в клуб, магазин, столовую, штаб. Ощущение такое, как будто попал в мертвое царство. В магазине на полках товар, в витрине — часы, в том числе золотые, и никого нет. Немного жутковато...
Но надо браться за работу — уничтожать то, что мы видим. И тут опять то же незнание или головотяпство. Приказано сжигать имущество. Сжигаем, но вместе с дымом и пеплом по ветру разносится и радиационная пыль! Через 2-е или 3-е суток получаем команду — закапывать. Пригнали бульдозер, вырыли траншею — и принимай, матушка-земля, наши безобразия, мягко говоря.
И здесь, при работах по уничтожению имущества части никаких отказов от выполняемой работы со стороны солдат и офицеров не было. Солдат только приходилось удерживать от лишнего хождения по зараженной местности, от снятия противогаза или защитного костюма. И не было никакого страха. Все это нас даже немного забавляло, была бравада, мы были молоды, беспечны, первый раз находились в такой обстановке. Сколько мы «нахватали» рентген — мы не знали (нам давали «карандаши» — слепые индикаторы, которые дают показания при вставлении в прибор). Наверно, были какие-то суммарные данные, нал: их не доводили, потом их уничтожили. И мне, например, в бумагах написали: «...В соответствии с утвержденными методиками установлена доза облучения тов. Долговни Т. Н. за период выполнения им работ в военном городке, которая составляет 14,9 рентгена». Это по методике, а сколько на самом деле? А сколько я «схватил» всего за 6 лет службы в Челябинске–40? А сколько после, в Златоусте–20, Новосибирске, Красноярске–26? (простите, это так, к слову пришлось).
Расплата пришла позже. Из тех сослуживцев, которые со мной были в ликвидации последствий аварии 1957 года и Челябинске–40, мне после, в дальнейшей службе, пришлось встретиться с майором Ивановым В. Я. и полковником Качановым Ю. А. Так вот, Качанов Ю. А. умер в г. Новосибирске 38 лет от роду, будучи без зубов и волос. Иванов В.Я. живет в г. Сланцы Ленинградской области. Сильно болеет.
Командование Челябинской дивизии пыталось участников ликвидации последствий аварии Челябинск–40 наградить правительственными наградами. Было послано представление на ордена и медали. Но нам прислали скромные награды: Кукушину В. М. — медаль «За охрану общественного порядка», мне — благодарность министра!
Ну, а сейчас (не знаю, как другие) я остался один на один со своими болезнями. Согласно письму Совмина местные органы в таких льготах, как бесплатное медицинское обеспечение и др., мне отказали. УВД Алтайского края мне написало: «...производить оплату расходов за пользование телефоном и приобретение лекарств не представляется возможным».
Извините, что закончил свое повествование на такой печальной ноте.
С уважением, Долговых Т.И. 15.05.1998 г.»
Что и говорить, свидетельство страшное, хуже любого фильма ужасов. Кстати, благодаря введенной в научный оборот Ассоциацией «МВД — Щит Чернобыля» докладной записки Министра внутренних дел Н. Дудорова и Министра среднего машиностроения Е. Славского на имя Председателя Совета Министров СССР Н. Булганина (вскоре после Кыш- тыма Хрущев выбросит его в Ставропольский совнархоз, прибавив должности вождя партии и портфель премьера) страна впервые узнала о том, что радиационное облучение в Кыштыме получили не 1007 военнослужащих внутренних войск, а на 60% больше — 1638. Никакой врачебной помощи, в минимальной степени компенсирующей лучевую травму, эти люди не получали десятилетиями. Думаю, на Страшном суде два горе-реформатора — и Н.С. Хрущев, и М.С. Горбачев, что называется, «сочтутся славою» за страшные дни трагедии Кыштыма и Чернобыля, за личную трусость, за подлое поведение в этих катастрофах.
Есть непостижимая мистика истории в том, что обе радиационные катастрофы изошли именно во время понтификатов этих горе-реформаторов. Сама природа бы предостерегла нас от разрушительной, предательской политики перерожденцев. Кыштым и Чернобыль высветили две грани катастроф: беззаветный подвиг патриотов и предательское, трусливое поведение первых лиц партии и государства не удосужившихся даже лично посетить регионы невиданных трагедий. Можно с полным правом утверждать, что Н.С. Хрущев и его ближайшее окружение несут личную ответственность за то, что были положены под сукно льна мужественные предложения генерала Е И. Алейникова, фронтовика, много лет командовавшего легендарной дивизией внутренних войск имени Ф.Э. Дзержинского, по урокам и выводам из Кыштымской катастрофы.
История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Но можно утверждать, что принятие предложений Г. И. Алейникова сократило бы число жертв Чернобыля на порядки.
Что же предлагал генерал ГУВВ МВД СССР Г. И. Алейников? В нескольких рапортах и докладных записках он настоятельно требовал:
—установить на весь период ликвидации последствий аварии (особенно после дождей) систематическое наблюдение за состоянием районов несения службы, подступов к ним, с целью своевременного выявления изменений в уровне радиации местности и воздуха;
—в целях улучшения в частях внутренних войск, несущих охрану аналогичных Челябинску–40 объектов, защиты личного состава от возможного воздействия радиоактивных веществ, а также других факторов (ударная волна, светоизлучение) организовать в этих подразделениях службу безопасности в составе руководителя химической службы, отделения химической разведки и пункта специальной обработки;
—ввести в штаты и табели частей необходимое имущество для отделений химической защиты, с учетом норм, установленных для соответствующих подразделений Советской Армии (дозиметры всех назначений, спецмашины, защитная одежда и т.д.);
—обязать главк военного снабжения МВД СССР — содержать на складах соединений внутренних войск, выполняющих задачи по охране высокорисковых радиационных объектов, второй комплект обмундирования и обуви с правом использования при авариях, влекущих загрязнение и необходимости дезактивации;
—для обучения личного состава спецчастей действиям в условиях подобных аварий описать действия Н-ского соединения внутренних войск в Челябинске–40 в период с 29 сентября — 10 октября 1957 года и разработать задачу на аналогичную тему;
—изучить это описание и проиграть задачу на очередных сборах командирам частей и соединений спецчастей;
—издать приказ МВД СССР о поощрении личного состава войск, милиции, пожарной охраны, охраны лагерей во время аварии на ПО «Маяк».
Вместо принятия этих, в полном смысле слова выстраданных на крови, предложений невежественные партбоссы со Старой площади приказали засекретить любые данные о Кыштымской трагедии даже... от заместителей Министра внутренних дел СССР.
И уж совсем крамольными в кабинетах окружения «вождя из Калиновки», десять лет безнаказанно куролесившего в стране, были восприняты предложения об обобщении опыта Кыштыма и доведении его до всех подразделений, выполняющих задачи по охране высокорисковых радиационных объектов, «на случай других подобных аварий». Ведь реализация этих предложений объективно посягала на незыблемость принципа сверхсекретности случившегося в Кыштыме.
Кыштымцы до конца исполнившие свой долг перед Родиной, со слезами на глазах вспоминают, как не щадили себя в эти «застойные» годы, как уже будучи тяжело облученными радиацией, самоотверженно отдавали себя службе по 16–18 часов в сутки без выходных. Низко поклонимся им всем — живым и мёртвым. Все мы, от рядового до маршала, от московского чиновника до Президента страны, в неоплатном долгу перед ними. Ассоциация «МВД — Щит Чернобыля» считает работу по защите прав и интересов ликвидаторов первой радиационной катастрофы в России своим приоритетным направлением.
