во весь свой исполинский рост,
и горе его недругам,
если он когда-либо поднимется!
Денис Давыдов
герой-партизан Отечественной войны
1812 года
«НЕДАРОМ ПОМНИТ ВСЯ РОССИЯ...»
23 февраля 2012 года на грандиозном народном митинге в Лужниках тогда еще кандидат в Президенты России Владимир Владимирович Путин взволнованно прочел фрагмент из поэмы М.Ю. Лермонтова «Бородино». В год 200- летия разгрома наполеоновских полчищ такой поступок национального лидера России не мог быть — и, конечно, не был, — случайностью. Ведь сегодняшние заправилы глобалистского рейха, камуфлирующие устремления военщины НАТО на Восток разглагольствованиями о необходимости европейской интеграции, всегда рассматривали и рассматривают Наполеона как свою предтечу, начавшему на практике продвижение католическо-протестантских полчищ Европы на просторы варварской, как они считали, Российской державы. Чеканными, идущими из сердца строками Лермонтова Путин предельно ясно дал понять, что воля русичей отстоять честь и независимость державы Сергия Радонежского и Юрия Гагарина столь же незыблема и беспредельна, как у защитников Бородино. Я был на этом потрясающем митинге в Лужниках, в День Защитника Отечества и видел, с каким ликованием и энтузиазмом его участники, прибывшие в Москву из самых отдаленных городов и весей, встретили эти слова лидера державы. Они скандировали: «Товарищ волк» не пройдет!» Это было не только суровое предупреждение господам Смердяковым с Болотной площади и проспекта Сахарова. Последовавшая за этим злобная, разнузданная антипутинская кампания на Западе показала, что «товарищ волк» правильно понял «привет из 1812 года».
Через несколько дней после этого митинга, который освежающей, очистительной грозой ворвался в жизнь страны, Центральный Совет Общероссийского общественного движения «Россия Православная», заместителем Председателя которого я являюсь, поручил мне вручить руководителям МВД России и чернобыльского братства МВД учрежденную нашим движением православных мирян медаль «В честь 200-летия Отечественной войны 1812 года». Почему именно чернобыльцы МВД России первыми удостоились этой исторической награды? Совершим небольшой исторический экскурс...
В начале 30-х годов XIX века Николай I, после доклада Синода, что все павшие в борьбе с Наполеоном преданы земле по христианскому обычаю, их могилы поддерживаются в достойном состоянии, а вдовы, дети и семьи погибших обеспечены государственным призрением и денежным пособием, высочайше разрешил сбор добровольных пожертвований на сооружение Храма на крови, — будущего Храма Христа-Спасителя в Москве. По православным канонам благодать на сооружение такого Храма «за упокой души воинов, павших в борьбе с супостатом из двенадцать языков», как именовали в народе католическо-протестантские полчища Наполеона Бонапарта, снизойдет тогда, когда будет предан земле последний из павших воинов. И когда в феврале 1839 года Синод известил государя, что в ходе всенародной компании собраны необходимые пожертвования для возведения новой святыни России, Николай I сказал:
«Возведение этого Храма будет свидетельством нравственного здоровья православного народа нашего, чья жертвенная любовь к Богу и Родине не угасает с поколением павших ратников русских». Пишу эти строки и не могу не испытывать чувства жгучего стыда: о каком нравственном здоровье народа можно говорить сегодня, когда и семь десятилетий спустя после гитлеровского нашествия не погребены еще миллионы павших на последней войне, когда мы до сих пор под торжественные литавры не стыдясь объявляем о предоставлении квартир девяностолетним фронтовикам, а о возведении нового Храма на крови в память павших в борьбе с гитлеризмом нет и речи. Похоже, что Россия и сегодня еще не отошла от состояния, вызванного шоком от взрыва Храма Христа-Спасителя 5 декабря 1931 года, когда оказавшиеся во власти русофобы в Кремле старались сделать из нас «Иванов, родства не помнящих...» И во многом добились успехов на этом иудином поприще... Но вернемся в 1839 год.
Тогда высочайшим рескриптом все работы по контролю за целевым расходованием народных пожертвований на возведение православной святыни в честь павших в войне с Наполеоном были возложены на Министра внутренних дел Российской империи. С этого момента и до наших дней история МВД России и многих его ратников оказалась мистическим образом связана с Отечественной войной 1812 года и Храмом Христа-Спасителя. Приведу несколько примеров этого из жизни членов Ассоциации «МВД — Щит Чернобыля», объединившей в своих рядах сотрудников и военнослужащих МВД — ликвидаторов радиационных аварий и катастроф,— от Чернобыля до Кыштыма, от Семипалатинского до Тоцкого полигонов. С момента создания этого общественного объединения я являюсь бессменным секретарем Президиума Ассоциации, написал около десятка книг и множество статей о героях радиационного фронта и до сих пор не перестаю удивляться, как глубоко судьбы многих ликвидаторов МВД оказались связаны с событиями Отечественной войны 1812 года...
ДВЕ ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ,
ДВА ОСВОБОЖДЕНИЯ ЕВРОПЫ...
В прошлом году вышла в свет моя книга «Победители», на обложке которой свадебная фотография Василия Ивановича и Нины Николаевны Друговых, сделанная шесть десятилетий назад. В декабре 2011 года Василий Иванович ушел из жизни, на день перешагнув 88-летний рубеж. Он прошел всю войну, трижды был тяжело ранен, стал почетным гражданином трех городов, — и наших, и иностранных, в ЦК КПСС 17 лет курировал Вооруженные Силы, КГБ СССР и службы разведки, десятки раз лично докладывал острые вопросы четырем Генсекам КПСС. Последний свой подвиг совершил во время контртеррористической операции в Чеченской Республике. Никогда ничего не боялся, — лишь один раз испытал чувство жгучего страха за свою родину, говорил он мне. Это случилось в первые часы войны, когда по радио в 12 часов дня 22 июня 1941 года выступил Вячеслав Михайлович Молотов. Вот фрагмент этого рассказа легендарного фронтовика:
— Так случилось, что у нас сегодня мало кто читал это выступление Молотова, еще хорошо, если соотношение будет один к тысяче. А между тем в этом выступлении были строки, заставлявшие заледенеть сердца самых бесстрашных воинов. Вот это место его речи. Сообщив о бомбардировках немцами наших городов, Молотов сказал: «В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, — и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, вновь начавшим крестовый поход против нашей страны...» До этого мы, мальчишки, — да и вся наша армия, — росли в убеждении, что «ни пяди земли нашей никому не отдадим», будет под водительством Сталина бить врага на его территории. И вдруг в первый же день войны нас отсылают к памяти народа о борьбе с Наполеоном. Да ведь тогда враг не только дошел до Москвы, но и Москву взял! Неужели такое возможно и сейчас?! Каждый из нас, — и рядовых, и генералов, понимал, хотя вслух и не говорил об этом, — вставить в свою короткую речь эту фразу об Отечественной войне 1812 года Молотов мог только с личной санкции Сталина. И никак иначе». Немного помолчав, Василий Иванович сказал: «Уже много лет спустя после конца войны, один из наших прославленных маршалов, говорил мне: «Слова Молотова об Отечественной войне 1812 года буквально перепахали мне душу, показали, перед какой смертельной бедой мы стоим. Эту фразу в тот первый день было невозможно представить себе в устах Сталина, ведь все наши офицеры и генералы, не говоря уже о рядовых, десятилетиями воспитывались на песнях типа «от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней» и «летели в клочья самураи под напором стали и огня...» А тут вдруг в первые же часы войны второй человек в Советском государстве напоминает об Отечественной войне 1812 года, когда супостат не только дошел до Москвы, но и взял ее. Эта фраза Молотова В.М. многое прояснила в наших мозгах о тяжести предстоящей войны.» Может быть, поэтому вождь и поручил сделать это Молотову...» До этого рассказа Другова В.И. я, честно говоря, даже не задумывался об этом штрихе в выступлении Молотова... До сих пор это выступление остается неизвестным большинству людей.
Пройдет всего четыре месяца и 16 дней, когда к теме Отечественной войны 1812 года публично обратится и сам вождь. Да еще как обратится! В день 7 ноября 1941 года, когда панцирные армии фон Бока стояли перед Химками, а Кремль немецкие генералы могли рассматривать в хороший бинокль, — именно в этот день Сталин счел необходимым говорить об освободительной миссии красноармейцев, прямо с Красной площади уходивших на передовые позиции. Назвав имя Михаила Кутузова в числе тех, чей мужественный образ призван вдохновить будущих победителей фашизма, Сталин произнес слова, буквально потрясшие порабощенную Гитлером Европу: «Великая освободительная миссия выпала на Вашу долю, — миссия освободителей Европы. Будем же достойны этой миссии!» Герой чернобылец генерал-майор милиции Николай Федорович Козин, закончивший войну тяжелым ранением в Бреслау, вспомнил на одной из встреч чернобыльцев МВД в 2000 году: «Когда в ноябре 1941-го по радио мы слушали слова И.В. Сталина о Кутузове и будущей нашей миссии освободителей Европы, кто-то из бойцов прочел строки Александра Сергеевича Пушкина:
Война двенадцатого года
Настала. Кто нам тут помог?
Остервенение народа?
Барклай? Зима? Иль русский Бог?
Но Бог помог. Стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы оказалися в Париже,
А русский Царь — Царём царей!
После парада 7 ноября 1941 года по приказу Верховного Главнокомандующего портрет Кутузова был помещен в его кремлевском кабинете... А Козин Н.Ф., в числе миллионов русских солдат принявший через полтора века от ратников М. И. Кутузова миссию освободителя Европы, встретил весть о кончине войны во фронтовом госпитале в германском городе Бреслау.
Находясь на госпитальной койке, будущий генерал милиции, одним из первых прибывший в апреле 1986 года из Москвы на место Чернобыльской катастрофы, вспоминал: «Буквально пророческими оказались слова Сталина, сказанные в 1941 году, о нашей миссии освободителей Европы, во многом повторившей путь Кутузова... Наша часть шла буквально по кутузовским местам...» Такая вот мистическая связь двух освободительных миссий русского солдата, — в войне с полчищами Наполеона и в смертельной схватке с ордами фюрера. После возрождения Храма
Христа-Спасителя, взорванного в декабре 1931 года русофобами, Николай Федорович частый посетитель этой святыни России, незримыми нитями связанной с войной 1812 года. Именно здесь в Зале церковных соборов, чествовали чернобыльцев МВД страны, а Николаю Федоровичу Козину, здесь вручили медаль «За жертвенное служение»...
КТО СОХРАНИЛ СВЯТЫНЮ РОССИИ
Генерал-лейтенант Демидов Николай Иванович, бессменный Президент чернобыльского братства МВД России, руководитель Оперативной группы МВД СССР в зоне чернобыльской катастрофы в страшные дни мая — июня 1986 года. Еще за четверть века до нее Демидов по воле Провидения оказался в числе подвижников, сохранивших для потомков одну из святынь русского народа — могилу в Елабуге легендарной кавалерист-девицы Отечественной войны 1812 года, будущего ординарца Михаила Илларионовича Кутузова Надежды Андреевны Дуровой. Вот при каких обстоятельствах это произошло.
Кто такая Надежда Дурова? И каким образом к восстановлению ее могилы оказался причастен будущий генерал МВД и герой-чернобылец Николай Демидов?
Родившаяся в семье гусарского офицера Андрея Дурова, Надежда с юных лет восстает против судьбы, уготованной русской женщине: дом, семья, домашнее хозяйство. 17 сентября 1806 года, в день своих именин, она оставляет женское платье на берегу Камы. В мужском костюме под именем Александра Васильевича Соколова добирается она до действующей русской армии и поступает рядовым в конно-польский уланский полк. Шла первая антинаполеоновская кампания...
«Свобода, драгоценный дар неба, сделалась, наконец, уделом моим навсегда. Я ею дышу, наслаждаюсь, ее чувствую в душе, в сердце! Ею проникнуто все мое существование, ею оживлено оно!» — запишет в «Дневнике» Надежда Дурова.
В битвах с французами Дурова показывает чудеса бесстрашия и героизма. Стройного «юношу» с озорными глазами на круглом детском лице видят всюду, где грозит смертельная опасность.
Храбреца вызывают в Санкт-Петербург. Его требует к себе царь, узнавший из письма дяди Дуровой тайну «рядового Соколова». Александр I расспрашивает Дурову о ее военных делах, советует ей вернуться домой, так как военные подвиги не женское дело. Но Надежда умоляет его разрешить ей остаться в армии. Александр I производит девушку в офицеры и награждает ее орденом Георгиевского креста.
Так Дурова становится первой и единственной в истории России женщиной-кавалером этого высшего военного ордена империи. Царь дает ей по своему имени фамилию Александров.
Не многим героям Отечественной войны 1812 года пришлось пережить то, что выпало на долю Надежды Дуровой. Она была участником двух самых героических сражений — под Смоленском и легендарной Бородинской битвы.
Поразительное мужество, проявленное Дуровой при Бородино, никогда не переставало удивлять современников. Получив тяжелое ранение в ногу, Надежда Андреевна не покинула поле сражения. Восхищаясь военным талантом фельдмаршала Кутузова, она приехала после отступления русской армии из Москвы в штаб и попросила главнокомандующего сделать ее своим ординарцем. Зная от царя тайну поручика Александрова, великий полководец отнесся к девушке с отеческой заботой и выполнил ее просьбу.
По приказу Кутузова Дурову заставляют уехать на родину, чтобы отдохнуть и залечить раны. Едва оправившись от болезни, она снова возвращается в армию. Русские успешно громят французов. Упоительные минуты славы испытывает Надежда Дурова...
14 декабря 1812 года войска Кутузова, очистив от врага русскую землю, начали освобождение Европы, порабощенной Наполеоном. Вскоре жители немецких городов восторженно приветствовали своих избавителей — русских воинов. Среди них была и Надежда Дурова, героически сражавшаяся за освобождение Гамбурга и Гарбурга.
О Дуровой слагались легенды, песни, поэмы. Имя «русской амазонки» было окружено ореолом таинственности, славы и героизма. Более двух десятилетий не угасал интерес общественности к ее подвигу. В 1836 году вышли в свет «Записки Александрова». Их появление вызвало новую волну восхищения в русском обществе, восхищения не только необыкновенным мужеством и отвагой героини, но и ее блестящим литературным слогом...
«С изумлением мы увидели, что женские пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером, быстрым, живописным и пламенным», — с восторгом отзывался о «Записках Александрова» великий русский писатель Александр Сергеевич Пушкин.
Надежда Андреевна умерла в Елабуге в возрасте 83 лет.
Конечно, сегодня, когда женщины занимают достойное место среди космонавтов, генералов, министров, олимпийских чемпионов, успешных банкиров и предпринимателей, титанов науки и мастеров разведсообщества, героизмом женщин мало кого удивишь. Но ведь начиналось восхождение женщин к вершинам общественного признания именно с Надежды Дуровой, — она была одной из первых, бросивших вызов вековым домостроевским устоям. Из ряда дореволюционных публикаций Н. И. Демидову удалось установить, что упокоение свое легендарная кавалерист-девица нашла на старинном Троицком кладбище в Елабуге. Но где конкретно находится могила Дуровой, даже из самых осведомленных старожилов сказать никто не мог. Рассказывает Николай Иванович Демидов: «Пошли мы на место, где было расположено старинное кладбище. После долгих и безрезультатных поисков, наконец, установили, что место, где была захоронена эта отважная женщина, оказалось застроено. Сроки прекращения эксплуатации городского кладбища были соблюдены, поскольку с момента последнего захоронения прошло лет 50, не меньше. Ходили, ходили, разобрались, нашли это место. Первый камень вывернули, второй, третий... Тут кто-то говорит: «Николай Иванович, смотрите, написано: Дурова». Там в городском парке, недалеко от детского дома, мы решили установить новый памятник Надежде Дуровой. Открытие памятника было доверено мне, — к тому времени я уже был секретарем городского комитета партии...»
В апреле 2003 года, в телеграмме Николаю Ивановичу в связи с его 70-летием, председатель Правления Союза писателей России Валерий Ганичев подчеркнул: «Одним только тем, что сделали Вы для сохранения святыни русской культуры, литературы и поэзии, связанных с именем Надежды Дуровой, Вы уже заслужили благодарную память потомков».
ТАЙНА ПОЖАРА МОСКВЫ
В 200-летней истории МВД Анатолий Кузьмич Микеев, вице-президент чернобыльской ассоциации МВД России — личность, безусловно, легендарная. В 1987 году герой-чернобылец генерал Микеев А. К. был принят в ее лондонской резиденции премьер-министром Великобритании госпожой Маргарет Тэтчер,— этот снимок сегодня представлен в десятках музеев мира. В ходе этой беспрецедентной встречи генерал МВД твердо и аргументировано доказал безосновательность попыток британского премьера возложить на нашу страну вину за якобы имевшие место радиоактивные следы в ряде английских фермерских хозяйств. Академик, доктор наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации, автор десятков книг по обеспечению безопасности атомных АЭС, изданных на многих языках планеты, на сегодня Анатолий Кузьмич — признанный патриарх огнеборческой науки. Но мало кто знает, что этот высокий, красивый, седой человек многие десятилетия свои редкие отпускные дни посвящает любимому хобби — изучению причин московского пожара 1812 года, положившему начало изгнанию Наполеона с русской земли...
Микеев А. К. изучил сотни документальных источников, проанализировал различные версии, бытующие в литературе по Отечественной войне 1812 года, в том числе его критическому анализу подверглись и версия Льва Толстого в «Войне и мире», и версия Наполеона Бонапарта о «кутузовских поджигателях...» Картину исторического московского пожара генерал МВД восстановил практически по часам.
Раннее утро 2 сентября 1812 года. В этот день, едва забрезжил рассвет, первые части русской армии начали стройными колоннами вступать в столицу... Войска входили в нее, чтобы в тот же день оставить Москву неприятелю. Накануне, на совете в Филях, М. И. Кутузов изложил генералам свой план разгрома наполеоновских войск. По мнению полководца, сражение под Бородиным было победой русской армии не только в военном, но и в моральном отношении. Но боеспособность неприятеля еще не была утрачена полностью. Разъяренная, израненная наполеоновская армия истекала кровью, нужно было время, чтобы до конца измотать и обескровить ее, и вместе с тем дать русским войскам возможность отдохнуть и подготовиться к решающему наступлению. И Кутузов отдает исторический приказ: «С потерею Москвы еще не потеряна Россия, с потерею же армии Россия потеряна. Приказываю отступать».
К двум часам дня Москва была пуста... Напрасно Наполеон, вспоминая свое триумфальное шествие по Европе, ожидал, депутации «кремлевских бояр» с ключами от города. Кремль встретил завоевателя так, как встречал его каждый русский город, каждое село и деревня, — картечью. А спустя всего несколько часов после вступления Наполеона Москва запылала...
Сам Наполеон едва сумел перебраться из горящего Кремля в загородный Петровский дворец.
Гениальное предвидение Кутузова блестяще оправдалось. Московское сидение; дезорганизовав дисциплину и лишив французскую армию продовольствия, в несколько недель превратило ее из грозной боевой силы в жалкое, разрозненное скопище мародеров-грабителей.
Когда интервенты покидали столицу, это была уже не армия в общепринятом смысле этого слова.
А. К. Микееву удалось и осмыслить,— осмыслить с точки зрения огнеборца-профессионала,— исключительно ценные документы, позволяющие воссоздать картину Москвы после сентябрьского пожара и отступления Наполеона. Это, например, рапорт известного архитектора Гесте в исполнительный департамент при министерстве полиции с представлением плана восстановления Москвы, составление которого было ему поручено: Гесте прибыл в Москву «9 числа февраля» 1813 года и сразу приступил к разработке плана восстановления столицы, 15 июня 1813 года план был представлен на утверждение в Петербург. Из этого документа видно, какие улицы и районы Москвы наиболее пострадали.
«Мясницкая часть, — сообщал Гесте,— осталась в целости...» «Пятницкая и Якиманская части вовсе сгорели...» «Пречистенская и Арбатская части вовсе сгорели...» «Сретенская и Яузская почти вовсе сгорели».
Сейчас нет уголка в мире, где бы не знали слова «Москва». И по-прежнему центр ее — Красная площадь. Кремль — первая крепость на земле, ставшая символом мира... Полтора века назад именно здесь, на этих улицах и площадях древней русской столицы. Наполеон впервые увидел Москву такой, какой она представляется захватчикам, — мстящую, гневную, карающую...
Сам Анатолий Кузьмич считает, что для завершения его исследования потребуется еще некоторое время. И не приходится сомневаться, что когда его выводы по пожару Москвы в 1812 году будут опубликованы, мы узнаем много нового и интересного.
А пока впервые предлагаем читателю концовку аналитической работы патриарха огнеборческой науки России:
«За несколько часов до вступления наполеоновских войск в Москву личный состав пожарной команды и весь пожарный обоз выехали из города, забрав все имеющиеся «огнегасительные инструменты». Отсутствие в городе профессиональной пожарной охраны и средств борьбы с огнем не могло не сказаться на развитии пожара, особенно в начальной стадии, когда горели только отдельные строения. Вместе с тем даже при наличии в городе 96 пожарных труб, находившихся на вооружении пожарных частей города, нельзя было предотвратить стихийного характера пожара Москвы, которому способствовала также сухая и ветреная погода. Но самое главное, что с того момента, когда жители города вместе с русской армией Кутузова покинули громадный город, в нем перестала функционировать веками выработанная народом эффективная система борьбы с пожарами.
Прежде чем приступить к установлению причины пожара следует определить, для кого он был выгоден? Начнем с французов.
В Москву они вступили накануне наступления холодов, комфортно разместились и предположения о преднамеренных поджогах, с их стороны полностью исключается. Что касается локальных пожаров, то они возникали от неосторожного обращения с огнем солдат и офицеров при обогреве и приготовлении пищи.
Отражая официальную точку зрения окружения Наполеона Шницлер пишет, что «французы не принимали никакого участия в московском пожаре». Если солдаты и офицеры французской армии не принимали организованного участия в поджогах, то они в то же время ничего не делали и для того, чтобы попытаться потушить пожары в начальной стадии их возникновения. Даже пожар, возникший вблизи Кремля, где размещалась штаб-квартира Наполеона, не побудил французских генералов принять какие-либо меры к его тушению.
В письме к Александру I 20 сентября 1812 г. Наполеон писал: «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует». Растопчин его сжег. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции. 21 бюллетень французской армии сообщает о расстреле 300 русских поджигателей.
Приводимые во французских источниках цифры 300 и 400 поджигателей малодостоверны. Вероятно, к числу поджигателей французские военные власти скоропалительно относили всех без исключения мало-мальски подозреваемых жителей, оставшихся в Москве, а также тех из них, у которых находили в домах пал и фитили, являющиеся не средствами поджогов, а привычными предметами обихода москвичей.
Вместе с тем в работах Е. В. Тарле, М. В. Нечкиной, В.М. Холодковского приводятся убедительные доводы о том, что пожар Москвы явился для самих русских актом военной необходимости, выражением патриотического стремления жителей города не отдавать его целым на поругание иноземным пришельцам, а также формой прямой борьбы русских людей с французской армией.
В протоколе военной комиссии от 4 сентября, подписанном французским генералом Лауером, перечисляется состав задержанных московских жителей по подозрению в совершении поджогов: пономарь, дворянин, два кузнеца, солдат, живописец, сиделец винной лавки, обойщик, работник, лакей, портной.
По свидетельству Сегюра, «многие оставшиеся в городе лица простого звания пробегали по улицам, объятым огнем, их заставали с факелами в руках, старающимися распространить пожар. Приходилось саблей рубить им руки, чтобы заставить их выпустить факелы». Многие исторические источники неопровержимо свидетельствуют о том, что сожжение Москвы было, прежде всего, актом героического народного патриотизма.
ВЫВОДЫ:
Анализ возникновения пожара и его развитие до стихийного бедствия свидетельствует о грамотно спланированной акции в интересах военной необходимости, приведшей к лишению французской армии зимних квартир и провиантов с целью её деморализации. Эта акция успешно завершилась, и Наполеон был вынужден покинуть разоренный город на 35-е сутки, убедившись в бесперспективности продолжения войны с Россией.
Многие отождествляли сожжение Москвы с проявлением патриотизма русского народа, сознательно пожертвовавшего древней столицей во имя спасения Родины от иноземного захватчика. Лермонтов, Байрон, Лев Толстой и многие другие известные писатели, а также историки, художники с разных позиций оценивали обстоятельства сожжения Москвы. Но, сегодня, по изучении новых источников, несомненно одно: перед опасностью иноземного вторжения московские жители предпочли покинуть город, предав его пламени. Такую позицию занял Ю.М. Лермонтов:
Скажи-ка дядя, ведь недаром,
Москва, спаленная пожаром,
Французам отдана...?
Такое решение было принято неслучайно, а потому, что всегда перед лицом иноземного нашествия и угрозы порабощения врагами в русском народе пробуждается единство, национальное самосознание, любовь к Родине, выражающееся во всенародном сопротивлении агрессору».
ИСТОРИЯ БАСНИ
В майские дни 1997 года Вячеслав Федорович Рубцов, — огнеборец воистину легендарный, первопроходец ликвидации чернобыльского Армагеддона, генерал-майор, — пригласил В. И. Другова, А. К. Микеева и меня принять участие в открытии музея пожарной славы Подмосковья в одном из пригородов столицы (сам В.Ф. Рубцов в это время был начальником противопожарной службы ГУВД Московской области). Как только наш микроавтобус «Соболь» миновал городскую черту и за окнами возник лесной ландшафт, Рубцов сразу же перевел разговор на охотничью тематику. Надо сказать, что охотник он был страстный, увлекающийся, повадки зверя знал досконально, не случайно все редкие, свободные от огне- борческой службы дни посвящал любимому увлечению, его коллегой по охотничьим выездам нередко был тогдашний губернатор Подмосковья Тяжлов. На этот раз Вячеслав Федорович избрал темой своего рассказа волчьи повадки, — очень удачно и здорово сопровождая близкие к научной фантастике охотничьи эпизоды из личной практики фрагментами из басен Ивана Андреевича Крылова «Волк и кот», «Волк и овцы», «Волк и мышонок», «Лев и волк» и другие.
В рассказах отважного огнеборца серый разбойник представал хитрющей бестией, резко контрастирующей с образом простофили-волка из популярного среди отечественной детворы мультика «Ну заяц погоди!». Давно зная об охотничьих подвигах самого знаменитого пожарного Подмосковья, я в качестве маленького сувенира отксерил для него свою статью, опубликованную в газете «Вечерня Москва» сорок лет назад (в июле 1962 года), под заголовком «История басни»... И когда наш микроавтобус поравнялся с Бородинским полем, я, как и было задумано, вклинился в охотничьи повествования Вячеслава Федоровича и, как бы продолжая «волчью» тему прочел одну из лучших басен Ивана Андреевича Крылова «Волк на псарне». Рубцов ревниво следил за тем, чтобы я «на слух» не исказил его любимую басню. Вот ее «канонический» текст (гуляют ведь и варианты):
ВОЛК НА ПСАРНЕ
Волк ночью, думая залезть в овчарню,
Попал на псарню.
Поднялся вдруг весь псарный двор —
Почуя серого так близко забияку,
Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;
Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» —
И вмиг ворота на запор;
В минуту псарня стала адом.
Бегут: иной с дубьем,
Иной с ружьем.
«Огня! — кричат; — огня!» Пришли с огнем.
Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,
Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он. съесть;
Но, видя то, что тут не перед стадом,
И что приходит, наконец,
Ему рассчестъся за овец, —
Пустился мой хитрец В переговоры
И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?
Я, ваш старинный сват и кум,
Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры;
Забудем прогилое, уставим, общий лад!
А я, не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад
И волчьей клятвой утверждаю,
Что я...» — «Послушай-ка, сосед, —
Тут ловчий перервал в ответ, —
Ты сер, а я, приятель, сед,
И волчью вашу я давно натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
Прекрасное произведение! — сказал В. Ф. Рубцов, когда я закончил чтение басни. «Сегодня, продолжил он, ко мне редкий день не приходят разбойники-коммерсанты, стремясь всучить негодный инвентарь, но я очень часто отвечаю им мудрыми словами этой басни: «Ты сер, а я, приятель, сед, и волчью вашу я давно натуру знаю»... При этих словах авторитетнейшего огнеборца Подмосковья я вручил ему свой маленький «сувенир на память» — ксерокопию моей давней статьи и прибавил, что история создания этой басни напрямую связана с Бородинским полем, близ которого мы проезжаем. Вот текст той статьи в «Вечерке»:
Вряд ли кто не знает басни И. А. Крылова «Волк на псарне». Давно уже вошли в поговорку слова старого ловчего, обращенные к вогнанному в угол волку:
Ты сер, а я, приятель, сед, и волчью вашу я давно — натуру знаю; а потому обычай мой: с волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой.
А льстивые, велеречивые признания пойманного с поличным «серого» звучат до курьёзности злободневно и ныне — ни дать ни взять исполненные ложного пафоса речи многих «миролюбцев» Запада. Словом, как подлинно художественное произведение, басня. И. А. Крылова, написанная полтора века назад, обрела сейчас новое современное звучание.
Но мало кому известны все обстоятельства, при которых было написано это произведение. В Центральном государственном военно-историческом архиве Союза СССР хранится один документ...
СЕНТЯБРЬ 1812. года. Уже больше трех месяцев шла героическая, невиданная в истории борьба русского народа с Наполеоновским нашествием. Подожженная Москва горела... Наполеон начал впервые осознавать весь трагизм своего положения. За несколько недель московского сидения французская армия развалилась больше, чем, если бы за несколько лет «Самых тяжелейших поражений». Всевластия императора больше не было.
«Не было даже подобия дисциплины, — писал Л.Н. Толстой.
В этих условиях Наполеон делает отчаянную, судорожную попытку приостановить события, избежать назревающего разгрома. 23 сентября он посылает в ставку Кутузова своего парламентера — генерала Лоринстона с предложением о мире. Гордый, всесильный Наполеон на глазах у трепещущей и раздавленной им Европы униженно просит мира у русского главнокомандующего! Такого еще не видел мир. Кутузов гневно отверг предложение Бонапарта, заявив, что русский народ платит захватчикам «тою монетою, — какою должно платить — мародерам под командою Чингисхана».
Русское общество восторженно встретило известий о решительном отказе Кутузова пойти на компромисс с захватчиками. Восхищенный мужеством и дальновидностью Кутузова, И. А. Крылов написал в начале октября 1812 года басню «Волк на псарне», отобразив в Ловчем и Волке Кутузова и Наполеона. По словам одного из современников, Крылов, собственною рукою переписав басню, отдал ее жене Кутузова, которая и отправила ее в своем письме. Кутузов прочитал басню после сражений под Красным, собравшимся вокруг него офицерам и при словах: «А я, приятель, сед» снял свою фуражку и потряс наклоненной головою».
Недавно сотрудники архива, просматривая документальные материалы А. В. Воейкова — героя войны 1812 года, командовавшего авангардом под Красным, нашли другое описание этого малоизвестного эпизода: «Воейков рассказывал, — говорится в нем, — как совсем недавно он угодил фельдмаршалу Кутузову, который, говоря о Наполеоне, желал вспомнить басню Крылова, ты сер, а я, приятель, сед. Воейков знал басню и рассказал ее на память.
Фельдмаршал, потирал локоть своей раненой руки, слушая его, восторженно улыбался. С тех пор при всяком удобном случае фельдмаршал просил Воейкова ему повторить басню, и почти всегда восклицал с чувством благодарности: «Какая счастливая старость!»
7 октября французская армия начала отступление от Москвы. Это было шествие обреченных, обреченных историей.
В. Прокопенко
Рубцов В.Ф. был очень доволен моим сувениром, а Василий Иванович Другов дополнил статью рассказом о том, как «волчья» тема, что называется, на «полную катушку» использовалась советскими карикатуристами в годы Великой отечественной войны. «Не только Кукрыниксы, — говорил В. И. Другов, — изображали волка с головой фюрера, Геринга, Геббельса, Муссолини, — но и художники Югославии, польские антифашисты, волчьи повадки фашизма запечатлены в сотнях фронтовых газет и боевых листков Великой Отечественной...»
Мы уже подъезжали к музею, где нас встречал зам. начальника ГУВД Московской области Капитаншин. «И чего ради, авторы мультика «Ну, заяц, погоди!» изображают волка таким балбесом-простофилей?» шутливо подвел итог волчьей теме Вячеслав Федорович.
СМЕРТЬ ИЛИ ПОБЕДА!
Мне повезло в жизни,— и на встречи и дружбу с прекрасными, мужественными ратниками Отечества, и просто на редкую удачу. Я благодарен судьбе, что свою трудовую деятельность начал шестнадцатилетним пареньком в знаменитом Лефортовском дворце, помнившим Петра I и Меньшикова, А. С. Пушкина и Г. Р. Державина. Там и сегодня находится бесценная документальная сокровищница России, — миллионы документов русской армии от Петра Великого и его «потешных» полков до конца
I мировой войны. В их числе — сотни тысяч свидетельств о ратном подвиге пращуров наших в 1812 году. Так случилось, что первую награду, — серебряную академическую медаль имени лауреата Нобелевской премии Петра Капицы с уникальным названием «Автору научного открытия» я заслужил, когда мне едва исполнилось 19 лет. У меня в 1962 году не было не только никаких научных регалий, но даже и высшего образования. А в решении Президиума Академии наук причина моего награждения была сформулирована так: «За введение в научный оборот неизвестной ранее исторической речи П.И. Багратиона перед Бородинским сражением.» Да, выпала, как я уже говорил, на мою долю редчайшая удача, — именно в 1962 году, когда страна с небывалым размахом отмечала 150-летие победы над Наполеоном Бонапартом, в газете «Московская правда» от 16 октября 1962 года была опубликована обнаруженная мной неизвестная речь П.И. Багратиона перед Бородинским сражением. Случилось это так:
В отделе архива, где я начинал свой трудовой путь, хранилась часть знаменитой коллекции купца и богатейшего золотопромышленника Юдина. Не стесненный в деньгах, этот коллекционер за многие годы сумел собрать уникальное (даже в мировой практике) собрание десятков тысяч рукописей по самым различным отраслям науки, техники, культуры. После революции часть юдинской коллекции попала в фонды Центрального архива литературы и искусства СССР, часть оказалась на полках Института русской литературы Академии наук СССР, а документы коллекции, имеющие несомненное военно-историческое значение, хранились в Лефортовском дворце, где располагался ЦГВИА СССР. Так в моих руках оказалась тонкая красная папочка с надписью «Речь П.И. Багратиона перед Бородинским сражением». По вклеенному в каждый экземпляр архивных дел «Листу использования документов» было видно, что папочка эта никогда не выдавалась исследователям, работавшим в архиве и, таким образом, оказалась вне внимания ученых-историков войны с Наполеоном. Между тем, в исторической и мемуарной литературе не было сведений о том, что Багратион обращался к войскам с речью перед своим последним сражением. В то же время я знал, что Юдин включал в свое коллекционное собрание только документы, имеющие несомненную историческую ценность. В тот же день я доложил о своей находке начальнику ЦГВИА СССР полковнику Назину Ивану Сергеевичу. Тщательно изучив документ, ученые-архивисты пришли к следующему выводу:
«Рукопись переписана с неизвестного нам оригинала. Специфическая бумага, характерные чернила, почерк и другие текстологические особенности позволяют безошибочно определить время ее создания — первая четверть XIX века, вероятно, 1812–1815 годы. «Речь» могла быть записана непосредственно перед сражением, кем-либо из штаба или ближайшего окружения Багратиона, могла быть, что более вероятно, воспроизведена впоследствии по памяти, но не позже нескольких дней. Скорее всего, ее записали перед захоронением праха легендарного полководца. Речь Багратиона — прекрасный образец ораторского искусства. Она поражает слушателя своим пафосом, краткостью и простотой изложения, изумительной целенаправленностью».
Поскольку обнаружил этот документ я, мне и было предоставлено право публикации этой речи, т.е. право ее введения в научный оборот. В начале октября 1962 года с экземпляром заключения архива и текстом речи Багратиона я был уже на Чистопрудном бульваре в кабинете редактора «Московской правды» А.М. Субботина. Газета была органом столичного горкома партии и Моссовета, а сам Субботин был вхож, как говорили, в «узкий круг» первого секретаря МГК КПСС Н.Г. Егорычева. С такой поддержкой он чувствовал себя среди вельможных «ондатровых шапок» более чем уверенно, но... Тем не менее и в хрущевские времена набить себе шишек при непредсказуемом «кукурузном вожде» партийному чиновнику было нетрудно и на самом ровном месте, в чем Субботину очень скоро предстояло убедиться на собственном опыте. Кампания по поводу 150-летия разгрома Наполеона Бонапарта была, как говорится, на подъеме, готовилась к торжественному открытию отреставрированная к торжеству Бородинская панорама, в которой должен был участвовать сам вождь из Калиновки, поэтому Субботин приказал ответственному секретарю немедленно «вне всякой очереди», поставить мой материал (т.е. речь Багратиона П. И. перед Бородинским сражением) в очередной номер. Поскольку я был студентом вечернего отделения Московского историко-архивного института, то обоснованно заметил редактору, что при публикации речи необходимо точно соблюсти «правила археографии», т.е. не допускать произвольного искажения текста исторического документа. При этом моем замечании взгляд редактора стал доверчиво-снисходительным. «Вот вы, молодой человек, и потрудитесь соблюсти эти правила при вычитке верстки публикации», — сказал редактор мне в присутствии ответственного секретаря. Я и воспользовался этим правом на всю катушку, скрупулезно проследив за тем, чтобы публикация во всех мельчайших деталях соответствовала оригиналу, — ив орфографии, и в синтаксисе, и в других непонятных для непосвященных деталях. Словом, 16 октября 1962 года под заголовком «Смерть или победа! Неизвестная речь П.И. Багратиона перед Бородинским сражением» после моей вступительной врезки, был опубликован обнаруженный мной текст обращения полководца (привожу его здесь с незначительными сокращениями):
«Друзья мои! Сегодняшний день мы должны вступить в сражение с неприятелем, со врагом целой вселенной. Я за излишнее почитаю описывать вам бедствия, которым подвержены плененный ими народы; да и кто возмет на себя изчислить все ужасы, которые сам ад едва в себе вмещает?..
Тот раб, кто добровольно порабощается воле злодея. Тот достоин быть орудием Наполеона, кто отказался защищать права природы и отечества. Я твердо уверен, что нет между вами ни одного, ктоб спокойным оком мог взирать на сокрушение храмов Божиих, на раззорение градов, на созжение мирных жилищ предков ваших, на опустошение полей, возделываемых вами и семействами вашими, на обременение оковами умащенных сединами отцов ваших, на посрамление и поругание жен и дщерей ваших. Вы избраны ими и целым семейством вашим на защиту того, что для вас всего священнее и всего драгоценнее, а враги ваши на против того сражаются поводе одного только злодея. Им нечего защищать. Отечество их погибло под развалинами самопроизвольнаго невежества. Отцы, жены и друзья их, кого не пожрала алчный смерть, преданы тиранам, казни, разстрелены, или повешены. Скажите, могут ли враги сии, обремененные лютостию бедствия, сражаться подобно нам?.. Я не сомневаюсь в одержании нами над ними победы.
Последуйте моему примеру! Вооружитесь мужеством и терпением. Возложите надежду на Бога и не страшитесь ни смерти, ни опасности. Смерть всем неизбежна! Она равно постигает в позлащенных чертогах на мягком ложе роскошнаго богача, как и беднаго в хижине на соломе простаго поселянина.
Не славнее ли умереть на поле с мечем в руках, защищая Отечество, чем окончить жизнь в темнице, или на ешефота от руки палача...
Я клянусь пред престолом Всевышняго и вами окровавленным мечем, не иметь ничего другаго в предмете, доколе буду дышать, кроме мщения! мщения врагам, дерзнувшим нарушить наше спокойствие! — В перёд! В перёд друзья мои! Друзья мои ступайте! Где я — там смерть, или победа».
В день выхода публикации меня поздравили с удачной и редкой находкой профессора и преподаватели МГИАИ. Насторожило, меня, правда, завуалированное под поздравление замечание профессора археографии Людмилы Ивановны Араповой: «Вы молодец, что ради сохранения духа той эпохи добились воспроизведения с большой буквы (как это и было в рукописи) слов: «храмов Божьих», «возложите надежды на Бога», — до Вас редакторы безоговорочно правили эти слова по атеистическим лекалам. Как вам это удалось, особенно сейчас?» Я понял, о чем говорила мой профессор, — в те дни Н.С. Хрущев, этот Саврас без узды, как раз раздувал кадило новой богоборческой кампании, закрывал храмы, поощрял всячески церковных отступников типа бывшего профессора Духовной семинарии Осипова и т.д. Днем позвонил мне ответственный секретарь газеты, клявший на все лады принесенные мной в редакцию «Правила археографии» и сказавший, между прочим, что редактора сурово взгрели в МГК партии за мое неуемное стремление к соблюдению «исторической точности». В конце разговора, ответсекретарь как-то обреченно молвил: «В общем, молимся Богу, чтобы Ваше соблюдение археографических правил миновало взор сами знаете кого...» Бог тогда, видимо, помиловал нас с редактором и ответственным секретарем, — взбалмошный и экзальтированный Хрущев, если бы эта публикация попала ему на глаза, как человек, чья молодость прошла на троцкистском богоборческом токовище, не упустил бы случая поизгаляться на примере редактора московского идеологического органа. Но, повторяю, пронесло... Сегодня на эту публикацию мою уже полторы тысячи ссылок в научных исследования, — и у нас, и за рубежом.
Зато люди ратного труда, — ив очень больших погонах, звонили мне и сообщали интереснейшие подробности, связанные с подготовкой и проведением операции «Багратион» в 1944 году. Маршал Советского Союза А. М. Василевский (он 1 мая 1974 года опубликовал в «Правде» рецензию на подготовленную мною в содружестве с А. И. Полтораком фонохрестоматию «Великая Отечественная война 19411945 г. г.»), когда я рассказал ему о перипетиях с публикацией речи П.И. Багратиона в период хрущевского понтификата, сказал: «И. В. Сталин с огромным уважением относился к личности Багратиона, сам предложил назвать его именем подготовленную Генштабом совместно с Г. К. Жуковым и К. К. Рокоссовским операцию по освобождению Белоруссии в 1944 году. При этом нередко обнаруживалось, что он знал мельчайшие детали из жизни Багратиона в период наполеоновского нашествия. Так, помню один эпизод после второй сдачи Ростова. Сталин сказал тогда нам, военным: главное — никогда не паниковать, сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах.» И, выпустив несколько колец дыма из трубки, сказал: «Помните, как партизан Денис Давыдов ворвался к Багратиону в штаб с сообщением: «Неприятель на носу, а Вы, Петр Иванович, чай пьете!» Багратион спокойно ответил курносому храбрецу: «На чьем носу неприятель? Если на вашем, то он близко, а если на моем, то мы успеем еще пообедать...» Сталин ухмыльнулся, воспроизведя спокойно-саркастический ответ Багратиона, чувствовалось, что Верховный Главнокомандующий не раз примерял этот эпизод к реальностям новой Отечественной войны...» А, говоря о богоборческом рвении Н.С. Хрущева, маршал рассказал, как в 1940 году, в период войны с Финляндией он оказался свидетелем весьма любопытного эпизода. Дело было на загородной даче вождя, когда туда с документами приехал работавший в Оперативном управлении Генштаба А. М. Василевский. И. В. Сталин предложил ему сесть и включил радиоприемник. Из репродуктора ворвалась мелодия известной тогда песни «Красная армия всех сильней» и в сталинской столовой вдруг зазвучало:
Мы раздуем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землей.
Ведь от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.
Сталин посуровел и, обращаясь ко мне, сказал: «Мелодия хорошая, а слова подчас глупые. Это ведь только провокаторы сегодня могут призывать сравнять церкви с Землей». И тут же при мне позвонил А. А. Жданову и потребовал убрать этот куплет при будущем исполнении песни. «Тюрьмы, сказал он, тоже нам еще на многие годы потребуются для разного жулья вроде троцкистов. А в армии, добавил Сталин, я так думаю, верующих солдат много больше, чем неверующих, — и это тоже хорошо. Кажется, Бисмарк или Клаузевиц говорил, что на фронте атеистов не бывает...» После этого эпизода злосчастный куплет о «сравнении церквей с землей» навсегда исчез при исполнении песни. Сегодняшняя молодежь его просто не знает и не предполагает, что такая ахинея могла когда- либо звучать...
Но вернемся в середину шестидесятых годов прошлого века, в Военно-исторический архив.
Как-то, когда я разговаривал с руководителем Читального зала ЦГВИА Н. Б. Жуковской, к ней подсел сухопарый средних лет мужчина и, извинившись за вторжение в наш разговор, попросил её уделить ему немного времени. Спустя несколько минут Наталья Борисовна вернулась и шепотом представила недавнего собеседника: «Это Солженицын». В то время имя этого писателя, вчерашнего каторжанина, было у нас, архивистов, на устах — недаром именно наши коллеги из ЦГАЛИ выдвинули его кандидатом на соискание звания «Лауреат Ленинской премии» за повесть «Один день Ивана Денисовича», напечатанный в «Новом мире». Я попросил Наталью Борисовну представить меня этому человеку. Только моей молодостью можно извинить дерзость, с которой я обратился к Александру Исаевичу с просьбой оставить свой автограф на тетради, в которую я вклеивал подборки своих архивных публикаций в газетах и журналах (почти все они были посвящены Отечественной войне 1812 года).
Спустя примерно полчаса Александр Исаевич подошёл ко мне, вернул тетрадь со вклеенными статьями и пожав руку, сказал, что публикация таких документов сегодня остро необходима, ибо мы не знаем свою историю. И мне импонирует, что Вы употребляете в своих публикациях такое написание слово «Бог», какое принято было в России у пращуров наших». Подробнее о встречах с Александром Исаевичем я рассказал в книгах «Историческая мозаика» и «Александр Невский».
УЖАС БЕГЛЕЦА БОНАПАРТА
В начале 90-х годов прошлого века я был назначен приказом министра Баранникова В.П. заместителем начальника крупнейшего вуза МВД — Всесоюзного (ныне Всероссийского) института повышения квалификации сотрудников МВД. Институт обладал прекрасной материальной базой, в нем находился уникальный выставочный комплекс, вся территория учебного заведения утопала в зелени, все учебные корпуса и спортивные сооружения были облицованы мрамором и розовым армянским туфом, — неудивительно, что Главк кадров неоднократно направлял сюда различные представительные зарубежные делегации. Нередко сопровождать их по Институту приходилось мне. Так, в декабре 1993 года довелось принимать делегацию британских парламентариев. С неподдельным интересом слушали они на концерте приглашенной мной самодеятельности из города Видное песни «Едут, едут по Берлину наши казаки!» Один из членов палаты общин, неплохо владевший русским языком, заметил: «И Берлин, и Париж, и Варшава, и многие европейские столицы видели русских казаков, кроме Лондона, — на Темзе представителей этого гордого воинства никогда не было». Невольно улыбнувшись самоуверенности британского тори (это был депутат от партии консерваторов), я сказал, что это утверждение не совсем верно. Русский казак на Темзе не только бывал, но и с восторгом был принят самым высоким аристократическим обществом островного государства... В доказательство этого я на следующий день презентовал английскому гостю ксерокопию своей статьи, опубликованной в дни 150-летия разгрома наполеоновского воинства в газете «Вечерняя Москва» от 7 июля 1962 года. Вкратце суть статьи такова.
В 1961 году я обнаружил в букинистической антикварной лавке рядом с кинотеатром «Метрополь» на проспекте Маркса старинную открытку с изображением бородатого казака в традиционном казацком кафтане с надписью: «Навагской станицы казак Александр Земленухин». Чуть ниже совсем уж бисерным шрифтом на русском и английском языках напечатано: «Ужас беглеца Бонапарта». Стоила открытка эта около 60 рублей — деньги для меня неподъемные, целая месячная зарплата. Пришлось ограничиться записью ее исходных выходных данных — Лондон, 1815 год. История этого портрета заинтересовала меня не только своим странным названием. И почему вторая надпись сделана на английском языке?
Поиски оказались нелёгкими. В книгах по истории Отечественной войны 1812 года и позднейших исследованиях упоминаний о Земленухине не было. Не значился он и в каталогах государственной библиотеки имени В. И. Ленина и Публичной исторической библиотеки. Где же продолжать поиски? Разгадку надо было, видимо, искать в газетах и книгах 1812–1815 годов... Бесценную помощь в тех моих поисках оказали старший научный сотрудник Военно-исторического архива А. Е. Шнейдер и военный историк, крупный специалист по Отечественной войне 1812 года П. Жилин.
Вот что прочёл я в книге, выпущенной в С.-Петербурге в 1815 году. Называлась она «Полное собрание анекдотов (так называли в то время рассказы о разного рода необычных событиях) достопамятнейшей войны россиян с французами».
«Лишь только полковник Тетенборн вступил в Гамбург, — рассказывалось в ней, — то и объявил жителям сего города по повелению российского начальства, что с сего времени восстанавливается свобода мореплавания и торговли с англичанами и всеми народами, кой не находятся в войне с Россией. Обрадованные сим, столь давно ожидаемым позволением, жители Гамбурга немедленно же отправили в Англию пакетбот с письмами, на котором был послан Донского Казачьего Сулина 9-го полку Навагской станицы казак Александр Земленухин..
Он был первым русским солдатом, прибывшим в королевство после разгрома Наполеона. Обычно флегматичные и сдержанные в выражении чувств жители Лондона устроили ему горячую встречу: «Народ в Англии, предуведомленный о его приезде, стёкся на берег в бесчисленном множестве, — свидетельствует неизвестный рассказчик, — и встретил казака единогласным восклицанием: «Ура, казак!». Все наперебой хватали его за руку, толкали друг друга, лишь только бы поздороваться с казаком...». В книге ярко описывалось замечательное поведение 60-летнего Земленухина, спокойно и достойно разъяснявшего англичанам, предлагавшим ему многочисленные денежные и другие подарки, что русский человек «не хочет обязываться чужеземцами, а готов лучше им сам помочь». На следующий день все английские газеты опубликовали его слова, что немедленно возымело; действие. Земленухин с большим тактом и достоинством отклонил даже дар наследного принца, предложившего ему 1000 фунтов стерлингов. Король, в знак своего преклонения перед великим подвигом русского народа, преподнёс казаку полный военный наряд. В ответ Землянухин подарил монарху свой костюм и оружие.
Интерес к Земленухину был настолько велик, что для его встречи был даже специально собран английский парламент — явление неслыханное в политической жизни. Это произошло на пятый день пребывания казака в Лондоне. Перед входом во дворец на Земленухина «надели голубую ленту, пришпилили звезду и повели в присутственную залу, посадив на возвышение. Тут старший член сказал к собранию приличную на сей случай речь, в которой прославлял единодушие и подвиги русских, предлагал следовать геройскому примеру сего великого народа. По окончанию речи все воскликнули: «Виват, великодушные и храбрые россияне!» Потом... члены парламента, гордые, чванливые аристократы, пили за здоровье простого казака Земленухина. Такого ещё не видела Англия.
За несколько дней пребывания в Лондоне донец покорил англичан своим умом, бесстрашием, мужеством. «Англичане просили его остаться у них, обещая ему дать богатую землю; но он и от этого отказался, сказав, что «покойную хижину Тихого Дона не променяет ни на какие сокровища...».
В память этого необычного визита королевская типография выгравировала портрет казака с надписью: «Ужас беглеца Бонапарта», один из экземпляров которого и был обнаружен мною в букинистическом магазине.
История эта очень взволновала британского гостя. Вскоре после своего отъезда он прислал мне из Лондона роскошно изданную, богато иллюстрированную книгу о «решающей» роли Буля в разгроме узурпатора со своим автографом. Хотя я придерживался (и поныне придерживаюсь) диаметрально противоположного мнения о том, кто внёс решающий вклад в победу над Наполеоном, подарок меня порадовал...
Тогда, после разгрома Наполеона,— разгрома, совершенного прежде всего русской армией, все народы Европы встречали русских солдат как своих освободителей от тирании Бонапарта. Но то народы. Что же касается политической элиты европейских государств, влиятельных при всех королевских дворах масонских лож и финансовых магнатов, то у них победа православного оружия над католически-протестантским воинством Наполеона вызвала приступ зоологической русофобии. Нет, не зря говорится, что «Пушкин — это наше всё». Как искуснейший эскулап, великий поэт в стихотворении «Клеветникам России» ставит гениальный диагноз происшедшей в Европе антиправославной, антирусской вакханалии:
И ненавидите вы нас...
За что ж? Ответствуйте: за то ли
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, пред кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Да, Запад всегда рассматривал Россию с её несметными природными богатствами и энергетическими ресурсами как свою резервную кладовую. Значение этих ресурсов во сто крат возрастает именно сегодня, когда страны «золотого миллиарда» уже в ближайшей перспективе неизбежно столкнутся с полной дистрофией системы жизнеобеспечения своей экономики. И здесь российская кладовая будет для мировой закулисы «манной небесной», сказочной скатертью-самобранкой. Всё так, вот только, чтобы открыть доступ к этой кладовой, надо разрушить Россию с её ядерно-ракетным потенциалом, созданным гением И. В. Курчатова, С. П. Королева, В.Н. Чаломея, разделив её на десяток-другой «бандустанов», сократить численность русских до 30–35 млн. человек, постоянно ослаблять объединяющую роль Москвы и, главное, вытеснить из общественной жизни Православие, вот уже более тысячелетия цементирующее Государство Российское. Сценарий для России был на практике отрепетирован в Югославии...
Когда на митинге 23 февраля 2012 года В. В. Путин блестяще цитировал строки поэмы Лермонтова «Бородино» «Умрем же под Москвой» он более чем ясно дал понять визирям мировой закулисы, что ни при каких условиях страна Сергия Радонежского и Серафима Саровского не склонит голову перед диктатом глобалистского рейха.
Девиз чернобыльцев МВД России, рожденный в схватке со смертоносной радиацией, сегодня актуален как никогда ранее: «Там, где ты сейчас стоишь, там и поле Куликово!»
И в день Защитника Отечества, и в день Памяти жертв радиационных катастроф, и в святой для каждого русского День Бородина члены чернобыльского братства МВД приходят в Храм Христа Спасителя в Москве и зажигают свечи неугасимой памяти русских воинов-победителей Наполеона, передавших нам, живым, эстафету верности земле пращуров наших. Здесь, в Храме Христа Спасителя, перед именами героев Отечественной войны 1812 года отпевали в жизнь вечную крестную мать чернобыльского братства МВД России Людмилу Георгиевну Зыкину и главнокомандующего внутренними войсками в страшные дни Чернобыля генерала армии Ивана Кирилловича Яковлева. Здесь, в Храме Христа Спасителя, воздвигнутого на крови святых победителей Наполеона, вспоминают чернобыльцы МВД пронзительные и очень актуальные строки великого православного поэта Николая Зиновьева:
Как ликует заграница
И от счастья воет воем,
Что мы встали на колени.
А мы встали на колени —
Помолиться перед боем!
Так было 200 лет назад и так будет всегда, доколе есть на планете земля с названием кратким «Русь».
