ЯДЕРНЫЙ АПРЕЛЬ
Друзьям посвящаю
Я поздней ночью не усну:
Летят невидимые пули.
Друзья в бессмертие шагнули,
Собою защитив страну.
Беда прошла со мною рядом.
Попала молния в других.
Но бьют еще ее заряды.
Деля на мертвых и живых.
Мы не нашли противоядий,
И стала нашей болью быль,
С ней навсегда в сердцах осядет
Воспоминаний горьких пыль...
Но Днепр течет, как прежде, чуден,
Назло смертям звенит капель...
Мы никогда не позабудем
Тот черный, ядерный апрель!
Автор этих стихов был включен в рабочую группу
Оперативного штаба МВД СССР по Чернобылю. Стихи написаны 26 апреля 1986 г.
Полковник милиции Ю. Л. ГАЙСЕНОК
ВОСЕМЬ СУТОК и вся жизнь
Н. М. ВОРОНИН
... В ночь на 27 апреля 1986 г. — менее чем через сутки после взрыва — на ЧАЭС состоялось первое заседание Правительственной комиссии, образованной в связи с атомной катастрофой. В зале — яблоку негде упасть. Во главе стола — заместитель Председателя Совмина страны Б. Е. Щербина. Вокруг — руководители министерств и ведомств, причастных к атомной энергетике или способных хоть как-то повлиять на страшную ситуацию.
Участник заседания заместитель начальника ГУПО МВД СССР В. Ф. Рубцов прилетел на станцию несколькими часами раньше комиссии (специальным рейсом самолета вкупе с заместителем Министра внутренних дел Союза генералом В. И. Друговым) и успел, как водится у пожарных, провести разведку всего места взрыва. Хотя и не без опасения, на вертолете обогнул 4й энергоблок. Из поднебесья видел весь реактор, точнее, то, что осталось от него. Над развалинами курился серый дым, под ним проглядывалось алое пламя. Рассматривая из иллюминатора удручающую картину, вспомнил слова доклада, какими его встретили украинские коллеги у трапа самолета в Бориспольском аэропорту Киева: «Огнем были охвачены 4й энергоблок и кровля машинного зала — более 30 очагов горения. Существовала реальная угроза распространения огня на другие энергоблоки... К счастью, удалось установить рядом передвижную насосную станцию. Пожарные во главе с начальником ВПЧ2 Леонидом Телятниковым, начальниками караулов ВПЧ2 Владимиром Правиком и СВПЧ6 Виктором Кибенком работали на огромной высоте, в экстремальных условиях, но сделали все, что могли и даже больше»
Оглядывая масштабную картину небывалой трагедии, мысленно, как кинопленку, Вячеслав Федорович прокрутил действия пожарных, и тепло благодарности огнеборцам до осязаемого посетило его: «Рыцари без страха и упрека! Действовали не только профессионально, но и героически».
С воздуха масштабно обозревалась огромная территория станции. Бросалось в глаза скопление личного состава и огнетушащей техники. «Зачем такое их количество теперь — в опасной зоне?»
Едва «спешился» с вертолета, спросил заместителя начальника УПО МВД Украины. Тот понял Рубцова с полуслова, стал объяснять:
— Мы спешили потушить оставшиеся очаги огня. Потому стянули в общей сложности 37 пожарных отделений, 240 человек, 81 единицу техники. Но стараемся уберечь их от поражения радиацией.
— Техника, куда ни шло, — резюмировал полковник. — Полбеды, если и получит заражение. Не расстреляют за то, что пустим и под бетон, в захоронение. А вот люди? Их надо действительно беречь. Будем действовать в разумных пределах, с наименьшим риском для личного состава. Не к чему держать людей сверх объективной потребности.
Отмобилизованными подразделениями не следует пренебрегать, но сосредоточивать подальше от опасной зоны. Далее не в Чернобыле, до которого рукой подать, и не в Припяти, что находится рядом, а в Иванкове, например. . .
Сутки, начавшиеся для полковника стремительно в Москве, продолжали на ЧАЭС набирать обороты. Вконец измотанный бесчисленными делами, сверхчеловеческим напряжением, объявился на заседании Правительственной комиссии, притулясь на половинке свободного стула.
Вопросов обсуждалось много, один важнее другого. Говорили динамично, взволнованно. Подступились к академику В. А. Легасову. По его мнению, если продолжающийся подъем температуры в разрушенном реакторе не остановить, то при определенных условиях последует второй взрыв — водородный.
Накал страстей нарастал по минутам— 1700, 1800 градусов! Близился предел!
Председатель комиссии обратился к Другову:
—Кто есть от пожарной охраны?
—Полковник Рубцов.
Вячеслав Федорович поднялся вместе со словами зам. Министра, поймал на себе пристальные взгляды всех присутствующих.
—Что предлагают пожарные? — спросил Щербина.
Вопрос поставлен в лоб. От него не уйти, не укрыться за чужими спинами. Вот она, ответственность момента! Время все брать на себя перед Правительственной комиссией, перед страной. За судьбы десятков и сотен тысяч, может, за миллионы людей, за дальнейшее развитие событий.
—Будем охлаждать реактор! — четко и решительно ответил Рубцов под прицелом десятков пар испытующих глаз. Изложил план действий, выношенный при облете блока и после него. Щербина слушал внимательно. Иногда что-то записывал в блокноте.
Изложив свое решение, Вячеслав Федорович подытожил: «Но во всем пожарным нужна помощь других служб, особенно вертолетчиков».
Когда заседание Правительственной комиссии закончилось и присутствующие, шумно задвигав стульями, стали расходиться к своим неотложным делам. Щербина остановил его:
— Задержитесь полковник! — Борис Евдокимович выждал, пока другие разойдутся, и продолжил:
— Положение, как видите, пиковое, хуже бы, да некуда. Не отвергая ваши предложения, прошу продумывать и другие возможные варианты. — В заключение Борис Евдокимович снизошел почти до просьбы: «С рассветом облетите, пожалуйста, реактор еще раз. Не может быть, чтобы мы не нашли и более оптимальные действа». С этими словами Щербина протянул полковнику руку: «Желаю удачи!»
Выйдя с заседания комиссии, Вячеслав Федорович встретился с некоторыми подчиненными, дольше других задержался с майором В. И. Захаровым. Владимира Ивановича он знал еще по совместной работе в Подмосковье, где сам торил дорогу от старшего инспектора Государственного пожарного надзора до начальника УПО. Владимир Иванович там же поднимался по служебной лестнице в Ленинском районе, далее — до заметного сотрзщника главка.
Отправляясь по тревоге в Чернобыль, полковник взял майора с собой, потому что верил в него, как в самого себя, и еще в связи с тем, что, будучи в главке, Владимир Иванович курировал атомные объекты, на ЧАЭС был буквально месяц тому назад.
— С помощью штурмовой и выдвижной лестниц, — приказал ему Рубцов1, — обследуйте завалы разрушенного реактора, разведайте ближние подступы к нему. И еще: узнайте в здешней ВПЧ, сколько у них в наличии огнетушащего порошка.
С рассветом полковник, как и просил его зампред Совмина, еще раз облетел реактор. Не терял времени даром и Захаров. При встрече он доложил Вячеславу Федоровичу:
—Через глыбы бетона и конструкций, выброшенные взрывом, доступ к реактору исключен. Ко всему — радиация убийственная.
—Сколько в здешней ВПЧ огнетушащего порошка?
—Не больше пятидесяти мешков.
— Мизер! — неудовлетворенно заметил Рубцов.
Позвонил начальнику УПО МВД Украины Ф. Н. Десятникову:
—Филипп Николаевич, шлите в Чернобыль весь огнетушащий порошок, что есть в республике.
Он вознамерился с воздуха засыпать порошком огнедышащий реактор. Распорядился Захарову свозить мешки с порошком к вертолетам. Сам тем временем соображал: «Вода — всему голова. Воды и огонь боится. Но в данном случае вода не помощница. Здесь особый случай».
Пользуясь временем, пока майор мобилизовал пожарных и при их помощи организовал перевозку и погрузку мешков с порошком в вертолет, встретился с генералом Н. Т. Антошкиным, прилетевшим на ЧАЭС лично руководить вертолетчиками. Попросил без обиняков:
— Николай Трофимович, помогите пожарным.
—Что требуется от нас? — с обезоруживающей готовностью согласился генерал.
Рубцов изложил план укрощения реактора изолирующим грузом, предупредил:
—Но летать придется множество раз.
— Сколько надо, столько и будем, — с той же готовностью откликнулся Антошкин.
Сам же Рубцов отправился на вышку, чтобы из бинокля визуально наблюдать за ходом воздушной атаки на бушующий реактор. Видел, как поднялся в воздух первый вертолет с Захаровым и мешками огнетушащего порошка на борту. Видел, как вертолет завис над реактором, как из открытого люка вниз полетели первые мешки с грузом. «Промах!» — вырвался из груди полковника возглас досады.
С вертолета, должно, заметили промашку, пошли на второй заход. Сердце Рубцова сжалось до боли: заметно виделось, как раскачивает крылатую машину при зависании. Попадет ли груз в цель на этот раз? Есть! Попадание снайперское! Но что это? Синхронно приземлению мешков — хлопок, выброс желтого облака. Сознание обожгло: радиационного!
— Отставить! — вскричал он по рации на командный пункт вертолетчиков.
Это об огнетушащем порошке. Но не о других поглощающих материалах. Вспышкой молнии озарило: «Применить песок, глину!» Этих подручных материалов в избытке под рукой. На затаривание их опять мобилизовал Захарова и других безотказных пожарных. Удача! Та самая, которую пожелал Щербина.
Теперь он мыслил перспективно: «Если допустимы для обуздания реактора глина и песок, то еще более эффективными должны стать свинец, доломит, бор.
Воздушная эпопея продолжалась. В первых 15 вылетах на реактор участвовал Захаров и другие пожарные во главе с ним. На смену МИ8 пришли более мощные вертолеты. Сперва под груз на подвеске приспособили тормозные парашюты истребителей. Затем — еще лучше — грузовые парашюты, что применяются для сбрасывания тяжелой военной техники. Отцепляли парашюты с одной стороны, и груз прямехонько летел на реактор. Точность «бомбометания» корректировали с вертолета, зависшего выше.
Вертолетчики совершили буквально массовый подвиг, до 6 мая сделали почти 2 тыс. вылетов, сбросили в развал 4го энергоблока более 5 тыс. т поглощающих материалов. Как результат— радиоактивность выбросов уже на то время снизилась в тысячи раз и позволила начать крупномасштабные работы по дезактивации сооружений и территории станции.
Время для полковника потеряло счет. Одни сутки сменялись другими. Делал одно, а на очереди — другое, третье, пока усталость не стала валить с ног. От переутомления и радиации — подкашивающая слабость в ногах, во всем теле. Врачи замерили полученную радиацию: 47 БЭРов, что в два с половиной раза превысило допустимую для ликвидаторов норму. Запретили ему дальнейшее пребывание на ЧАЭС.
«Возвращение Вячеслава Федоровича в Москву, — рассказывал Е. А. Серебренников (в то время начальник отдела, а ныне начальник ГУГПС МВД России), — совпало в покупкой за рубежом новых дозиметров. Решили опробовать их на Рубцове. Едва приблизили прибор к нему, раздался ощутимый треск, да такой, что полковник ) буквально вздрогнул от неожиданности: «Уберите эту чертову игрушку!» До того сильно чувствовалась полученная им радиация».
Тем не менее в Чернобыле Рубцов побывает еще не раз. В том числе в феврале 1987 г. с президентом Академии наук СССР А. П. Александровым. Опять величайшая ответственность навалилась на его плечи. И был буквально восхищен, когда воочию увидел объект «Укрытие», или по-иному «саркофаг», над разрушенным атомным взрывом 4м энергоблоком.
Все было у Рубцова. И звание, и высокий кабинет в главке. Но его неудержимо потянуло снова к живой работе, на землю, которую истоптал еще в лейтенантской молодости, будучи старшим инспектором Госпожнадзора в Егорьевском, затем в Шатурском районах, вырос в Подмосковье до начальника УПО области. К тому времени к диплому пожарно-технического училища прибавились еще и дипломы об окончании первого факультета Академии МВД СССР и еще — Московского педагогического института. Пожарный высочайшего класса, юрист, педагог — все удачливо соединилось в нем на посту начальника УГПС столичной области, руководителя многотысячного коллектива. К ордену, полученному за Чернобыль, у него прибавились три медали «За отвагу на пожаре», другие высокие правительственные награды.
Н. Воронин