Той апрельской ночью в трехкомнатную квартиру Виктора Семеновича Биркуна в г. Припяти, где он счастливо обитал с супругой Надеждой Владимировной и дочерьми Любой и Балей, нетерпеливо застучали. Поднял голову, собираясь пойти на стук, но жена опередила:
—Кто?
— Милиция! — он узнал голос помощника дежурного ОВД.
Помощник продолжал «стрелять» короткими очередями:
—Виктора на работу! Срочно! Машина у подъезда!
Не зря, значит, неизъяснимое, недоброе предчувствие с вечера одолевало его. Теперь предчувствие начинало сбываться: «Зачем потребовался ночью? За несколько часов до заступления в наряд?» Одна неспокойная мысль сменяла другую. Но времени на размышления не оставалось — у пожарных счет идет на секунды. Снаряжаясь, успел глянуть на часы: без двадцати два. Торопливо сбежал вниз, к милицейскому уазику, и на миг обомлел: над атомной станцией, которую охраняет их военизированная пожарная часть (ВПЧ),— зарево, дым. Нет, не тот огонь, что видел и перевидел не раз, не в обычном представлении пожарного, а вполнеба сатанинское свечение, ни с чем несравнимое.
Ко всяким мыслимым и немыслимым ситуациям готовили их, пожарных Чернобыльской АЭС. Занятия по темам наряду с руководителями ВПЧ проводили ведущие специалисты станции. Играли в откровенность, говорили про все. Но чтобы про взрыв реактора, упаси Бог, ни-ни. Никогда. Однажды Виктор не утерпел, задал вопрос: «А что, ежели?..»
«Типун тебе на язык»,— осуждающе оборвал специалист. По убеждению представителя администрации АЭС, такого и быть не может. Руководитель занятий вернул разговор в изначальное русло — об особенностях асфальтобитумного покрытия над машинным залом, то есть о крыше, взметнувшейся на 75метровую высоту.
Огонь — куда ни шло. Но что значит свечение? Терзаемый догадками, Виктор появился на пороге части. Диспетчер назвал номер вызова, по которому на место пожара стягиваются силы из Киева и всей области.
— К 4-му блоку ушли первый и второй ходы,— продолжал он голосом, усиленным через динамик.— Телятников приказал вызвать тебя.
«Телятников? — Виктор знал, что начальник части догуливал отпуск.— Значит, примчался раньше меня».
Виктору предлагалось поставить насосную станцию на водовод к 4му блоку.
Он вывел свою машину на простор, набирая скорость, мысленно подхлестывая себя: «Быстрее, быстрее!» Бросил взгляд на 4й блок и не узнал его — руины.
Дорога стремительно летела под колеса, а ему казалось — медленно. Попадались бетонные глыбы, металлические конструкции, выброшенные чудовищной силой. Большие объезжал, те, что поменьше, таранил, подминал. Когда до 4го блока осталось 60—70 м, осадил машину. Подоспели начальники первого и второго караулов — Петр Хмель и Валерий Дацко, инспектор ВПЧ Юрий Хилько, старший лейтенант Петр Шаврий, помогли подключить станцию. Вторую машину — пенного хода — подогнал командир отделения Василий Булава. Спарили обе машины. Наверх, в очаг огня, погнали пену.
Виктор глянул за обшлаг рукава на часы, два с минутами. Станция работала натруженно, ровно. Слушал по рации и тотчас исполнял команды Телятникова: больше, меньше обороты. На 75метровой высоте блока пожарные подавляли огонь. Улучив момент, подался обойти машину кругом, осмотреть. Увидел между баллонами застрявшие остатки металлических конструкций...
Милые, простодушные люди. В такой-то момент он, старшина Биркун, пожалел машину. Думал ли в те критические минуты, что творится вокруг, чем обернется трагедия, что там, наверху, Володя Правик, Витя Кибенок, Телятников, да и он сам, Виктор, здесь, на земле, другие пожарные получают чудовищные дозы облучения? Думал ли он, каким огромным материальным ущербом, какими неисчислимыми жертвами обернется Чернобыльская трагедия для страны? Нет. Он в то время жалел машину. Стал вытаскивать железяки, застрявшие между скатами.
Вытаскивал голыми руками. А железяки были в радиоактивной пыли. И ужаснулся второй раз за ночь, когда руки на глазах стали чернеть.
Уже находясь в кабине, еще раз глянул на часы: четыре. Отметил про себя: его насосная станция работает надежно около двух часов.
Тут и подступила к нему безудержная рвота, обессиленно сел, пуще всего боясь, чтобы машина не заглохла. В это время услышал по рации приказ Телятникова:
— Отбой! Отходите к санпропускнику!
Выполняя приказ, пробовал встать на ноги, но они, словно ватные, не держали его тяжести.
— Не могу! — Больше не вымолвил ни слова.
Спасибо Телятникову, не оставил умирать в атомном пекле. Появилась машина «скорой помощи», увезла в санпропускник.
По щитовидке, зрачкам врачи поставили диагноз — лучевая болезнь. Но об этом все они узнают позже. Тогда были молодые, крепкие. Кибенок (позже он скончался), будучи уже сильно облученным, в больнице сам держал трехлитровую банку с молоком.
В 1988 г. Минздрав СССР утвердил «предел индивидуальной дозы в течение жизни, установленный для населения контролируемых районов РСФСР, БССР, УССР, подвергшегося радиоактивному загрязнению в результате аварии на Чернобыльской АЭС», равный 35 бэрам. Заметьте: «в течение жизни».
Сколько бэров облучения получил старшина Биркун? Страшно сказать. В десяток раз больше предела — почти 400. За два часа работы в атомном аду.
Спецрейсом на самолете Телятникова, Правика, Кибенка, Хмеля, Бутриненко, Биркуна, Тишуру, Игнатенко доставят в Москву. А там...
Смех и грех. Кому не хватило белья, дали женские халаты из гинекологии. И началась борьба за жизни. Почти панацеей от всех бед сочли пересадку костного мозга, положились на американские авторитеты.
Виктору Семеновичу не забыть, как в палату пришла врач, кандидат меднаук С. Б. Ханина. Сара Борисовна при поступлении принимала Виктора и, похоже, поматерински пожалела его. Наверное, внешностью своей, уравновешенным характером, терпеливостью он ее расположил к себе. Однажды, придя в палату, она призналась:
— Ты мне, как сын. Ты парень крепкий. Ты должен жить! Сейчас к тебе придут за согласием на пересадку костного мозга.
Виктор уловил сомнение Сары Борисовны и отказался от операции.
Были минуты отчаяния. Ночами не спал. Кормили с ложки. Вслед за руками стали чернеть ноги. Лежал в бинтах, как в коконе. Одни прорези для глаз и рта. Слезы текут. «Все, пропал,— думал, но тут же: — Хоть бы годик прожить, чтобы семью устроить».
Встречаясь в больнице с товарищами по несчастью, восстанавливали картину пережитого, отмечали, что с первых минут катастрофы усилия были направлены на борьбу с огнем.
Загоревшиеся при взрыве полестирол-бутадиеновый утеплитель, рубероид, битум, турбинное масло, пластикат, кабели выделяли большое количество токсичного дыма. Обстоятельства и окружающая среда создавали ситуацию ада. К тому же приходилось работать на больших высотах, в ночное время, при угрозе обрушения строительных конструкций, но главное — в мощных полях ионизирующих излучений.
Нужно иметь большое мужество, чтобы рассуждать в таких ситуациях. Солдат, что был приставлен их обслуживать, однажды сказал:
—Правик ваш?
—Да.
—Умер...
Так и пошло. Один за другим. Как-то солдат хотел порадовать:
— Жена с дочкой к тебе приехали. Не пускают. Во дворе стоят.
Как мог, подошел к окну. Увидел своих, и ком подступил к горлу. Жена и дочка нашли его. Но как же он покажется им в таком виде? Запеленутый в бинты. Только прорези для рта и глаз. Выйти еще, наверное, мог бы, да врачи не разрешат. И их не пустят в палату.
Тогда попросил солдата спуститься к ним, расспросить, что и как.
Ждал возвращения посредника с нетерпением. Минуты казались вечностью. Как там, что они после его ухода из дому делали в ту злопамятную ночь?
Солдат принес худые вести. Семью Виктора, как и всех жителей 50тысячной Припяти, в одночасье вывезли — кого куда, всех до единого.
— Как? — не вытерпел Виктор.
— Подогнали, по их словам, более тысячи автобусов и грузовых автомашин и — пожалуйте в эвакуацию, в безопасную зону. Кто в чем был, без скарба.
— Сейчас они у родственников в Подмосковье,— солдат почувствовал, как дрогнул голос Биркуна, и поспешил, как мог, его утешить.
«Надо просить старших начальников,— родилась у него в голове яркая мысль,— дать им жилье в Подмосковье, ближе к родным. Так надежнее, ежели что...»
Положение облученных пожарных — пиковое, состояние хуже бы, да некуда. И воля, кажется, на пределе. Но интерес к жизни, к тому, что происходит на воле, теплится, как уголек в притушенном костре. Чусть раздуешь и разгорается мало-помалу.
Солдат принес газету: «В «Известиях» про ваших — про Николая Васильевича Ващука, Василия Ивановича Игнатенкова, Виктора Николаевича Кибенка, Владимира Павловича Прави ка, Николая Ивановича Титенка, Владимира Ивановича Тишуру — большой материал с фотоснимками».
—Память им вечная! — едва слышно вымолвил Виктор Семенович.
Солдат продолжал:
— Тут и про Бутрименко, Булаву.
— Прочти!
А не будет хуже? — усомнился солдат, дрогнувши от неожиданного сознания того, что напомнил больному о пережитом, неосторожно задел его за душевную струну.
— Читай! — уже настойчиво повторил Биркун.
— Да тут про них совсем немного,— еще сопротивлялся воин, но назвался груздем, так полезай в кузов, начал читать про одного, стараясь четче выговаривать каждое слово: «Получил сообщение прибыть в часть на своем автомобиле. Выехал на место пожара... Там была поставлена задача пробиться в расположение лейтенанта Хмеля... С поставленной задачей справился».
—И все? — удивился Биркун тому, что написано так просто и мало.— А про Бутрименко?
—Про него чуть побольше. Тоже его же словами: «...Никто не позволил себе никакого расслабления. А, наоборот, показали свою сплоченность и организованность, умение принять самостоятельное, но единственно правильное в данной ситуации решение. Хотя каждый знал и понимал, на что идет. И я, как командир отделения, депутат Горсовета, хочу отметить, что все это зависело от нас и дело мы выполнили честно и добросовестно. Не уроним честь пожарного подразделения, которое охраняло Чернобыльскую атомную электростанцию...»
Последние три строки воспоминания Бутрименко солдат намеренно не стал читать, сердцем понимая, как и без того разволновал Виктора Семеновича.
Биркун тем временем до осязаемого видел перед мысленным взором коллегу И. А. Бутрименко. Чуть успокоившись, негаданно спросил:
—Как Телятников?
— Нормально. Правда, температурка. Но чувствует себя, по-всему, лучше. Главное, появился аппетит.— Солдат удовлетворенно перестал говорить, видя, что его подопечный умолк и, похоже, канул в чуткое забытье.
Биркун вдосталь повалялся по больницам и госпиталям. Не сразу почувствовал перелом в своем состоянии, выздоровление. Едва окреп, запросился на работу. Снова в пожарную охрану. Решение, прямо сказать, непростое. Надо было преодолеть себя. А Виктор пережил такое, чего хватило бы на десяток людей. И все-таки снова решился — в пожарную охрану, где мужество и риск рядом идут. Его рабочее место — в ПЧ82, охраняющей от огня Лобню. Виктор здесь опять работает шофером...
Тихим голосом старшина вспоминает подробности. И чувствуешь, как жесточает нутром. «Меньше было бы бед, будь мы готовы к трагедии». Опять вспоминает про свой вопрос на занятиях и ответ специалиста о том, что аварии реактора быть не может. Даже когда ЧП произошло, просчеты следовали один за другим. В Припяти отключили свет, связь — якобы в целях конспирации и благоустройства. Сразу не организовали эвакуацию местных жителей, таили от них размеры беды.
Спрашиваю о семье. (То было при встрече в 1989 г.) «Спасибо,— говорит,— жена работает. Дочки подросли. Старшая кончает одиннадцатый класс, младшая — пятый. Временами
скучаем по Припяти. Хороший был город. Жили счастливо». Телятникову присвоили звание Героя. Золотой Звезды удостоены Правик и Кибенок — посмертно.
Виктор же награжден орденом Красного Знамени . . . закрытым Указом, как и многие другие безвестные герои, спасшие нас от бед нашей же халатности.